Они ведь едят щенков, правда?

Ган поглядел на своего начальника с беспокойством. Он заметил, насколько тот расстроен и напуган.

— Товарищ, вам… нехорошо?

Фа уставился в пол. Ган мгновенно все понял.

— Что — опять?

Фа кивнул.

— Да, опять несварение.

— Давайте я пошлю за доктором Ху, — предложил Ган.

Доктор Ху пользовал партийную элиту. Он был превосходным врачом — выпускником Гарварда. Практиковал современные методы, но вместе с тем был увлеченным травником.

— Разве доктор Ху здесь поможет? — спросил Фа.

Фа и Ган сохраняли кошмар в секрете. Если бы тайну прознала госбезопасность, это не сулило бы ничего хорошего. МГБ бдительно следило за состоянием здоровья всех высших партийцев. Если бы руководству стало известно, что Фа — их восходящая звезда, — подвержен странным ночным сновидениям, то… в общем, нет, этого никак нельзя допускать. Спокойствие и хладнокровие — не важно, врожденные или нет, — вот качества, чрезвычайно ценившиеся в высших эшелонах Коммунистической партии Китая.

Фа даже от жены держал в тайне сокровенные подробности кошмара и проклятье ламы. К чему пугать ее суевериями и колдовством? Мадам Фа, не зная об истинной причине тревожных сновидений мужа, объясняла все это несчастным случаем из его детства — когда восьмилетний Фа съел пельменей с несвежими креветками, и вот это-то пищевое отравление оказалось травмирующим эпизодом.

Ну, а чтобы рассказывать про эти кошмары доктору Ху — нет, об этом даже речи быть не может. И без того положение Фа было достаточно шатким — не хватало еще, чтобы до Ло Говея дошли сведения о том, что вождь народа и партии, президент Китая, верит в то, что истеричный тибетский монах, когда его тащили на расстрел, наложил на него проклятье!

Ган сказал:

— Я просто подумал… о его успокоительных травяных чаях. Они ведь помогают и при несварении.

— Успокоительные, — фыркнул Фа. — Да, пожалуй, успокоительное средство мне не помешает.

И он импульсивным, капризным движением руки взял сигаретную пачку. Закурил и глубоко затянулся. Потом предложил Гану. Ган практиковал Четвертое Усовершенствование уже давно — еще до того, как оно было сформулировано в качестве линии государственной политики, — однако из товарищеской солидарности взял сигарету. Президент поднес зажигалку. Ган сделал вид, будто затягивается.

— Итак, товарищ президент, в свете появившихся новостей, мне созвать Комитет?

— Да. В девять часов. — Он сделал еще одну глубокую затяжку — да, это средство действительно успокаивало — и выдохнул дым. Фа улыбнулся. — Нет, лучше в восемь. Если я буду ждать до девяти, то, пожалуй, кто-нибудь еще скажет: «Ага, президент Фа считает, что его сон важнее, чем это!»

— Очень хорошо. В восемь часов. Ах да, товарищ президент, я чуть не забыл. Про тот доклад, о котором вы меня просили.

— Доклад?

— От Министерства экологии провинции Гуйчжоу. По поводу стоков литиевого завода в Цзуньи в озеро Ленгун.

— А, — сказал Фа, поняв намек. — Да, да. Я очень хочу с ним ознакомиться. Ужасное происшествие. Покажите мне доклад.

Ган достал из кармана пиджака сложенный листок бумаги и передал его Фа. Фа развернул и стал читать.

Записка была написана Ганом от руки. Ган никогда не пользовался компьютером, если речь шла о строго конфиденциальных делах. Все, что появлялось на компьютерах в Чжуннаньхае — даже в президентском секретариате (особенно в президентском секретариате), — отображалось на экране в МГБ. Нет, с записками такого рода — впрочем, до сих пор именно такого рода не было ни одной, — Ган предпринимал специальные меры предосторожности: писал их карандашом с тусклым грифелем, на одном-единственном листке бумаги, положив его на твердую поверхность.

Фа читал.

Установил связь с Шихуном…

«Шихун» — это было кодовое имя адмирала Чжана, бывшего наставника Фа, предшественника Ло на посту министра госбезопасности. Чжан сам выбрал такое имя — оно переводилось как «Красное Человечество». «Защитная окраска!» — пояснил Чжан. Чжан был неисправимым сочинителем каламбуров, многие из которых оказывались поистине ужасными. А еще он любил устраивать розыгрыши. Если бы эти качества могли показаться необычными для человека его профессии, то следовало бы вспомнить, что до службы в госбезопасности Чжан был моряком. А моряки… ну, моряки — они такие.

Фа читал дальше:

…Передает свои самые горячие пожелания и проявляет живейший интерес к данному предприятию. Предлагает кодовое название операции «ЧАНПУ».

Одобряете?

Чанпу. «Цветущая лоза».

Фа думал: Ну, Чжан — он верен своим привычкам, даже сейчас. Ну, впрочем, почему бы и не «Цветущая лоза»? Фа кивнул Гану и продолжил чтение.

Шихун подтверждает, что остается под неусыпным надзором МГБ — по личному распоряжению Ло. Поэтому предлагает следующее: подать просьбу заместителю министра торговли Су Финма (это я беру на себя) о том, чтобы Шихуна включили в состав делегации, вылетающей в ближайший четверг из Шанхая в Сан-Диего, США, на международную конференцию по рыбному промыслу. (Обоснование: прежнее влияние Шихуна в отрасли и его опыт в переговорах, связанных с делами флота.) Шихун уверен, что это не вызовет подозрений у МГБ. В Сан-Диего Шихун войдет в контакт с «Белугой». У Шихуна давно налажены дружеские отношения с «Белугой». Шихун оценивает вероятность того, что «Белуга» согласится с планом процентов на 70.

Фа кивнул.

В случае, если «Белуга» согласится с планом, то они с Шихуном реализуют «ЧАНПУ». В случае, если Шихун и «Белуга» сочтут необходимым продлить пребывание Шихуна в США, Шихун изобразит болезнь, требующую госпитализации. (Средствами для этого располагает.)

Одобряете?

Фа сложил листок бумаги и вернул его Гану. Утвердительно кивнул.

Ган чиркнул спичкой и поднес к записке, а когда она сгорела, бросил в корзину. Потом отнес корзину в президентскую уборную, высыпал пепел в унитаз и спустил воду.

— Должен сказать, Ган, это очень тревожный доклад, — проговорил Фа. — Будем надеяться, что экологи провинции сообща разрешат эту проблему. Бедные рыбаки — просто сердце кровью обливается!

— Да, и рыбу тоже жалко, — сказал Ган. — Впрочем, ее там почти не осталось. Ну, товарищ президент, постарайтесь уснуть. Думаю, утро обещает быть хлопотным.

Как оказалось — куда более хлопотным, чем могли предположить Фа или Ган.

Министр Ло и генерал Хань прибыли в самом мрачном расположении духа — с такими лицами, словно посреди ночи Китай подвергся яростному нападению вражеских войск.

Президент Фа открыл заседание, подавив зевок; зевал он не от скуки, а от снотворной таблетки, которую в итоге принял в четыре утра, проворочавшись безрезультатно в постели несколько часов, — он опасался, что сон снова принесет ему кошмарное видение. Он намеренно начал с нотки лести, которую ему пришлось вымучивать капля за каплей.

— Товарищи, — обратился он к собравшимся. — Товарищ министр Ло заслужил наши самые теплые слова благодарности. Информация, которую он представил в самом начале этой злополучной истории, теперь подтвердилась. Его работу — и работу его ведомства — можно назвать образцовой. Очень хотелось бы сделать этот факт широко известным, чтобы весь Китай знал, что в его лице мы имеем настоящего преданного слугу партии. — Уф! — Так давайте же выразим ему свое одобрение.