Оплачено сполна

Вот и она. Ее чувства были другими, не мужскими. Гарри был ею в эту секунду, ощущал мир прошлого, как она его ощущала.

Больше всех она любит отца. У нее смешные сестры, и их что-то очень уж много, они какие-то бестолковые, думают не о том: о платьях, ленточках, украшениях. Обидно, что говорят ей, какая она не-девочка. Скачет во весь опор на самом норовистом папином скакуне по кличке Дьявол, играет с отцом в покер, не боится крыс. Как-то она стащила отцовскую рубашку, и ничего более удобного в жизни не носила. Обидно, что палочку долго не дают, хотя уже почти девять лет, говорят, слишком дерзкая и активная. Кузен Сириус красивый, но слишком похож на нее, драка вышла занятная, хотя он пытался ее не бить, все равно пару раз приложил, и синяками Белла гордится, не понимая, чего ее так ругают. Хогвартс ей нравится не так сильно, как всем. Нет конюшен, нет леса, куда можно ездить на охоту. Квиддич - это почти глупо, битой она машет слишком сильно, охотник из нее слишком жестокий, хотя та рейвенкловка сама свалилась с метлы, без ее помощи. Никуда не приткнуться. И дома тоже теперь не так. Мама велит надевать неудобные платья и вести себя как леди, сестра Нарцисса глупая воображала, сохнет по кузену Сириусу, не понимает, что ему разве что до себя есть дело. Вскоре станет еще тошнее, ведь кузен-то учится на Гриффиндоре, ссорится с семьей и дружит с Поттерами. Отец не дает бузить по-прежнему, то ли мама виновата, то ли сам такой. Что ей до того, что она девушка, вот Родольфус Лестрейндж смотрит на нее с восхищением именно потому, что она не такая, как Цисси. Кузен дурак, сбежал из дома. Поймала бы - уши надрала, честное слово. Свадьба такая, как она хочет, мама говорит - как у нищих, но Белла счастлива. Первый взгляд на Лорда - обыкновенный, незаинтересованный. И второй, уже после его речи - едва ли не влюбленный. Вот он, тот, кто лучше отца. Тот, кто даст ей почувствовать вкус жизни, даст цель. Научит всему, что запрещено дома. Это ведь они одобряют? Ощущения, как будто ты большой шарик, так неудобно и одновременно смешно, они знают, что мальчик, и он будет Феликс, счастливчик, ведь Лорд будет его крестным. Беспросветное, ужасное горе, какого никогда не понять тому, кто не испытал - смерть ребенка. Они - не носили его под сердцем, не чувствовали его движений, не ощущали его жажды жизни. И темнота, когда есть возможность отомстить кому-то, за то, что осмелились быть счастливее. Может быть, сумасшествие. Даже любовь не спасает. Будто в тумане - суд, смех, что ей теперь, после смерти Лорда, у нее только и есть, что страдание. Азкабан дарит ей Родольфуса - снова, как будто заново. Пятнадцать лет в сплошном коконе безумия, а в просветах - его голос, виноватый, несчастный, во всех оттенках любви. Верить - чтобы не сойти с ума. Уже не помня, что так верят лишь безумцы. Все равно. Свобода - Лорд, конечно же Повелитель здесь. Она снова в деле, жива. Кузен Сириус, его голос она тоже слышала иногда там, в застенках. Он другой. Не потому что ушел, а потому что не имел и никогда не хотел иметь детей. Он предал Нарциссу, пусть даже Белла и благодарна ему за то, что не помешал ей осознать свое счастье в Люциусе. Она приговаривает его, и он падает в Арку. Так-то, мальчишка Поттер. Теперь ты знаешь, как бывает, когда ты ничего не можешь сделать. Лорд наказывает ее, это так обидно, ведь она любит его больше себя самой. Что с ним? Но она еще заслужит больше! Что это, разве так бывает? Когда весь мир рушится у ног из-за смерти одного человека? кажется, она иссохла и больше не способна горевать и лить слеза, она и так многих похоронила. Что там, она хоронила себя! Но нет, это еще больнее, она просто привыкла, что он всегда рядом, верный и любящий. Как ей без него? Где он теперь? как ей пойти за ним, как он всегда шел за ней? Таким лицо Поттера она никогда не видела. Умирать почти не больно, потому что она идет к нему и не случившемуся счастью.

Гарри упал. Его рвало чем-то черным, рвало безудержно, мучительно. Казалось, душа мечтала вырваться из тела, в панике убежать через рот, измучив до крайности свое вместилище.

Он кое-как перекатился на спину, попытался вдохнуть.

И - не смог. На этот раз - по-настоящему.

Ничего не изменилось. Шум моря, легкий и спокойный, не поменялся ни на йоту, звезды в небе по-прежнему были близки, и, кажется, еще ближе, чем всегда. Новенький рог месяца равнодушно смотрел с безоблачного неба. Новолуние.

Гарри почувствовал падение - падение в это небо, засасывающее его внутрь себя, вместе с измученным телом и искалеченной душой.

Он умер?

– Гарри, - сказал голос, который юноша бы узнал везде, всегда, помня его лишь душой. Голос, звучавший для него только в глубоком детстве, в колыбельных.

Призрачные фигуры расступились под этим небом, пропуская вперед одну. Виновато, с восторгом и трепетом смотрел Гарри Поттер на собственную мать, такую молодую и такую красивую.

Он протянул ей руку, не увидев никакого движения, но она почувствовала и покачала головой.

– Рано, родной мой, еще рано.

– Но ведь я умер, мам, - сказал он, и голос прошелестел, как сухая листва.

– Ты бы хотел, - вздохнул кто-то, - так часто хотел, Гарри. Мне жаль, ведь я любил жизнь.

Рядом с матерью встал отец. Прямая спина, ловкие, но тяжеловесные движения. Серьезный, даже укоряющий вид. И все та же неприличная молодость.

– Ты поддался Тьме, Гарри. Мы не вправе винить тебя. Но теперь ты сам отторг ее. Это не прошло даром.

– Сириус, - крестный выглядел много лучше того, что помнил о нем Гарри.
– Я умру без нее?

– Ты выживешь, если найдешь причину для жизни, - улыбнулся он мудро, так, как никогда бы не улыбнулся при жизни.

– Я не могу, - пожаловался юноша.
– Не могу, не хочу больше убивать! Я устал, так устал…

– Ты всегда находил причину идти дальше, - прошелестел голос совсем рядом, и что-то внутри воспарило с надеждой, почувствовав присутствие Седрика Диггори, такого, каким Гарри его запомнил, того, в которого без памяти восхищенно влюбился, так ни разу и не объяснившись.

– Пожалуйста, Сед, я не выдержу этой борьбы с ней, с собой, не знаю, с кем еще!
– взмолился он.

– Ошибаешься, - фыркнул Диггори, мягко и насмешливо одновременно.
– Ты даже и не представляешь своих внутренних сил, малыш.

Легкий смех удалялся, оставляя в душе Гарри ощущение недосказанности и ожидания.

– Иногда нужно делать то, что не хочется, - обратился к нему Сириус.
– Кому, как не мне, знать это. Помоги тем, кому нужна помощь, и боль отпустит тебя. Когда помогаешь бороться другим, своя боль отступает. Однажды станет легче.

Сириус исчез. Фигура Джеймса Поттера посмотрела ему вслед.

– Однажды мы встретимся, сынок. Мы позовем тебя, и ты услышишь, обещаю. Но не сейчас.

– Папа, прошу тебя!

Но фигура Джеймса покачала головой и тоже исчезла. Лили печально улыбнулась ему.

– Мам… ты будешь со мной, когда будет совсем плохо?
– в отчаянии попросил он.

– Всегда, малыш. Всегда.

Гарри хотелось заплакать и обнять ее. И он понял, что сегодня - сейчас, только сейчас, - это возможно.

Ничего, он не ощущал ничего. Но хотел чувствовать, - и чувствовал, - запах духов, дома. Тепло, которого не было.

– Я виноват, мам, я так виноват. Я был слеп, я был жесток, я…

– Тише-тише… Я люблю тебя, помни об этом. Люблю, просто потому что ты мой сын.

– Я не знаю, как прогнать ее из себя, - он бы рыдал, если б мог.
– Она все еще там.

Лили ободряюще положила руку на плечо сына.

– Тебе почти удалось. Ты найдешь выход, я верю в это, я знаю. Немного времени - вот все, что тебе нужно.

– Почему все так уверены во мне, мам?!

Из груди вырвалось что-то, похожее на кашель. Темно-синее, как ночное море, отчаяние. На горизонте шалили самые первые, самые робкие лучи рождающегося рассвета.

– Ты сильный, малыш, ты сможешь. Иначе как же ты будешь смотреть нам в глаза?
– она невесомо коснулась его волос.
– Может быть, ты еще успеешь почувствовать, каково это - любить другого человека.

Она была чем-то похожа на Джинни. Но то, как она говорила, как смотрела… Нет, совсем иначе.

– Я обречен, да?
– безнадежно спросил он.
– Скажи правду хоть ты, мам!

Лили вздохнула, призрачно всколыхнулись ее волосы.

– Я не знаю исхода, Гарри. Правда в том, что один из вас умрет.

Он опустил голову. Отчаяние превратилось в безысходность и странное спокойствие. Он просто сделает это. Просто убьет. Или просто умрет. Ведь тут ему нечего оставить. А там… там ждут.

– Мам, - вдруг вырвалось у него, - скажи а это больно - умирать?

Она улыбнулась словно бы устало.

– Быстрее, чем заснуть.

Они помолчали.

– Мне пора, - проговорила Лили Поттер.
– Рассвет.

– Я еще увижу вас?
– с надеждой спросил Гарри.

В утренней дымке до него донесся лишь невнятный шепот.

Гарри почувствовал, что его куда-то тянет, весьма неучтиво и болезненно. Первый же глоток воздуха стал одним из самых тяжелых в его жизни.