Операция Наследник, или К месту службы в кандалах

Глава 15. Предсвадебные хлопоты

Последние пару лет Фаберовский имел довольно скверное отношение к окружающей его жизни, которое проще всего можно было бы выразить словами: «Глаза б на нее не глядели». После подлого поступка Артемия Ивановича с его очками в Спале он и впрямь перестал на эту мерзкую жизнь глядеть. А чего на нее глядеть, если все равно ничего не видно! Сидя в купе дуврского почтового, Фаберовский размышлял о невидимой, или, точнее сказать, о нерезкой жизни, которая выкинула очередной фортель. Вместо того, чтобы отговорить Черевина от безумного плана покончить с наследником русского престола, ему пришлось настаивать на том, чтобы начальник царской охраны не переменил своих планов и не отказался сотрудничать с ними в этой сумасшедшей затее. А потом он был вынужден отправить Артемия Ивановича одного в Одессу с деньгами покупать лодку!

По правде говоря, было ясно с самого начала, что ничего у Артемия Ивановича не выйдет, хотя бы потому, что получив от поляка внушительную сумму, он тут же купил из соображений милосердия и благотворительности у родной тетки Фаберовского сарай в Вапельно Пекло с охапкой сена, чтобы пани Цыбульская могла там принимать своих кавалеров, паче вдруг такие образуются. Кроме того, Артемий Иванович купил у панов Цыбульских поросенка, оплатив заранее его проезд для Лондона, и длинную, сажен в пять, голубую ленту, которой поляк должен был обмотать указанного поросенка, прежде чем вручить бесценной Эстер. Этот поросенок, уже в виде молочной поросятинки, в которую превратился еще в Варшаве, ехал в котомке поляка, где кроме поросенка лежали также несколько веток из траурного венка с пекловского кладбища с засохшими цветами и огромный размокший гриб, завернутый в нумер «Варшавского дневника» — все, что Артемий Иванович на скорую руку насобирал в подарок своей Дульцинее.

Уверенность в том, что Владимиров не справится со своей задачей, даже грела душу Фаберовского, ибо он надеялся, что тот либо попадется в полицию и его сошлют куда-нибудь подальше, либо Артемий Иванович вовсе сгинет каким иным способом. А Черевину поляк купит лодку у Джевецкого и сделает все с Батчелором на пару.

В отличие от Владимирова поляка на пути из Спалы совесть не мучила. Она не проснулась ни тогда, когда он выбрасывал на вокзале Виктория гриб с венком, ни когда дома обрадованная его возвращением Розмари приготовила из подарочного поросенка отменный обед. Деловая телеграмма от Черевина, пришедшая во время пятичасового чая, и гласившая: «Товар будет привезен в Петербург 2/14 октября и отправлен к вам 25 октября/6 ноября. Встречайте в Каире в 20 числах ноября по вашему стилю», только укрепила Фаберовского в надежде, что Владимирова он больше не увидит.

Не выходя из-за стола, он составил две телеграммы, заодно попросив почтальона отправить их. Первая телеграмма предназначалась невесте и извещала Пенелопу о возвращении ее жениха и о его намерении посетить ее этим вечером. Вторая телеграмма должна была уйти в никуда, в Одессу: по их договоренности Артемий Иванович должен был раз в три дня ходить на почту и справляться о телеграммах на имя мистера Смита — такую фамилию пожелал взять сам Артемий Иванович в честь своей ненаглядной. В телеграмме говорилось, что встреча назначается на полдень 27 октября по Григорианскому стилю, в понедельник, в Венеции на площади Св. Марка. Такой срок — до выезда наследника цесаревича из Петербурга останется одна неделя — поляк счел достаточным, чтобы убедиться в окончательном исчезновении Владимирова и взяться за дело уже самому, не боясь помех от своего непутевого компаньона.

Время шло, и чем ближе стрелка старых часов на стене в гостиной подходила к семи часам, тем меньше Фаберовскому хотелось покидать дом и ехать к Пенелопе. Не то, чтобы ему не хотелось видеть ее, даже наоборот, он с удивлением обнаружил, что соскучился по ней, но ему страшно не хотелось встречаться с доктором Смитом и его женой. К тому же аромат свиного жаркого, доносившейся с кухни, словно липкая паутина, обволакивал его, приковывая к креслу.

«До дьяблу! — вскочил он наконец с кресла и решительно направился в кабинет, чтобы переодеться для визита на Харли-стрит. — Нельзя же окончательно превращаться в пана Артемия!»

Требовательный звонок остановил его на полпути наверх. Перегнувшись через перила, он с интересом прислушался к разговору, который вполголоса вел Батчелор с пришедшим. Может быть судьба улыбнулась ему и Пенелопа сама приехала сюда, избавив его тем самым от необходимости свидания с доктором Смитом и миссис Эстер Смит?

— Мистер Фейберовский, — Батчелор вошел в гостиную и, обратив лицо наверх к поляку, доложил растерянно: — К вам доктор Смит.

«Стоило мне только поступить по гурински, как судьба мгновенно наказала меня! — подумал поляк, медленно спускаясь по винтовой лестнице вниз. — А вот пана Артемия она не наказывает никогда! Теперь доктор Смит еще и моего поросенка сожрет.»

— Не соизволите ли вы ответить мне, как вашему будущему тестю, где вы шлялись последние дни, дрянь паршивая? Вы были в Варшаве? Я так и думал! А в Брюсселе? Значит, были. Вот что я вам скажу, мистер Фейберовский: вы подлец и негодяй. Вы специально ездили на континент, чтобы бомбардировать оттуда мою жену бесстыдными телеграммами от имени вашего Гурина с целью разрушить мой и так уже пошатнувшийся благодаря вам брак.

— Хорошо сказано, доктор Смит, — похвалил гостя Фаберовский. — Но вы не допускаете, что телеграммы вашей жене посылал сам мистер Гурин?

— Не допускаю ни на минуту! Я раскрыл ваши гнусные шашни! Вы специально перед отъездом на континент завели разговор о Гурине, чтобы напомнить о его существовании моей несчастной, тронувшейся умом жене. А о настоящем Гурине вот уже два года нет никаких известий, потому что, — я уверен, — он пребывает в тюрьме или психушке, если только не сдох и не покоится на кладбище для бедных в какой-нибудь номерной могиле.

— Должен вас огорчить, доктор. Мистер Гурин жив и даже прислал вашей супруге поросенка, которого, однако, я ей не отдам.

— Это еще почему?!

— Исключительно из желания сохранить мир и спокойствие в вашей семье.

— Какой, к дьяволу, мир! Из-за этих телеграмм я сегодня вдрызг разругался с женой и дочкой, так что мне пришлось запереть их дома!

— Так вы бежали из дома, заперев там свое семейство? Оригинальный ход. На вашем месте я бы выгнал их. Но раз уж так получилось, приглашаю вас к столу. Выпьем коньячку, а там и поросенок поспеет. Розмари приготовила его по моему рецепту, как готовят у нас в Вапельна Пекло, с хреном.

— Если бы вы знали, мистер Фейберовский, как мне стало тошно жить с тех пор, как вы познакомили нас с Гуриным. Мне не стало покоя на этом свете. Мой вам совет: бегите. Бегите, пока не поздно, пока цепи брака не сковали вас по рукам и ногам неподъемными кандалами, разорвать которые не под силу цивилизованному человеку.

— Давайте вместе с вами поедем в Центральную Африку, по следам Стэнли и Ливингстона. Станем миссионерами, вы будете калечить больных туземцев, составляя конкуренцию местным колдунам, а я нести дремучим аборигенам слово Божье и прочую подходящую случаю околесицу.

— Я согласен, но сперва женитесь на моей дочери, чтобы я мог быть уверен, что она будет получать хотя бы пенсию после вашей смерти в желудках каких-нибудь черномазых каннибалов, которую станет выплачивать ей Миссионерское общество. Черт побери, что за жизнь! Моим зятем становится Джек-Потрошитель…

— Вы сгущаете краски, доктор.

— …Джек Потрошитель, которого я почти отправил на виселицу. Против воли он отобрал у меня единственную дочь, а в итоге его дом становится единственным местом в Лондоне, где я могу укрыться от своего семейства и поплакаться кому-то в жилетку! Да, я, быть может, скверный врач и мои пациенты дохнут значительно чаще, чем следует. Но при чем тут моя личная жизнь? Все пошло наперекосяк. Жене я не нужен, дочь выходит замуж. Скажите, что мне делать, мистер Фейберовский?