Оператор моего настроения

— Нет. Все прошло крайне приятно. Как у тебя?

— Пятница. Луганов, как обычно, загрузил по полной.

— М-м-м. Пообедать хотя бы успел? — все же перевожу взгляд на Рокотова, и он, убрав костюм в шкаф, негромко усмехается:

— Ее зовут Вероника. Двадцать один год, занимается теннисом, приехала на неделю в гости к отцу, Андрею Павловичу Луганову, если ты об этом. Папа оказался не в курсе и попросил меня встретить ее и немного развлечь.

— Развлек?

— По мере своих сил. Та ещё шлюшка, — идёт к бару, наполняет бокал коньяком и цедит его, прикрыв глаза. — И знаешь, Лиз, мне было бы в разы проще держать ее на расстоянии, будь у меня кольцо. Но ты же не торопишься узаконить наши отношения, хотя я уже не раз тебе предлагал это сделать.

— Интересно и чем бы оно тебе помогло? — выгибаю бровь и, усмехнувшись, возвращаюсь к происходящему на экране телевизора. — Как будто его наличие или штамп в паспорте что-то кардинально меняют. При желании, Борь, ни одно кольцо не удержит. Если только оно не приковано цепью к батарее.

— Не спорю. Но, как ты говоришь, при желании. А у меня его нет и не было, чего нельзя сказать о тебе, судя по тому, что я увидел.

— Не поняла!? Рокотов, ты сейчас на что намекаешь? — в голове зазвенело от закипающей злости, но Боря не отвёл взгляда в сторону и снова невозмутимо наполнил свой бокал:

— Я ни на что не намекаю, Лиз. Не хочу строить догадки или, что хуже, голословно тебя обвинять в том, чего ты скорее всего не делала. Но очень хочу верить в то, что всему увиденному есть вполне адекватное объяснение, — произнес он.

— О-о-о! А ты представь себе, есть. И что немаловажно, гораздо адекватнее, чем твои "начальник, которому я лижу задницу, попросил развлечь его дочурку"!

— Ну так может ты его озвучишь, чтобы между нами не было недоговоренностей? — облокотившись о бар, Рокотов с вопросом посмотрел на меня, и я кивнула:

— О'кей! Помнишь про операцию в пятницу?

— Естественно. Как и про то, что потом ты уехала отсыпаться к Воронцовским и не перезвонила.

— Это уже не относится к делу, Боря! Наверное, у меня были не менее адекватные причины не звонить. А касаемо пятницы, так это никто иной, как Максим, привез своего кота под закрытие клиники и попросил ему помочь. Сегодня он заехал и пригласил меня на обед в благодарность за то, что я задержалась. Доволен?

— Вполне. Если бы не одно маленькое но. Тебя не смущает, что этот Максим уже месяц как следит за тобой?

— Что? Ты в своем уме? С какой радости ему нужно за мной следить?

— Давай спросим у него? Может, он тоже выскажется и его объяснение окончательно развеет мои сомнения. Лиза, то, что я ничего не говорю, не значит, что ничего не вижу. Просто прими к сведению, что каждый раз, когда я привозил тебя на работу, на парковке стоял очень знакомый "Патриот". Неужели ты думаешь, мне сложно узнать кому принадлежит машина по номерам? Тем более такая приметная, — усмехнувшись, Боря залпом выпил коньяк и сел на край дивана. — Лиза, ты не подумай, я ни в чем тебя не обвиняю и даже согласен, что во всем этом большая часть моей вины. Я слишком зациклился на получении должности и видимо упустил момент, когда у нас все пошло под откос. Ты не поверишь, но я даже благодарен этому Максиму. Можно сказать, что он открыл мне глаза. Только мы с тобой взрослые люди, уже не первый год вместе и… — взяв меня за руку, Боря опустился на колено. — Лиза, выходи за меня. Я тебе обещаю, что с сегодняшнего дня все изменится, я изменюсь, Лиз. Я готов меняться и не допущу, чтобы между нами встала моя работа. Такого просто не будет.

— А что будет, Борь? — спросила я, не веря ни одному слову.

— Семья. Заведем, наконец, ребенка. Будем ездить к твоей маме в гости. Лиз, будет все, как ты захочешь.

— Боря… Во-первых, это самое идиотское предложение, которое ты мне делал. Во-вторых, твои обещания… Извини, не верю. И в-третьих, я не собираюсь сейчас ничего отвечать. Мне нужно время подумать хочу ли я замуж за человека, который…

— Господи, Лиз, а что тут думать? — перебил меня Рокотов. — Как будто сама не видишь где мы с тобой и где он? Малолетний мажор, который не знает в какой руке держат вилку, а в какой нож.

— Боря, не начинай. И при чем тут Макс? Мне кажется, или ты все же выдаешь желаемое за действительное?

— Хорошо. Как скажешь, — посмотрев мне в глаза, Рокотов, сжал мои пальцы и выдохнул. — Я не тороплю тебя. Просто прошу, не затягивай. Твоя мама уже звонила, спрашивала когда мы пойдем на прием…

— Что!? Что!? — выдернув ладонь, я подскочила на ноги. — Ты что, ей рассказал?

— А что в этом такого, Лиз? — удивился Боря.

— Что в этом такого!? Да так, ничего! Ты с ума сошел обсуждать такое с моей матерью у меня за спиной и не спросив разрешения!? Ничего, что только я могу ей рассказывать, если захочу, и уж точно не ты?

– Лиз… прости.

— Господи, Боря, какой же ты идиот, — схватившись за голову, я выдохнула несколько раз и, посмотрев на молчащего мужчину, спросила. — И что именно ты ей рассказал?

— Только то, что мы съездили в центр и записались на анализы. Она, конечно, удивилась тому, что ты ей ничего не сказала, но очень обрадовалась.

— Естественно. А как могло быть иначе, — нервно рассмеявшись, я опустилась обратно на диван. — Вот где нужно промолчать… ох, — взмахнув ладонью, даже не знаю злиться или это бесполезная трата времени. Один черт растрепал. — Иди лучше ужинай.

— Посидишь со мной?

— Не хочу. И у меня сериал.

Ночь. Я лежу в кровати, смотрю в потолок и никак не могу уснуть. Перед глазами стоят весы, на чаши которых выложены маленькие кубики — справа плюсы Рокотова, слева его минусы, — и стрелка замерла посередине. Ни четкого да, ни уверенного нет. Никакой конкретики. Как бы странно это не прозвучало, но все же в словах Бори есть доля истины. Где я и где Макс? Если откинуть эмоции и посмотреть на все со стороны трезвым взглядом, то получается далеко не радужная картинка: секс по пьяни, чтобы побесить Рокотова, потом, опять же на эмоциях и под алкоголем, позвонила, дальше пожалела и поехала к нему домой. Да тот же обед — не более чем проверка. Ведь звонила, чтобы проверить и все так же позлить, что кто-то другой сорвётся и примчится, бросив все. Господи, наломала дров там, где можно было немного перетерпеть… Ещё и эта слежка в копилку. Не в силах ждать до утра, встаю и с телефоном иду на кухню, где прикрываю дверь и звоню Максиму. Три гудка, до чёртиков уставший голос, от которого болезненно сводит в груди, но я душу в себе эмоции и все же спрашиваю:

— Ты приезжал к клинике и следил за мной?

— Да. Хотел тебя увидеть, Еля.

— Не важно, — молчу, слушаю ответное молчание в трубке, и не могу нажать кнопку отбоя.

— У тебя что-то случилось, — Макс первым нарушает тишину. — Хочешь, я приеду?

— Нет, — смаргиваю слезы, мотая головой и прижимая ладонь к дрожащим губам.

— Еля?

— Боря сделал мне предложение. Прощай.

Сбрасываю звонок и сползаю по стене на пол, задыхаясь от рвущихся из горла всхлипов. Они кромсают мое сердце и душу, рвут их на клочки, прорываясь сквозь прижатые ладони. Больно… Почему так безумно больно?

13

Клей

В голове гудит, словно в нее со всей дури прилетело кувалдой, а короткие гудки продолжают бить по мозгам, превращая их остатки в кашу.

— Еля! Еля, нет! — я ору в телефон, судорожно давлю на ее имя в списке вызовов и с психу отправляю мобильный в стену, вспомнив про блокировку. — Блядь!

Он врезается в нее, с хрустом разлетаясь на запчасти, только перед глазами все плотнее клубится пелена, за которой ни черта не видно. Одни расплывающиеся контуры, в миг потерявшие четкость и цвет, а я шарахаюсь среди них загнанным зверем, не знающим что делать, но чувствуя, что если ничего не сделаю, то случится непоправимая жопа. На ощупь нахожу штаны с толстовкой, в коридоре сворачиваю вешалку, срывая с нее плащ и одновременно с этим натягивая кроссовки. Пальцы не могут завязать шнурки — запихиваю их внутрь, — и лечу вниз к машине. Матерюсь в голос на решивший именно сейчас повыебываться стартер. Двигатель не схватывает ни после удара по рулю, ни после угроз продать. Не схватывает, когда я ору на весь двор, что сожгу завод, производящий этот кусок говна, и только на еле слышное и обречённое "пожалуйста" кашляет выхлопом и все же заводится, норовя заглохнуть на любую попытку тронуться на холодную. Скрипя зубами жду пока стрелка температуры отлипнет и изматывающе медленно поползет вверх, а потом срываю машину в сторону Можайки. Два светофора тупо на красный, один по встречке, огибая медленно ползущую "Газель" с полуразложившейся некрухой непонятного происхождения на лямке. Я несусь по городу к той, кто меня ждёт. А она ждёт, она не хочет замуж, она плакала, произнося: "Прощай". "Патриот" пробивает слежавшуюся корку и таранит бампером сугроб, колесами пропахивает снег на газоне — объезжать его слишком долго, ждать лифт слишком долго, дверь открывается слишком долго…