Операция «Цитадель»

– Мы это понимаем.

– И все же постарайтесь передать Салаши, чтобы он прекратил поиски контактов с англичанами. Хорти мы, понятное дело, уберем, но из этого еще не следует, что обязательно остановим свой выбор на Салаши. Есть иная кандидатура. И вы знаете, кто это.

Фройнштаг и сама не знала, что это за мифическая кандидатура. То, что она сейчас несла в порыве диверсионного вдохновения, уже было ее отсебятиной. Однако фон Шемберг этого не уловила. Она буквально опешила от напористости и наглости германки и, не удержавшись, метнула взгляд на едва заметную дверь (не на ту, из которой, словно кукушки из часов, только что выскакивали лесбо-гвардейки), черневшую между двумя статуями рыцарей, облаченных в старинные доспехи.

Это ее слабоволие длилось всего лишь несколько мгновений. Но их оказалось достаточно, чтобы Фройнштаг поняла, что каждое ее слово не только записывается, но и напрямую прослушивается кем-то, кто притаился за узенькой черной дверью.

«Они тут и переговоры все еще ведут, как в средневековье, – презрительно ухмыльнулась унтерштурмфюрер. – Цивилизация не коснулась даже их разведки».

8

Войдя в номер, Власов увидел сидевшую спиной к нему женщину, показавшуюся совершенно незнакомой. Вальяжно откинувшись на спинку кресла, она пускала дым в потолок и так и не оглянулась – то ли не расслышала появления генерала, то ли не снизошла. Сразу же улавливалось что-то фальшивое уже в самой этой позе, которую вполне можно было назвать позой дешевой, но достаточно самонадеянной «ресторанной королевы на час».

Приближаясь к ней, Власов успел заметить: крашеные на германский манер – крученные и взбитые – волосы, закрепленные позолоченным гребнем; хромовые немецкие сапоги, черная юбка и зеленый офицерский китель с погонами лейтенанта вермахта.

Очевидно, Мария до конца намеревалась играть в абсолютное безразличие, дескать, приказали – я и пришла. Что дальше? Но стоило ей взглянуть на Власова, как сигара в руке воровато задрожала. Едва слышно ойкнув, женщина медленно, обрадованно глядя на генерала, поднялась.

– Господи, Андрей! Товарищ, то есть, я хотела сказать, господин генерал… – потянулась к нему руками, но сразу же одернула их. – Как же безбожно вы постарели!

В свою очередь Власов тоже – но лишь на какое-то мгновение – подался к ней, обнял… Однако Мария сразу же почувствовала, что это не то объятие, которым он много раз соблазнял ее там, на фронте. Что это не объятие истосковавшегося мужчины, а всего лишь оскорбительная для всякой заждавшейся женщины дань традиции: как-никак столько не виделись…

– Я все понимаю, – прошептала Мария, целуя его в гладкую, с немецкой аккуратностью выбритую шею (раньше-то он ее, щуплую, никогда толком не выбривал, всегда кустики волос торчали). – Меня предупредили.

– О чем предупредили, в стремени, да на рыс-сях? – он все же не удержался. Руки поползли по талии, ощупали вызывающе разбухшие бедра, а грудь уперлась в две мощные, по-русски ядреные груди.

«Как же она, мерзавка, расхорошела! Вот уж действительно русской бабе и плен не плен».

– О том предупредили, что у тебя здесь ихняя, из немок, – пробормотала Мария, – эсэсовка какая-то, в любовницах. Вроде бы даже родственница Гиммлера [74] …

– Кто предупреждал?

– Да этот же твой, капитан-прибалтиец.

– И здесь успел! – незло проворчал Власов. – Послал же господь! Но то, что немка эта – родственница Гиммлера, он, ясное дело, слегка приврал. Для солидности, очевидно.

– Не приврал.

– Откуда знаешь?

– Она действительно является родственницей Гиммлера.

74

Есть сведения, что Хейди-Адель Биленберг действительно являлась довольно близкой родственницей рейхсфюрера СС Г. Гиммлера. Это обстоятельство придавало отношениям с ней А. Власова особую, политическую пикантность. Во всяком случае, как бы оправдываясь, Власов убеждал свой генералитет, что его связь с Хейди поможет наладить отношения с рейхсфюрером, верхушкой СС и Третьего рейха.

– Да перестань, сказки все это.

– Когда меня из разведшколы отпускали, заместитель начальника тоже сказал, что звонила фрау Биленберг, родственница Гиммлера. Только поэтому и отпустили.

– Надо же!

Власов растерянно умолк, и Воронова удивленно отстранилась от него:

– Неужели ты действительно не знал об этом? Или так, понтуешь?

– Если честно, не знал. Что в родственниках у нее один высокопоставленный офицер СД – это мне известно давно. А вот о Гиммлере почему-то все молчали.

– Скрывали, значит. Может, сам Гиммлер не велел этой Биленберг родством бахвалиться.

– Странно, что капитан этот мой, ну, Штрик-Штрикфельдт, не проговорился.

– Значит, не знал или невелено было. Не смей ругать его, слышишь!

Власов грустно усмехнулся.

– Не стану, – заверил он Марию, предлагая кресло по ту сторону низенького журнального столика.

– Чего улыбаешься?

– Вспомнил, как ты еще там, во 2-й ударной, за кого только могла, заступалась. Иногда меня это задевало: как-то оно так получалось, что судьбу майоров, и даже одного полковника, повариха решала.

– И даже одного генерал-лейтенанта, – напомнила ему бывшая штабная повариха. – Причем не один раз спасала. По всякому, как могла.

– Что правда – то правда.

– А если ничего не забыл, то вспомнишь, что и двоих солдатиков от скорого и неправедного суда-трибунала твоего, а значит, и от расстрела, тоже спасла.

– Вспомнить нам есть что, на рыс-сях. Но в любом случае за немку не сердись.

– Я все понимаю. Мужчина ты еще молодой. Но почему немка? Русских к тебе, что ли, не подпускают?

– Говори нормально, здесь не подслушивают. – Но ответил все так же, шепотом, в самое ухо: – Так надо было. Политика. Без этого не пробьешься.

– А представь себе, каково пришлось мне, грудастой русской бабе, – безо всякой горечи, уже смиренно, молвила Мария.

Это ее признание как-то сразу же поставило Андрея в равное положение с ней. Дало возможность почувствовать: все, больше обвинений и упреков не будет.

– Да уж могу себе представить…

– Нет-нет, ты не думай, по рукам, как другие, все равно не пошла, – сразу же спохватилась Мария. – Не скурвилась, до офицерского борделя не докатилась.

– И даже сама стала офицером, – поспешил увести ее от этой, крайне неприятной для них обоих, темы Власов. Поскольку сам он вдруг почувствовал: «А я вот скурвился! До самого что ни на есть борделя. И даже не офицерского. Но кому об этом расскажешь?»

– Тоже, кстати, благодаря твоей бабе-немке.

– Что-что ты сказала? – потянулся к ней через стол генерал.

– Что слышал. Баба твоя, эсэсовка, позвонила кому-то там из командиров, а затем, говорят, из штаба Гиммлера позвонили и, как видишь, из унтер-офицеров – сразу в лейтенанты. Все две недели назад.