Опасная обочина

— Резина шипованная? — спросил он у шофера.

— Точно.

— Что ж не снимете? Асфальт чистый, снега нет…

— Еще выпадет.

Это были единственные слова, которыми они обменялись за всю неблизкую дорогу. В начале командировки, в ее преддверии, то есть по дороге в аэропорт, Виктор любил мысленно прокрутить два-три аспекта своих действий. Этим он сейчас и занимался, поскольку плана командировки, как некоторые другие журналисты, никогда не составлял.

В порту народу было видимо-невидимо — как он понял, результат двух- или трехдневной нелетной погоды. У касс колыхались и гудели толпы людей, пробиться было невозможно.

Смирницкий мгновенно оценил ситуацию и проработал варианты. Первый — дежурный начальник смены, но дверь наверняка заперта, ясное дело, прячется. Второй — сменный начальник порта, это надо зафиксировать и подумать, тут смотря кто. Третий — милиция, газетчиков иногда выручает. Четвертый…

Мимо, пробираясь сквозь толпу, носильщик катил тележку.

— Дружище, какая сегодня смена? — спросил Смирницкий.

— Третья вроде…

«Ну вот и все, — облегченно вздохнул спецкор. — В депутатскую комнату».

Там его действительно знали и встретили очень тепло. На ближайший рейс он уже не успевал, заканчивалась посадка. Следующий шел через два тридцать, и это его вполне устраивало, потому что он все-таки хотел дозвониться Ольге; любая женщина обидится, не предупреди ее об отъезде. И вообще…

Пока ему оформляли билет, он нашел телефон и позвонил. На этот раз было занято. Он пошел в буфет. Там ничего особенного не было, разве что сигареты. Взял блок, заказал две порции сосисок и два стакана чаю. Несмотря на голод, жевал машинально, без аппетита. Допил чай и пошел звонить снова.

На этот раз зуммер был длинный и трубку сняли сразу. Он тут же узнал ее обычное «Вас слушают». Его всегда это раздражало, и он как-то вечером попытался объяснить ей, что вместо «Вас слушают» гораздо короче «алло» и еще короче «да», а уж если слушают, то вполне понятно, что вас, и поэтому достаточно просто сказать «Слушаю». Но этот его монолог ничего не изменил и пропал втуне.

— Вас слушают, — сказала мембрана ее голосом.

— Привет, — сказал он.

— Наконец-то… Здравствуй. Где ты пропадал?

— Я? Я весь день тебе звоню.

— И я тебе.

— Из столовой — тоже?

— А-а, так это ты… Ты поразил воображение нашей Верочки, новенькой лаборантки.

— Чем?

— Во-первых, баритональными модуляциями…

— Ну да, у нее же абсолютный слух.

— …во-вторых, диэтической эрудицией. Она и в химики пошла из-за того, что любит смешивать несовместимое.

— Бойся ее — она вас взорвет.

— Присматриваем. Ты откуда?

— Из аэропорта.

— Встречаешь кого-нибудь?

— Нет. Провожаю.

— Кого, если не секрет?

— Себя.

— Шутишь?

— Правда. Потому и звоню.

— А почему ты вчера ничего не сказал?

— Вчера я и сам не знал. Так вышло.

— Это он… это шеф тебя послал?

— Нет, он-то как раз возражал, очень не хотел отпускать. Я сам напросился.

— Я тебя не понимаю. Разве ты не помнишь, что послезавтра у меня… что…

— Конечно, помню. У тебя день рождения.

— Так как же ты?

— Очень просто. Мне приснилось, что мы не сумеем отпраздновать это событие вместе, и я напросился в командировку.

Пауза.

— Ты гадкий человек, Смирницкий.

— Верю. Но я поздравляю тебя заранее…

— Ты был противным еще в школе.

— …потому что из той глуши, куда я еду, скорее всего, нельзя будет дать телеграмму.

— Подумать только, столько лет этот человек мне интересен! Не-е-ет, я, безусловно, ошибалась в тебе…

— Кстати, сколько тебе стукнет?

— Не прикидывайся. Ты прекрасно знаешь, что мы ровесники. Во всяком случае, знал все эти годы.

— Да, действительно…

— Но я все равно моложе тебя и лучше.

— Несомненно.

— И умнее, и добрее…

— Согласен.

— И человечнее.

— Безусловно.

— Ты — свинья!

— Я пожимаю плечами…

— Смирницкий, я еще успею в аэропорт?

— Нет.

— На такси?

— Ты же знаешь, как я люблю провожания. Потом тоски на два дня не оберешься.

Пауза.

— Так хочется увидеть твою наглую физиономию… Ты летишь надолго?

— Думаю, нет. Все зависит от обстоятельств. Мне нужно разыскать одного человека во что бы то ни стало.

— Женщину?

— По всей вероятности, мужчину. Что-то я не припомню, чтобы раньше тебе было свойственно чувство ревности.

— Я с ума схожу. Витечка, я не могу без тебя.

— Наверно, в лаборатории никого нет?

— Отчего же? Верочка здесь. Что-то смешивает…

— Сейчас как ахнет.

— Пусть ахнет! Пропади оно все пропадом! Верочка, не трогай… Смирницкий, я тебя люблю!

— Я тоже. Прости, здесь служебный телефон.

— Возвращайся поскорее, милый.

— Я постараюсь.

— Целую тебя.

— Я тоже.

Он положил трубку и несколько секунд простоял в задумчивости, ощущая какое-то странное раздвоение внутри себя. Пока что он не мог дать этому оценку, но ощущение, привкус чего-то неуловимого, неприятно-печального поверг его, с одной стороны, в растерянность, с другой стороны, как это ни было ему странно, в злость.

Подошла девушка в синей форме «Аэрофлота» — он ее здесь раньше не видел.

— Товарищ Смирницкий?

Виктор кивнул.

— Вот ваш билет и паспорт. Я приглашу вас на посадку.

— Спасибо.

Она в нерешительности медлила, не зная, к какой категории пассажиров его отнести, потому что в природе их существует две: понятливые и непонятливые. Но видимо, придя к мысли, что кашу маслом не испортишь, ровным, приветливым, профессиональным голосом произнесла:

— В вашем распоряжении два часа. Вот там — кафе, там — телевизор. Курить можно. Пепельницы на столах. Приятного отдыха, товарищ Смирницкий.