Операция «Цитадель»
Шрифт:
– Так вы, наверное, неплохо владеете русским? – спросила Лилия, вспомнив о его рейдах в тыл врага.
– Намного лучше, нежели многие из русских, – ответил Шторренн, не поворачивая головы. – Некоторых это даже смущало.
– Из прибалтийских германцев, следует полагать?
– Из германцев, но поволжских, которые бежали из России в конце Гражданской войны.
– Теперь все проясняется. В Германии вы окончили разведшколу, и за линию фронта вас переправляли, как разведчика.
– Это не имеет значения, – вмешался в их разговор Гольвег.
– Понимаю, секретная миссия.
– У меня была миссия инспектора-палача, –
– А всего он казнил двенадцать предателей, – решил Гольвег, что от обета молчания он теперь освобожден.
– Если учесть, что все казни пришлось производить за линией фронта, – не так уж и мало. Впрочем, таких казней хватило бы и по эту сторону фронта.
– По эту сторону я казнил более двухсот предателей, в том числе и бывших служащих СС, СД и гестапо.
– Это не шутка? – враз оробев, вполголоса поинтересовалась Фройнштаг, оглянувшись на сидящего позади нее Гольвега.
– Он был палачом в одной из берлинских тюрем, а затем – в специальном лагере для бывших военнослужащих вермахта, СС и прочих структур, – неохотно объяснил тот.
«Вот уж действительно, – вздохнула про себя Фройнштаг, – никогда не знаешь, с кем имеешь дело!»
Хотя корпус санатория с уютным генеральским номером в нем уже был рядом, однако входить на его территорию Хейди не торопилась. Усевшись на один из валунов, у края речного обрыва, она забросила ногу на ногу и, обхватив руками колено, долго раскачивалась, словно в кресле-качалке.
«…И все же: как умело и напористо она тебя допрашивала! – вернулся генерал к недавнему разговору с женщиной, которую все еще не мог заставить себя называть невестой. – А что ты хочешь от нее? Вдова эсэсовца! – с нескрываемой неприязнью следил Власов за раскованным поведением германки. – У них это в крови. Впрочем, на фронте, – на том, советском, фронте, – твоих солдат уже успели назвать „власовцами”, – неожиданно осадил сам себя. – И произносят в Красной Армии кличку „власовец” с тем же презрением, что и „эсэсовец”».
– Вы не правы, мой генерал генералов, – и в этот раз попыталась прочитать его мысли Хейди, но крайне неудачно. – Не надо торопиться.
– С чем? – раздраженно поинтересовался Власов.
– Я – медик, а не палач, Андре. Можете быть уверены, что если с этой женщиной, Марией Вороновой, что-либо произойдет или уже произошло, то моего участия в этом нет.
– О Марии Вороновой, о штабной поварихе и наших с ней блужданиях волховскими лесами уже все сказано, – постепенно проявлялся у генерал-полковника истинно командирский голос. – Зачем к этому возвращаться, на р-рысях?
– Дело вот в чем: я действительно разыскала эту женщину. Но после нашей короткой встречи с ней…
– Так вы с ней встречались?!
– Разве я не сказала об этом? Странно. Может, вы невнимательно слушали, потому что были слишком возбуждены? Впрочем, это уже не важно. Наша первая встреча длилась всего две-три минуты, в присутствии офицера СД. Мы даже ни о чем не успели поговорить, да, по-моему, Воронова даже не успела понять, кто я
такая. На все мои вопросы она отвечала вопросом: «Кто вы такая? Кто вас ко мне прислал?» И поскольку я затруднялась с объяснениями, то она отказалась от беседы со мной.– Наверное, она все же поняла, кто вы.
– Или кто-то из офицеров подсказал. Как бы там ни было, а сразу же после нашей встречи Марию куда-то перевели. По слухам, ее перебросили в Восточную Пруссию, то ли в лагерь, то ли в разведшколу. Очевидно, командование не хотело, чтобы вы встречались с ней, Андре.
– Боялось, что это осложнит наши с вами отношения.
– Вот об этом я не подумала.
– Подумали, Хейди, подумали. Однако не будем об этом. Итак, что происходило дальше?
– Я попросила своих надежных людей отыскать ее еще раз. Но сделать это очень деликатно. Могу сказать, что заниматься поисками будут друзья моего брата, которые предупреждены и понимают ситуацию.
– Зря вы все это затеяли, зря! – нервно прошелся Власов по самому краю осыпи. Это было настолько опасно, что в какое-то мгновение Хейди приподнялась от напряжения и проследила, как беспечно он марширует по краю гибели.
– До сих пор я ничего не делала зря, – парировала Хейди, – для этого я слишком прагматична.
– Зачем вам это понадобилось, в стремени, да на рыс-сях?
– Только для того, чтобы вы опять могли встретиться с ней, Андре.
– Я? Может быть, вы? Ведь это для вас важно допросить ее точно так же, как только что допрашивали меня.
– Я не настолько безумна, чтобы заставлять вашу окопную жену подтверждать то, в чем и так не сомневаюсь.
– Но зачем-то же она понадобилась вам! – все еще нервничал Власов, продолжая сновать по краю гибели.
– Нет уж, увольте, генерал генералов, я принципиально не пожелаю встретиться с этой вашей фрейлейн Форонофой. Как только ее обнаружат, я добьюсь того, чтобы доставили сюда, или в ту местность, в которой будете находиться вы. И дадут возможность провести с ней как минимум часа два. Если очень пожелаете, то и сутки. Но только если очень, – убийственно улыбнулась Хейди, – пожелаете.
– Я не просил вас организовывать эту встречу.
– Только потому, что не настолько глупы, чтобы приставать ко мне с подобными просьбами. К тому же, насколько мне известно, не склонны к самоубийству.
– Почему это вы решили, что не склонен? – пошарил по карманам в поисках зажигалки.
Хейди вновь иронично взглянула на Власова и отвернулась, нацелив взгляд куда-то в долину.
– Уже объясняла почему. Проанализировала все те возможности и ситуации, пребывая в которых всякий уважающий себя генерал вермахта неминуемо воспользовался бы личным оружием.
– Не так уж много их воспользовалось, – судя по тому, сколько оказалось в плену, – огрызнулся Власов, хотя и понимал, что это не достойно генерала.
– Я подчеркнула: «Уважающий себя», – спокойно уточнила СС-вдова. Ведь воспользовался же личным оружием мой муж, – продолжала хладнокровно мстить Андрею, – предпочтя позору плена благородную смерть.
– Ну, знаете… – поиграл желваками Власов. Последнее замечание СС-вдовы он воспринял так, как воспринял бы на его месте любой другой генерал любой армии мира – как пощечину посреди бала. – Я перешел на сторону Германии, чтобы сражаться за освобождение своей Родины. Пустить себе пулю в лоб я всегда успею.