Оп Олооп

…Как растворяются опаловые капюшоны…

— Никчемные надежды!

…Как выцветает и уходит болотистая охра…

— Твои желания!

— Как странно! Теперь ничто не мешает мне слышать твой голос. Я словно очутилась в розовом лоне.

— Тебя окружает мое сердце.

— Да?! Но я не понимаю, почему это происходит. Это какое-то колдовство?

— Отнюдь. Ты никогда не говорила во сне? Мы — всего лишь два сноговорца, которые ведут беседу, вот и все. Говорят между собой и понимают друг друга. Кстати. Здесь прошлое смешивается с будущим. Сама увидишь. Здесь, чтобы отступить, нужно идти вперед, потому что в онирическом времени нет пространства.

— Твой голос словно бальзам! Это настоящая музыка!

— В «безжизнии», в котором мы оказались, все души исполняются необъяснимым сходством с молитвой. Твоя ласкает меня сладостью своей боли.

— Как все изменилось! Может ли дыхание быть настолько наполнено нежностью? Я находилась в бесплодной пустыне, где не было места восторгу, мои груди растрескались, глаза налились кровью. Лишенный всякой прелести воздух. Его острые грани ранили подобно вою гиен. И гиены…

— Я знаю, Франциска. Вырви из себя эти воспоминания. Как я страдал, пока искал тебя! Твой зов долетал до меня разбитым на кусочки, оглушенным, пробиваясь через улицы, злую суету, зубы домов и провалы пустырей. А сейчас какая гладкая волна, какой нежный ветер открыты нам! Мы оторвались от плоти, стонущей плоти, и широкий поток, поток чистой любви, соединяет нас! Какая благодать! Ты чувствуешь, как все в нас дрожит в глубокой непорочности ее резонанса? Как тебя окрыляет это чувство, потоком связавшее сердце одного из нас с душой другого? Как его воды омывают берега духа и оплодотворяют чрево смерти!

— Ах!

— Не нужно вздохов. Не прикрывай ностальгией веризм нетронутого одиночества. Здесь абсолютная свобода зависит лишь от нашего счастья. Здесь родственные души говорят на особом языке. А счастье не расплескивается, но плавится в экуменическом блаженстве свободного духа.

— Твои утешения стоят любых жертв. Страдать — вот лучший способ сеять. Сколь прекрасный урожай пожинаю я! Я хотела бы страдать вечно…

— Это невозможно. Тебе это не удастся. Здесь не страдают. Здесь просто находятся, понимаешь, находятся. Сиюминутность — вот единственное, что ускользает от боли. Быть! Здесь опыт любви совершенен. Светлое блаженство, в котором нельзя захлебнуться. А там… вместе с любовью приходит боль…

— Тс-с! Давай не будем отвоевывать у забвения наши мутные сны. Пройдемся.

— Зачем, если мы вездесущи?

— Ах, как это невероятно!

— Здесь так всегда. Смотри, как все меняется. Преходящее придает образам вечности. Мы — линзы, улавливающие ток жизни. Все течет к нам, под нами, сквозь нас.

— Мне нравится этот увядающий пейзаж с полупрозрачной травой, расчерченный линиями воды и накрытый небом без неба. Искупаемся? Но избавься же от себя. Стань, как и я, обнаженной душой.

— Ах, Франци! Какая глупая небрежность! Вот и всё. Ты меня еще видишь?

— Нет. Теперь нет. Погасли даже самые яркие черты твоего плотского маскарада.

— Спасибо! Я знаю, что превратился в прозрачную тень. Знаю, что способен раствориться в свете. Но иногда собственные сильфы преследуют меня. И рядят меня в одежды разума и нервную тунику мирского Опа Олоопа. Впрочем, у меня есть способы справляться с ними. Я исчезаю; стоит мне замолкнуть, и даже я не могу обнаружить себя. Ты же знаешь, что человеческое лицо — это плотская маска духа. Истинный же лик — это наши предчувствия, плод эманаций нашей мудрости, ее аромата и ее музыки.

— Я догадалась об этом, как только увидела тебя. Я словно услышала музыку твоего существа ушами, о которых и не подозревала.

— Да. Когда нет любви, лицо человека превращается в плотину на пути любопытства и назойливости окружающих. Но стоит полюбить, и эту плотину сносит мощным потоком нежности, источаемой глазами, бурная река красноречия.

— Но почему мой отец и мой дядя не знают этого?

— Они мумифицировали свою любовь. Материальное владеет ими, иссушает их дух. Прости их. Обратись лучше к душам твоих предков. Все они расплавлены в тебе. И заросшие мхом, и вечно молодые души предков не умирают. Когда они воскресают в нас, легко познать всю высоту и всю низость их страстей. Воскрешение уходит корнями за пределы нашего мира, туда, где нас нет. Сосредоточься. Пусть даже воспоминания оставят тебя. Здесь расцветают чудеса.

— Потрясающе! Сколько душ окружило меня! Здесь бабушка моей бабушки, и она благословляет меня. И моя бабушка смеется. И мать молча глядит на меня. Невероятно!

— Воспользуйся моментом. Разорванная кровная связь снова срослась. Поговори с ними. Спроси их. Здесь откровения становятся непреодолимыми препятствиями, а предзнаменования столь же зыбки, сколь и события, которые они предвещают.

— Спросить их… о чем?..

— О нас. Они знают. Все мысли, чувства, порывы души проходят от нас в этот мир бессмертия. Мы унаследовали от них то космическое, что было в их душах, наше духовное родство связывает уже прожитое ими с тем, что проживаем мы, они учат нас и служат нам примером. Им знакомы наши терзания и наши слезы, поэтому они предчувствуют наши провалы и наши радости. Кроме того, по ту сторону порога все видно с необычайной ясностью. Просачиваясь сквозь сны, они раньше нас достигают истинных вод, омывающих сознание…

— Ну?

— Аллилуйя! Аллилуйя! Я не ошиблась! Они окружили меня. Я услышала целый хор восхищенных голосов. И слова моей матери: «Постоянство, а не неопределенность, твердость достоинства, а не преходящая дерзость». И все они сказали мне вернуться к тебе, стать частью твоей души, пока тайна не истает.

— Скажи мне, твоя мать была счастлива за свою короткую жизнь?

— Нет, она сама поведала мне об этом. Она выбрала не тот путь наверх. И овдовела эмоционально, пока не возродилась в смерти. Но и здесь все осталось так же. Она принесла сюда неразделенную любовь. А поскольку отчаяние — худшее, что может случиться в загробном мире, она несет в себе живую смерть мертвой любви.

— Поэтому важно не разочароваться. Истинная любовь взаимно порабощает.

— Как наша любовь…

— Да. Придем же к соглашению, что наше иго и есть любовь.

— Да будет так. Любовь высочайшего качества, очищенная нашими страданиями.

— Да будет так. Любовь, освященная горькими слезами и невыносимыми страданиями.

— И пусть наша физическая связь выдержит все невзгоды.