Они написали убийство

Его подружка выглядела еще более экзотично. Она выкрасила все свое прыщавое лицо тушью, изобразив несколько сердечек с пронзенными насквозь стрелами. На лбу у нее было написано: «Это — любовь». Ногти этой красавицы были разного цвета и скорее напоминали когти коршуна. На шее красовалась железная цепь с изображением головы дьявола, причем рядом с ней соседствовал на кожаном ремешке православный крест, какой носят поверх рясы служители культа. Выглядело это довольно странно, если не сказать несуразно. Ее платье, больше напоминавшее хитон, было какого-то ржавого цвета.

— Костыль, ты знаешь, кто такой Лектор? — спросил Крылыч.

— Кто? — Костыль скорчил такую рожу, как будто у него спросили, знакома ли ему музыка Вивальди или теория относительности.

— Ты же всех у нас знаешь!

— Ну и что? — глупо вылупился Костыль. — Лектор — это что-то типа учителя, что ли?

— Ну, типа… — передразнил его Крылыч. — Так ты знаешь, кто это такой и где тусуется?

Костыль задумался, перевел взгляд на девчонку, которая смотрела на него преданным собачьим взглядом, икнул и, выдержав паузу, сказал:

— Не-а!

Девчонка заискивающе вторила своему парню кивком головы.

— Если Костыль говорит, то точно нет, — сказала она. — Чего кныжиться зря!

— Как хоть выглядит этот Лектор? — переспросил Костыль.

Бельман, жутко гримасничая и жестикулируя, описал, как мог, внешность мужа Марины Николаевой.

— Писатель? Муж писательницы? — недоверчиво переспросил Костыль. — А где он тусуется?

— Да не знаю я, поэтому и спрашиваю, — раздраженно ответил Бельман, пораженный тупостью панка.

— Нет, я всех таких чуваков знаю, — с убежденностью заявил Костыль. — Даже так называемых одиночек.

Он даже слегка обиделся, что ему не доверяют в таком значимом для него вопросе.

— Ладно, спасибо, извини за беспокойство, — галантно сказал Крылыч. — Свободен!

Костыль пожал плечами и, обняв свою девушку за плечи, таким же шатающимся шагом удалился к своему столику.

Крылыч же позвал двух других юношей и задал им все тот же вопрос относительно таинственного Лектора. Неформалы корчили рожи, пожимали плечами, чесали в недоумении затылки, но так ничего вразумительного по существу вопроса и не сказали.

Ларисе стало абсолютно ясно, что человек по кличке Лектор, если и существует, то никто о нем в хипповском мире Тарасова ничего не знает. И если это был так называемый хипан-одиночка, то очень тщательно законспирированный.

Бельман, неудовлетворенный результатами поисков, явно загрустил, так как почувствовал, что может лишиться благосклонности Ларисы. Он с тревогой смотрел на нее и мучительно ломал голову, что бы еще предложить.

— Значит, в неформальной среде Лектора никто не знает, — задумчиво произнесла Лариса, просто констатируя факт.

— Увы, — развел руками Бельман. — Я даже не знаю, где его еще можно поискать. Если только случайно где встретится.

— На случайность, к сожалению, рассчитывать не приходится, — возразила Лариса.

Она уже поняла, что шансы найти Лектора резко упали, и теперь обдумывала другой вариант. Лариса вспомнила о еще одной ниточке, потянув за которую, очевидно, и можно было что-то выяснить.

— Андрей, — Лариса сама пришла на помощь приунывшему Бельману, — помните, вы говорили мне, что провожали на вокзале Владу Альтову в Санкт-Петербург?

— Ну да, — Бельман с готовностью встрепенулся и поднял глаза.

— А не могли бы вы мне подсказать, где ее можно там найти? Может быть, она что-то говорила?

Бельман наморщил лоб, пытаясь сквозь алкогольные пары воссоздать в памяти разговор с Владой и вычленить из него полезную информацию. Но похоже, это плохо ему удавалось.

— Вы знаете, — признался он, — с Владой вообще очень трудно разговаривать. Она то вроде нормально рассуждает, то вдруг загоняться начнет, а то просто от смеха заходится. Она же ширяется, чего от нее ждать? Помню только, она говорила, что, мол, друзей у нее там полно и пропасть ей не дадут. А раз полно, значит, в подобных неформальных притонах о ней должны будут что-нибудь сказать. Тем более Владка — она общительная, в тени сидеть не станет.

— А вы ведь знаете кого-то из местных ее друзей? — вспомнив о патологической общительности самого Бельмана, поинтересовалась Лариса.

— Конечно, знаю.

— Так, может, кто-то из них сможет сказать, куда она конкретно собиралась? Может быть, у кого-то даже адрес ее есть?

— Да это узнать в принципе не проблема. Только на это время нужно.

— Время я вам дам, но попрошу все-таки поскорее. Как узнаете что-нибудь, позвоните мне, пожалуйста. — И Лариса протянула Бельману две купюры по пятьсот рублей.

Бельман просиял, встал, галантно поклонившись и приложив руку к груди, после чего, исчерпав запас правил этикета, стал переминаться с ноги на ногу, не зная, как еще выразить свою благодарность.

— Не стоит, — улыбнулась Лариса. — Вы, главное, постарайтесь.

— Конечно, конечно. Как можно! — Бельман был готов рыть землю.

— А теперь пойдемте отсюда. — И она встала из-за столика.

Бельман схватил было пакетик с недоеденными чипсами, потом в нерешительности потоптался, бросив взгляд на две пятисотки, зажатые в кулаке, после чего махнул рукой, небрежно кинул чипсы обратно на столик и двинулся вслед за Ларисой, которая уже выходила из кафе.

Очутившись на улице, она облегченно вздохнула, вырвавшись из душной обстановки кафе. Она распрощалась с Бельманом и поехала на работу, условившись, что он позвонит ей домой.

* * *

Бельман позвонил Ларисе в девять вечера, будучи абсолютно пьяным.

— Ты просто не представляешь, в какую чудовищную историю я попал! — радостно заорал он в трубку, видимо, считая, что разговор с Ларисой — это то же самое, что и разговор с одной из его подружек-ровесниц.

— В какую же? — подивилась Лариса, не став в данный момент указывать Бельману на пробелы в его воспитании.

— И знаешь, из-за кого? — не слушая ее, продолжал вопрошать Бельман.

— Из-за кого? — механически спросила Лариса.

— Конечно же, из-за этого кошмарного алкоголика Макушкина! — восторженно провозгласил Бельман.

— Неужели? — не поверила Лариса. — Неужто такое возможно?

— Ох, с Макушкиным все, что угодно, возможно. Вот ведь пьянь! Представляешь, пошел я во второй половине дня по разным тусовкам — ну, как ты меня просила — и вдруг вижу, как из одного кафе выходит этот жалкий урод. И папочку под мышкой держит, как порядочный. А сам уже успел чудовищно нажраться. И конечно, давай меня подговаривать. Сам спился и других теперь подначивает! — возмущению великого трезвенника не было предела. — Короче, я говорю, ты, мол, как хочешь, а я не пью. И тех, кто пьет, я презираю. Он не поверил и предложил поспорить. Пригласил меня в это же кафе, заказал водки. Я отказался. Он сам выпил. В другое меня повел, я тоже отказался. В общем, в пятом по счету кафе Макушкин убедился в твердости моего характера и признал, что проспорил.