Опасное положение

Тренировка длилась третий час, а я все не мог остановиться. Рубаха уже промокла от пота, но ярость не заканчивалась.

Удар!

То, что они делают, это... Это не возрождение, это убийство! Твари, твари, твари!!!

Удар!

Мой род пытаются возродить таким чудовищным способом, попирают волю, принуждают, совершают насилие над телами и разумами женщин, мужчин...

Я представляю как убиваю их. Всех четверых. Многократно.

Удар! Удар! Удар! Удар!

А я смогу, хватил сил? Я должен пройти инициацию и... Но это опасно. Риск велик.

У меня жена родит со дня на день! Я должен о ней думать! О ребенке! Как я могу действовать?

Удар! Удар! Удар!

А как я могу НЕ действовать?! Ждать? Подождать до родов? После? Когда придет то самое подходящее время? Воронов насилуют прямо сейчас! Катя просит внимания прямо сейчас! Семья или род?

От беспрестанных ударов мешок распоролся, и камни выкатились наружу.

Голова сейчас взорвется... Я сам сейчас разорвусь надвое. Нет, не между долгом и желанием: между долгом и долгом, между желанием и желанием, будто опять в одной руке красная лента, а в другой пинетка.

Не сдерживая себя, я распинал камни по углам.

Проклятье, проклятье, проклятье!!!

Так и не остыв, вошел в спальню злой от неразрешенных мыслей, с саднящими костяшками. Бросив взгляд на Катю, опять почувствовал вину. Она даже не заметила меня, сосредоточенно продолжая вязать.

Еще и практически отказал ей в поддержке... Прошлое, мое прошлое... Еще и это!!!

Уютно устроившись на кровати и максимально обложившись подушками, Катя сидела, спрятав ноги под одеялом. Снаружи торчали только ступни в мягких носочках, которыми она забавно помахивала. Сосредоточие домашней теплоты и такой притягательной мягкости. Заглядевшись, я застыл в дверях.

Жена вязала, медленно шевеля спицами с черной пряжей, прикусывая от усердия пухлую нижнюю губу. Ни пережитое, ни домашние хлопоты не отяготили ее, не превратили в степенную жену. И на девятом месяце осталась девчонкой, какой и была, когда впервые увидел.

Все такой же птенчик. У нее обычная чистка снега превращается в приключение с активными лопатами. Как рисковать сейчас, когда она на краю? Как оставлять ее?

Молча присел на кровать, нащупывая под одеялом теплую ножку. Вечно тянет хватать ее, трогать, тискать. Сам на себя злюсь, но не могу удержаться. Катя на секунду подняла глаза. Ножка пошевелилась, заставляя меня сжать пальцы. Все в ней, каждое движение меня провоцирует.

— Я решила, что для мундира тебе подойдет черная пинетка в цвет, не будет выделяться. Сможешь даже прилюдно доставать, — сосредоточенно произнесла.

Не обиделась... Прозрачную воду ее настроения ничего не беспокоило, я даже позавидовал такой чистоте. Моя вода непроглядно черна...

— Предусмотрительно, — кивнул, думая о своем.

Надо признать, я не могу контролировать все. Желание поспеть во все стороны может превратиться в возможность везде опоздать, потерпеть поражение по всем фронтам.

— Птенчик... — терзаясь от раздирающей меня вины, тихо заговорил. — Как думаешь, я могу оставить тебя на пару дней? Как ты чувствуешь?

Русая бровь на секунду нахмурилась и сразу вопросительно приподнялась.

— Куда полетишь?

— Посетить родовой храм, — произнес я, и Катя закономерно округлила глаза. При ней я никогда не говорил о нем, да и не посещал. — Меня приняли в Совет, потому что у меня изменился уровень Силы. Скорее всего изменился... Полноценно принять ее можно только в храме, это день, может два. Надо, но... Я беспокоюсь о тебе.

Катя хлопнула глазами.

— В принципе, с этим можно подождать, если я нужен тебе сейчас, — вынужденно добавил, невольно скрипнув зубами.

Несколько секунд жена озадаченно смотрела на меня.

— Лети. Ты мне, конечно, нужен, но я дождусь, займусь своими делами, — недоуменно произнесла и перестала вязать. — Или ты решил, что ты наседка, которая всю жизнь будет опекать меня, а я беспомощное яйцо без ручек и ножек, которое за пару дней не выживет?

«Хм...»

Сразу ответа я не нашел и помедлил достаточно, чтобы ножка под моей рукой дернулась. Несколько секунд Катя еще пыталась вязать, а затем сердито отложила спицы на одеяло.

— ...думаешь, если я беременная и бескрылая, все? Бессильная? — сдержанно возмущаясь, жена опять дернула ногой, отталкивая мою руку. — Ты меня с новорожденным не путаешь? Забыл кто я? Кто ты? Лети в храм и бери свое. Делай, что должен. Немедленно!

Последнее она воскликнула и отпихнула меня, будто требуя, чтобы я тотчас же сорвался с места.

Искренняя обида засквозила в голосе, в скривившихся от возмущения губах, в нахмуренном носе, зеленые глаза метали молнии. Даже созвездия на руках засветились. Опешив, я смотрел на ее гнев, ощущая как на меня накатывает облегчение и благодарность.

Выдохнул, автоматически отмечая, что она опять забыла как правильно дышать. Сейчас устанет.

— И не... — последнее Катя не договорила, потому что я уже прихватил и подтянул ее на себя, бережно и крепко прижимая к груди.

Мой птенчик. Моя королева.

— Прости, — произнес вслух в мягкие волосы. — Ты права. Я забыл.

Негодующе фыркнув, она пыталась отодвинуться, долго мотала головой, сердясь, ерзала, пытаясь выдернуть руки из объятий. Ни отодвинуться сама, ни отодвинуть меня, конечно, не могла.

Пережидая бурю, погладил извивающуюся спинку.

— Завтра с утра полечу в храм. Чем займешься без меня? Дышишь? — спросил. Ее нужно было отвлечь.

Катя замерла, послушно глубоко задышав. Я услышал, как она мысленно говорила себе «раз-два-три» и усмехнулся. Злость жены сходила на «нет» со скоростью полета стрижа. Не устану удивляться ее способностью к переменам настроения.

— Дышу. Я поисками повитух займусь, хочу других, — через несколько секунд откликнулась и недовольно добавила. — Ты мокрый.