Опер любит розы и одиночество

— Если наследников нет, значит, государству. Пока, разумеется, государство не спохватится.

— Это значит, что деньги на счетах могут лежать до «посинения»? До скончания века? До разорения банка? До прихода к власти коммунистов?

— Да. Деньги лежат, вкладчик не приходит. Если нет прямых наследников, деньги может получить человек, на имя которого вкладчик еще при жизни написал генеральную доверенность. Он запросто может получить все деньги со счетов. Но в данном случае деньги никак не могут лежать до скончания века, следователь обязан поставить в известность компетентные органы, и все деньги со счетов перекочуют в государственную казну. В том случае, если никто не придет за деньгами.

— Значит, деньги может снять человек, имеющий на руках генеральную доверенность на распоряжение имуществом убитых? — пробормотала я задумчиво. — А если бы вы не сделали эту суперсекретную распечатку? Я так понимаю, что у вас есть доступ к всероссийской банковской сети?

— Есть. Если бы я не сделал распечатку? Деньги получил бы наследник. Или человек, имеющий генеральную доверенность. Государству бы они не достались.

— Так, начинаем считать. Слава, у меня с арифметикой большие нелады, учтите. — Мне уже не стыдно было признаваться в собственной тупости. — Считаем, — продолжала я, — у Сухинина больше всего денег на счетах — семьсот пятьдесят тысяч долларов. И это — простой водитель! Наследником Сухинина является его родной дедушка — Иннокентий Игнатьевич. У Николаевой чуть меньше — шестьсот тысяч долларов! Она несколько лет назад «откинулась» с зоны. Ранее судима. У Николаевой нет наследников — она одинока как перст. У Телегина что-то маловато — двести пятьдесят тысяч, у Коровкиной вообще ноль — двадцать тысяч долларов всего. Ноль — по сравнению с другими, — пояснила я Резнику, чтобы он окончательно не разлюбил меня. — И у всех троих, кроме Сухинина, нет родственников, а значит, наследников. Слава, а вы можете и в международную сеть проникнуть? — Я с подозрением уставилась в ясные глаза Резника.

Очки его покоились на кончике носа.

— Гюзель Аркадьевна, я — не хакер. Я — оперативный сотрудник! — отчеканил Резник.

— Оперативный сотрудник, он что, хакером не может быть? Ради оперативной разработки и не на такое можно пойти, — мрачно пошутила я.

Я оставила Резника в покое. Пусть остынет от оперативной удачи, так неожиданно привалившей к нему. Сама принялась изучать распечатку.

— Слава, а почему квартира Сухинина не фигурирует в оперативных учетах? И это совершенно другой адрес — на Березовой аллее. Шерстобитов принес мне Гришин адрес, но другой, на улице Ки-рочной. Почему в вашей распечатке есть Березовая аллея? Ведь я прогнала запросы по всем программам, какие есть в нашем управлении, и информационный центр, и уголовный розыск, и массу других.

— Он недавно ее приобрел. Квартира числится за ним в имущественном фонде.

Только в одном месте. Если бы он зарегистрировался в ней, тогда она попала бы во все учеты. А так — нет регистрации, нет квартиры.

— А как же налоги? И прочая лабуда?

— Никак. Квартира существует. Услуги оплачиваются по старым квитанциям. Все в порядке, никто не проверит. Кстати, и налог можно платить по старым квитанциям.

— Любой побегушник может скрываться годами?

— Любой, — согласился Резник.

Чему тут удивляться? Я и так это знала. Получается, что в квартире Сухинина может поселиться любой человек и жить до скончания века? Ну и времена настали! Тьфу ты, черт!

— Не чертыхайтесь, Гюзель Аркадьевна, это вам не к лицу. — Резник не удержался от замечания.

Как ему хочется быстрее стать взрослым. А зря! Оставался бы всегда таким милым и симпатичным юношей. Потом повзрослеет, потвердеет, закаменеет, покроется коркой, и прощай, молодость!

— Слава, мне нужно подумать. Оставляйте все это хозяйство и гуляйте.

— Сначала распишитесь.

Кажется, Резник обиделся на меня за это поганое «гуляйте». Вечно я порчу мужчинам настроение. А из мужчин — только один Юрий Григорьевич умеет испортить мне жизнь.

Я размашисто расписалась за получение секретного документа и протянула Славе руку на прощание, крепко сжав его ладонь. Современные мужчины даже прощаться разучились. Слабое Славино пожатие удивило меня. Я полагала, что он гораздо сильнее.

Расследование зашло в тупик. Отдельно работал Королев. Он ничего не говорил о своих розыскных мероприятиях. Отдельно работали следователи прокуратуры. Все мы не пересекались. Каждый умирал в одиночку. Моя основная идея — объединить уголовные дела в одно общее — оказалась нереальной. Ведомственные разногласия победили. И мне ничего другого не оставалось — работать самостийно. Слава богу, мои тылы были обеспечены. Юрий Григорьевич гарантировал молчаливую поддержку. А сие означало, что и генерал в случае чего прикроет меня своим широким плечом. Иногда меня посещали странные мысли, вроде тех, дескать, зачем мне все это надо. Но я гнала от себя предательские настроения.

У меня оказалось два адреса Григория Сухинина. Первый, что принес Шерстобитов, второй — добытый Резником. Первый адрес — съемная квартира, оформленная на основе устной договоренности с хозяевами. Второй — квартира, принадлежащая Сухинину на правах собственности. Никто из сотрудников, работавших по делу гибели Гриши, не удосужился проверить его имущественный статус. Все считали, что простой водитель не может обладать никакими богатствами. Все считали, и все заблуждались. В том числе и я — в Тихвине я ни на минуту не засомневалась, приняв на веру первую версию — наезд совершен случайно проезжавшей машиной, установить которую не представляется возможным. Единственное, чего я смогла добиться — наложить аресты на счета и имущество потерпевших. Мы ждали, когда кто-нибудь начнет интересоваться счетами в банках. Но никто не приходил. Засады пришлось снять…

— Гюзель Аркадьевна, почему вы хотите провести ревизию только на «Рубинах»? Почему бы не провести ревизию в «Петромебели»?

Я схватилась за сердце. Опять, опять он меня пугает своими астральными выходками. Юрий Григорьевич сидел на своем месте как ни в чем не бывало и изучал древний талмуд.

— Юрий Григорьевич, я — не ревизор. В моем удостоверении написано черным по белому, что я — сотрудник милиции. Проведение ревизии на «Рубинах» целесообразно по одной причине: организация эта — многослойная, как торт «Наполеон». Посчитаем: головное предприятие — выставочное объединение, несколько выставок в год, это уже отдельные организации со своими юридическими адресами и банковскими счетами. Пока я насчитала шесть слоев. Проведение ревизии в такой многослойной организации могут рекомендовать сотрудники управления по борьбе с экономическими преступлениями в том случае, если они проведут предварительную проверку своими силами. Без «бэпников» нам не разобраться в таком жирном пироге — ни мне, ни Королеву. А следователь тем более не будет влезать в хитросплетения сложной организации, обремененной дорогостоящим бизнесом. Драгоценные камни — это всегда источник незаконной наживы. А «Петромебель» — организация, построенная по более упрощенной схеме, в один слой, и в случае необходимости мы можем организовать проверку силами нашего управления.

— Логично! — полковник поднял кверху палец. — Он отложил свой талмуд в сторону и внимательно посмотрел на карту. Его взгляд отдыхал от ровного мерцания лампочек. Никто не требовал срочного выезда на место происшествия. В городе никого не убили, не ограбили, не ударили кистенем по башке. Самое благословенное время в нашей работе, когда знаешь — любимый город может спать спокойно.

Меня раздирало на части любопытство, что за талмуд изучает полковник. Толстая амбарная книга напоминала своим форматом архивные альбомы сталинской поры. Я еще застала эти знаменитые альбомы, когда пришла в милицию молоденькой девочкой. Альбомы потихоньку готовили к уничтожению путем сжигания.

Я ахала от восторга, трогая древние листы с фамилиями убийц и маньяков, воров и грабителей, проституток и притоносодержателей. Не было только альбомов с наркоманами. Во времена правления Сталина наркомании, как таковой, в Стране Советов не водилось. Официально это зло появилось лет тридцать с лишним назад. То есть зло существовало всегда, а признали его уже при Брежневе, когда невозможно стало скрывать, что новые поколения выбирают не только пепси, но и анашу, коноплю, опиуху и другие отвратительные зелья.

Люблю антиквариат, особенно в виде старых милицейских талмудов.

— Юрий Григорьевич, а что это у вас?

— Это? Это — журнал регистрации предприятий.

— Каких? — я с подозрением склонила голову к плечу, затем — к другому.

Шерстобитов передал мне свою скверную привычку. Незаметно я превратилась в китайского болванчика.

— Акционерных обществ. Я смотрю, кто начинал деятельность в «Петромебели».

Юрий Григорьевич перелистнул страницу. Вот это да! Я сижу, извожу себя злобой, что мне никто не помогает советом и рекомендацией, а полковник Деревяншин в это время где-то достал, наверное, в налоговой инспекции, старый амбарный журнал регистрации предприятий.