Оперативное вмешательство
Шрифт:
Спасибо за внимание!
Громов повернулся к сидящему с открытым ртом Наливайченко.
– Теперь понятно, отчего такой шорох поднялся. Будем европейцев пугать по-взрослому.
– Да, ваш Стрелец выдал! – пробормотал украинец и щелчком пальцев подозвал девушку официантку: – Горилки, грамм пятьдесят. Нет, лучше сразу соточку… Ты будешь, полковник?
Громов цыкнул, сплевывая застрявший между зубами кусочек шашлыка.
– Да нет, любезный. Извини, пока воздержусь. Лучше скажи, когда вагоны для личного состава подавать будете?
– Через два, нет, уже
* * *
Старший лейтенант Черемисов выскочил на погрузочную платформу, словно черт из табакерки.
– Здорово, бойцы! – рявкнул он и жестом подозвал весь взвод к себе. – Новости слышали?
– Никак нет!
– Тогда слушайте сюда. Бригаду, как и весь «Славкор», перебрасывают на запад, к польской границе. Направление – Волынь. Приказ о внезапной проверке боевой готовности. Затем будут крупные маневры. Вот так!
– С чего бы это, господин стар…
– Вы не слышали, бойцы? Понятно… тогда просвещаю. Буквально несколько минут назад правительство Руси отправило Евросоюзу ультиматум с требованием выдать в течение двух недель каких-то уродов, замешанных в расстреле автобуса. Если они откажутся, мы оставляем за собой любые действия с целью уничтожения этих хмырей. Их самих и тех, кто их покрывает. Президент так и сказал.
Танкисты переглянулись.
– Теперь понятно, из-за чего.
– Раз понятно, выделяйте людей для получения сухих пайков.
– А кухня?
– Суханов! Тебе лишь бы жрать! Кухня будет на месте передислокации. Здесь перетопчетесь сухпаем. Все, выполняйте.
– Вас Карп искал. Злющий как собака!
Черемисов как-то обреченно махнул рукой.
– Да, знаю. Уже в штабе побывал, свое получил.
Вагоны для сцепки с эшелоном бронетехники подали часа через полтора. Их подтащил к составу маневровый тепловоз с золотозубым и горластым машинистом.
– Ну шо, москалики?! Вагон класса «люкс» подан!
– Да пошел ты! – дружно заревели служивые и, навьючив на себя «сидоры», начали грузиться.
Плацкартные вагоны, поданные украинской стороной, наверно, помнили еще легендарного Хрущева-Кукурузника, а может, и самого Сталина. В них стоял сильный запах старья, плесени и пыли, деревянные лежаки рассохлись и предательски трещали при попытке на них прилечь.
Вроде кое-как погрузились, и, пару раз вздрогнув и лязгнув, состав тронулся на запад, в неизвестность.
Савва, как только тронулись, тут же сунул под голову вещмешок и провалился в сон, даже не скинув берцы. Пожрать-то можно и на ходу, а вот поспать… Первый закон солдатской жизни: есть возможность, выспись, потом уже никто такой возможности не даст.
Фокин не проспал и двух часов, когда его растолкали. Открыв глаза, он уставился на старшего сержанта Гарина.
– Тебе чего?
– Это не мне. Тебя Черемис кличет…
– А че ему надо?
– Да хрен знает. Тебя приказал вызвать. Он в тамбуре, курит.
Когда Савва зашел в тамбур, там было так накурено, что можно вешать топор. У ног Черемисова стояла банка из-под растворимого кофе, под завязку набитая окурками. Рядом валялась смятая пачка.
Когда взводный
повернулся, Фокин увидел его глаза и понял: что-то не так. У живых людей таких безразличных холодных глаз не бывает.– Ты вроде, сержант, парень неплохой, уже больше года к тебе присматриваюсь. – Черемисов затянулся и выпустил толстую струю дыма. – Будет у меня к тебе дело одно. Сугубо личное. Понял?
– Так точно, господин старший лейтенант, – отчеканил Фокин, недоумевая.
– Можно просто Серега. По крайней мере здесь, в тамбуре.
– Хорошо…
– Значит, так, Савва. Я чего исчез! К цыганке одной бегал.
Фокин пожал плечами. К цыганке так к цыганке. Савве что цыганка, что англичанка, что китаянка. Баба, она без роду-племени, она просто баба.
– Да я не для шмили-вили бегал, Савва, – сморщился лейтенант. – Гадалка она…
«Все! Похоже, сбрендил наш взводный!» – подумал Савва, внешне оставаясь невозмутимым.
– Думаешь, спятил? – усмехнулся взводный. – Нет, я к ней давно хожу, поэтому и успех имею у телок… Да не об этом сейчас речь. Короче, слушай, что мне Марьяна сказала.
Черемисов вытащил очередную сигарету и закинул ее в рот.
– Кровь будет большая. На войну мы едем. На настоящую. И мне на ней – не выжить. Усек?
– Так точно…
– Раз усек, на тебе адресок. – Взводный протянул бумажку. – Если со мной, ну, сам понимаешь… навестишь ее и привет передашь.
– Только привет?
– Да, Фокин. Только привет. Она все поймет. Сейчас тебя позвал потому, что потом точно некогда будет.
– Я все понял.
– Раз понял, тогда свободен. И запомни, Савва: молчи. Надеюсь, ты не трепло.
На свое место Фокин вернулся, словно побывав под ледяным душем. Плюхнулся на лежак и уставился в потолок, исцарапанный матерными стишками.
Через минуту над ним завис Ноздря.
– Чего тебя Черемис звал?
– А ты чего, ревнуешь? – огрызнулся Фокин. – Раз звал, значит – надо.
Отвернувшись к стене, Савва развернул бумажку. Там мелким почерком было написано: «Ростовская область, Батайск, ул. Свободы, д. 16. Ульяна Ракитина» – и больше ничего. Ни индекса, ни телефона.
– Ладно, посмотрим, что там за Ульяна, – пробурчал под нос Фокин и закрыл глаза, пытаясь снова очутиться в объятиях Морфея.
Но сон упорно не шел, и в перестуке колес тяжелогруженого состава Савве слышались слова взводного: «Большая кровь», тудух-тудух. «Едем на войну», тудух-тудух…
«Может, врет цыганка, может, просто врет», – убеждал себя Фокин, но в глубине души занозой сидела уверенность в том, что она права, и они действительно едут на войну, с которой многие не вернутся.
Навои. Узбекистан. 18 июля
Изображение в очередной раз дрогнуло, но, несмотря на качество записи, был отчетливо виден черный флаг с арабской вязью, напоминающей ползущих вверх белесых червей. По тому, как дергалась камера, понятно было, что оператор волнуется. Значит, в первый раз участвует в показательной казни неверного на камеру.