Оператор моего настроения

Вспышка. С ним все почему-то только так. Я иду в коридор, беру телефон и быстро, боясь передумать, пишу сообщение Рокотову, что поехала в гости к Ярику. Пусть пробесится, что я уехала без предупреждения и неприготовленному ужину. Плевать на ужин. Здесь тот, кому я нужна больше, и ему необходимо поспать. Со мной он уснет. И я усну. Бесшумный режим, мобильный падает обратно в сумочку, вспыхнув экраном на пришедшее в ответ сообщение, но мне на него наплевать. Сегодня я хочу сделать то, о чем завтра, возможно, пожалею. В комнате тяну с полки шкафа шорты с завязками и футболку — они мне велики, и я в них вряд ли выгляжу адекватно. Только все равно переодеваюсь, распускаю волосы и иду на кухню, где пахнет домом и разогретым ужином. И ещё там есть Макс за взгляд которого хочется продать душу дьяволу.

– Я ночую у тебя. Завтра мы едем к Воронцовским, и ты там отсыпаешься. Никаких возражений и неотложных дел. Все потом.

— О'кей.

Щелк. Я оттесняю Максима к столу, переставляю на него тарелки с вилками, достаю из духовки поддон с разогретыми остатками отваренной куриной грудки, радуясь тому, что глупый мальчишка все же завтракает. В холодильнике нахожу чеснок и майонез, давлю в маленькую пиалку три зубчика, делая подобие соуса. Такие простые и обычные действия сейчас отдаются внутри груди разливающимся теплом.

— Глупый, мог разогреть в микроволновке.

— Для тебя и ребенка так безопаснее.

— Ешь.

— Спасибо, Еля.

— Ешь!

Взрыкиваю, а сама чуть не плачу, увидев в салатнике помидорки черри. Целые. Он запомнил.

За тонкой полупрозрачной шторой душевой практически не видно Макса, сидящего на полу, но я чувствую его присутствие, улыбку и взгляд, которым он на меня смотрит. Украдкой поднимает глаза — моя кожа в этот момент вспыхивает, — а потом опускает их в пол, будто боится, что я замечу и выгоню, хотя сама попросила посидеть со мной в ванной. Все происходящее так похоже на безумие, да оно и есть безумие, в котором хочется побыть дольше. Урвать от него побольше, надышаться им до звёздочек в глазах, чтобы потом уйти так и не признавшись, что беременна от него. Врать Рокотову почему-то проще — с Максом каждая недомолвка или ложь впивается иглой под ногти, и сердце запинается, болезненно пропускает удары. Только я все же не скажу ему правду. Я решила, что так будет легче нам обоим. Ему в двадцать три ещё рано думать о ребенке и семье, а мне уже поздно влюбляться и что-то менять в своей жизни. Пусть она идёт по инерции, как говорит Ярик. Не страшно. Ведь теперь у меня есть малыш. Мой маленький новогодний сюрприз, нагаданный стаканчиком кофе.

Тянусь к бутылочке с гелем для душа, нюхаю его и улыбаюсь щекотанию в ноздрях. Почему-то именно такой запах мне нравится до мурашек. Яркий, насыщенный аромат морской свежести. Такой запоминается с первого раза. Совсем как Максим. Выдавливаю немного на мочалку, мылю руки и шею, а потом схожу с ума:

— Потрешь мне спину?

— О'кей.

Черт, как же мне нравится его "о'кей". Короткое, но звучащее раз от раза по разному, со своим особым настроением. И сейчас оно радостное и немного наивное. Совсем не вяжущееся с осторожными прикосновениями мочалки, практически ласкающими кожу. Медленные, неторопливые поглаживания, от которых плавится мозг и просыпается желание. Не уверена, что Макс добивается именно такого эффекта, просто мое тело отзывается на любое его прикосновение по-особенному. Сейчас мне не тридцать два, а двадцать с хвостиком, у меня за спиной нет клиники, и всё ещё только будет — с ним будет. Нет ни Рокотова, ни его вещей в моей квартире, нет сомнений в правильности того, что делаю. Сейчас я живу моментом, в котором есть я и он. Глупый мальчишка, отводящий от моей груди свой голодный взгляд, когда я поднимаюсь в ванной и разворачиваюсь к нему лицом. Нет ни стыда, ни упрёков совести. Есть лишь пьяный восторг и темные глаза, для которых я важнее всего на свете. Макс давит новую порцию геля, взбивает его в пену и до скрежета стискивает зубы, проводя мочалкой от шеи вниз. Он хочет, безумно хочет прикоснуться ко мне ладонью — я вижу его желание по глазам, по вздувшимся венам на руках и шее, — но, как и я, давит в себе это желание, с жадностью впитывая только то, что можно. То, что не выходит за тонкую, полупризрачную грань, за которой нас уже не будет. Будет порывистый секс, а дальше я исчезну, сбегу обратно в свои тридцать два, где буду с пеной у рта доказывать ему и себе, что все это ошибка и случайность.

— Еля, я не могу так…

Выдыхает, опирается о край ванной, хватая ртом воздух и мотая головой. А я стою голая, запускаю пальцы в его волосы и кусаю губы, чтобы не разреветься и не рассказать ему всю правду. Он ведь тогда меня не отпустит, а я не смогу уйти. Я не знаю и боюсь оставаться, но сейчас не хочу никуда уходить.

— Иди расправляй постель и принеси мне что-нибудь длинное. Я скоро.

— О'кей.

Теперь оно уже вымученное и глухое. Жду, когда за Максом закроется дверь, и домываюсь едва ли не со скоростью света. Он просовывает руку с майкой в узкую щель и уходит раньше, чем я решаюсь, что все же хочу, чтобы он зашел.

Слишком тонкая грань, слишком широкая постель, слишком холодно у стены… Мне хочется придвинуться вплотную к Максиму — от него просто пышет огнем, а я хочу этого огня рядом и внутри. Тяну его за руку, поворачивая к себе лицом, и теряюсь. Становится страшно что-то начинать, зная, чем это может обернуться. Поцеловав в губы, прижимаюсь спиной к его груди и жмурюсь, когда он меня обнимает, закутав в одеяло по самый нос.

— Спокойной ночи, Еля.

— Спокойной ночи, Макс.

Я даже закрываю глаза, только все равно не могу уснуть. И Макс тоже не спит — чувствую по его дыханию, что скорее всего так же просто лежит с закрытыми глазами и варит в своей голове мысли о происходящем. Его ладонь, лежащая у меня под грудью, словно индикатор: пальцы вздрагивают, когда я делаю вдох и прижимаюсь к ним, а потом, на выдохе, расслабляются. Напористый мальчик не знает что со мной делать, а я не знаю стоит ли говорить ему правду или лучше промолчать. Ловлю его пальцы на вдохе и прижимаю к майке на животе — глупая попытка намекнуть, хотя с такими намеками проще вообще ничего не делать. Пьянит. Так приятно бьёт в голову от одного прикосновения, но мне его мало. Я задираю край майки и прижимаю руку Макса уже ниже. Туда, где прячется наша с ним кроха. Держу так несколько секунд и отпускаю, чтобы он решился сам. Если захочет продолжения, я буду только рада — в теле каждая клеточка сходит с ума от того насколько мы близко. Я сама схожу с ума рядом с Максом, но он продолжает держать ладонь, не сдвигая ее ни на миллиметр. Дышит в затылок и скрипит зубами, злясть, что не может контролировать свое тело. Оно тоже сходит с ума, тянется ко мне, колошматит в спину частыми ударами сердца, будто со всей дури кулаком стучат в закрытую дверь. Глупый, ну же… Хотя бы намекни, и я повернусь к тебе, я сама хочу повернуться и снова почувствовать твои губы. Только они касаются моих волос и шепчут что-то неслышное. Я не могу разобрать ни слова, лишь звучащее чуть громче "Еля". Вслушиваюсь, пытаюсь догадаться, что он мне хочет, но боится, сказать и не могу. И развернуться сама не могу — так испарится ладонь, накрывающая своим теплом мое самое ценное.

— Макс, — зову и силой возвращаю взметнувшуюся ладонь обратно. — Почему ты не можешь меня забыть?

— Я не хочу забывать тебя, Еля. Я не смогу забыть. А ты? Почему осталась?

— Тебе нужно поспать.

— И только?

— Нет. Не знаю, — все же разворачиваюсь и первой тянусь к его губам, но Макс отстраняется и мотает головой:

— Я уже отдал свою душу за один поцелуй, а потроха столько не стоят, Еля. Тем более мои. Без тебя я кусок мяса, у которого нет смысла в жизни. Уйди от него, и я стану твоему ребенку лучшим отцом на свете. Меня хватит. Просто не уходи от меня, Еля. Я никого не просил остаться и уже не попрошу. Ты единственная, с кем я хочу быть, ради кого я хочу жить.

Дрожащими пальцами нахожу его губы, черчу по ним, лаская только за то, что они могут говорить так, что к глазам подступают слезы. Глупый мальчишка, не говори так, пожалуйста. Я же верю тебе. Каждому слову верю безоговорочно и беззаветно. Но так нельзя. Так не бывает. У меня не может быть так.

— Спокойной ночи, Максим.

— Спокойной ночи, Еля.

Лбом прижимаюсь к его шее и целую ее сквозь слезы, текущие по щекам. Спи, мой глупенький мальчик. Тебе очень нужно выспаться, а я хочу, чтобы ты сегодня поспал.

17

На часах практически полдень, я просыпаюсь выспавшаяся до состояния "ещё пять минуточек и можно до Китая пешком". Голова на животе у Макса, будто он моя подушка, а перед глазами под тканью трусов дыбится то, чего не дождалась от него вчера. Утренний стояк — неконтролируемая шутка природы над всем мужским населением, но завораживающая и притягивающая к себе взгляд. Мой. И сейчас, когда он находится так близко, особенно. Я не знаю каким образом умудрилась так ворочаться ночью, что оказалась именно в таком положении, не знаю что конкретно мной движет, но осторожно оттягиваю резинку, выпуская проснувшийся член “подышать”. И еще покапать мне на нервы своей пульсацией. Я, как воровка наконец-то добравшаяся до самого заветного куша, не могу отвести глаз, хочу прикоснуться и боюсь, что сработает сигнализация — Макс проснется, обязательно проснется, а объяснять ему свой внезапный исследовательский интерес мне не хочется. Как и то, чтобы он проснулся в ближайшие пять минут. Лучше десять. Чтобы насмотреться всласть и немного успокоиться. Главное не шевелиться и ничего не трогать, а хочется. Буквально до зубовного скрежета хочется. И чем больше смотрю, тем сильнее прихватывает горло и сводит внизу живота. Странно, что вид члена Рокотова не вызывал ничего даже близко похожего. Есть и есть — ничего выдающегося или имеющего “художественную” ценность. А здесь… Появившаяся идиотская мысль, что мой идеальный член может быть только таким, окончательно формируется и крепнет с ужасающей скоростью, а маленький потоп даже не думает прекращаться. Еще немного и можно открывать мини-заводик смазочных материалов. Смешно и грустно одновременно. Вроде бы я взрослая и незамужняя женщина, а чувствую себя какой-то старой перечницей, осуждающей все кроме секса с мужем. Да и мужа, если он решит предложить что-то кроме миссионерской позы. Однозначно, да. Мой идеальный член может быть только таким. Я все же прикидываю его длину в сравнении с пальцами и давлюсь от хохота, что, будь моя воля, отлила бы точную копию и поставила ее на столике на самом видном месте, чтобы побесить Рокотова наглядным примером того, почему не хочу его к себе подпускать и придумываю все новые отмазки. Ведь не хочу? Нет. С ним мне и близко не будет так крышесносно, как с Максом. С Борей я та самая перечница. В тридцать два. А с Максом Еля. Двадцать с хвостиком опыта лет и идиотским желанием разбудить своего мальчика окончательно, но так, чтобы не сразу… О'кей? Ну же, Еля. Ты сама этого хочешь. Да!

Дурость на грани фантастики — я стягиваю трусы с Макса ниже по миллиметру и рычу от злости, когда он начинает ворочаться и чуть не рушит мой план. А у меня он крайне прост и прозаичен. Майку я скину сразу, как окажусь сверху и ты проснешься с самым лучшим видом на всей планете — я видела, как ты смотришь на мою грудь, помню как твои губы ее ласкали. Спать! Спать! Хороший мальчик. Больно не будет. Будет очень приятно. И тебе, и мне. Мы оба хотим одного и того же, так почему нет? Спи, соня. Спи крепче. Отпихнув подальше мешающееся одеяло, осторожно поднимаюсь и перекидываю ногу через спящего Макса. Майку долой, да здравствует сумасшествие! Меня буквально колотит от предвкушения, а сердце готово выпрыгнуть наружу, когда одним движением направляю член в себя и опускаюсь на него. Да! Да! Да! Он входит в меня как раскаленный нож в масло. Сразу и до конца, чтобы перед глазами вспыхнули звездочки, за которыми больше угадываю, чем вижу, недоуменное лицо Макса и его резко проснувшийся взгляд.