Опора трона

— Мы не привыкли отсиживаться в обороне, — буркнул Долгоруков. — И отлично научились бить конницу, которой у поляков больше всего. Да и припасов мало. Через неделю армия будет голодать.

— Земля промерзла, и времени мало. Нормальных шанцев не накопаем, — добавил Баннер.

Я слушал, помалкивал, давая всем высказаться, но сам решение уже принял. Если занять позицию отбивающего, превращусь навсегда в «генерал-оборона». А мне нужно другое. Хочу, чтобы только при упоминании моего имени у врагов душа уходила в пятки, чтобы ссались, как младенцы, при виде моих красных знамен.

— Поляки атакуют, и мы атакуем!

— Встречный бой? — встрепенулись все.

— Именно! И вот, что я предлагаю…

Мы приступили к разработке детального плана.

* * *

Холодный, пронзительно-ясный воздух поздней осени щипал щеки и заставлял слезиться глаза. Солнце висело низко над темным лесом, нехотя золотя унылые, лишенные зелени поля и редкие перелески, озерца, ручьи и пруды, коих тут было в избытке. Где-то внизу, на земле, вязкой и тяжелой от недавних дождей, мерно шагали тысячи ног. А я плыл над этим миром, в этой диковинной корзине, болтаясь под огромным, раздутым горячим воздухом шаром, и чувствовал себя то ли богом, взирающим на суетливых людишек, то ли глупцом, доверившим жизнь ненадежным тряпкам и веревкам. Но вид отсюда открывался бесценный.

Кивок.

Ванька Каин, что управлял горелкой, поддал жару, и шар немного набрал высоту. Ветер почти отсутствовал, мы медленно дрейфовали над равниной, постепенно приближаясь к невысокой возвышенности, за которой, по докладам разведки, разворачивался противник.

— Правду, Ванька, говорят, что ты всем врешь, будто только у тебя одного медаль за первый воздушный полет? — Ванька покраснел. Отвернулся, пряча глаза. — Чудак ты! Одна единственная или первая из пока выданных, что почетнее?

Мой юный авиатор растерялся. Призадумался.

Я рассмеялся. За моими подколками скрывался самый настоящий мандраж. Хорошо хоть не медвежья болезнь — на высоте вышла бы великая конфузия.

Диспозиция ясна, как божий день. Поляки, уверовав, что мои основные силы не полезут в атаку, разворачивают силы для наступления тремя большими отрядами. Пехота у болота, центр из пехоты и преобладающей численно кавалерии и снова пехота, даже отсюда выглядящая поосновательнее остальных. Пять полков.10 тысяч солдат. Мой взгляд прикован к ним и к нашему правому флангу. Туда, где напротив линии холмов строяться в три линии четрехшереножные батальоны врага. И где на обратном скате, невидимые для противника, уже стоят мои колонны, напоминающие ежа, скрещенного с картонной коробкой. Пять таких «ежиков» с щетиной из штыков. Из самых необстрелянных солдат из подмосковных военных лагерей.

Когда я предложил свой план контратаки на правом фланге, мои генералы посмотрели на меня как на идиота. Особо снисходительно-осуждающими взглядами меня наградили Долгоруков и Баннер, в деле моей армии не видавших и ставивших свой профессионализм куда выше всех присутствовавших на совещании.

— Левое крыло поляков — это самые обученные полки под прусскими офицерами и унтер-офицерами. Сколько их учили стрельбе неизвестно, но два-три залпа в минуту они дадут. Шквал огня снесет колонны, не имеющие возможность ответить полноценным залпом. Первые ряды и бока колонн — смертники. А у тех, кто окажется внутри, мушкеты станут бесполезной игрушкой.

— Доверьтесь мне, — вот и все, что я сказал. В итоге, просто просто продавил нужное решение царевым приказом, ибо не мог объяснить источник своей уверенности и подкрепить его авторитетами.

Эта тактика на самом деле возникла во время Французских революционных войн как метод, с помощью которого большое количество дурно обученных солдат могло сокрушить линейные построения хорошо обученных ветеранов. Наполеон ее усовершенствовал, придумав маскировку наступающих колонн за густой линией стрелков. А я добавил еще одну вишенку. Выйдет почти как кавалерийская атака, но с участием пехоты. Не обрушить шквал огня на противника, а сперва проломить его линии. Не одну, а все три или сколько их там окажется. Но это только первый этап. Затем последует перестроение в каре — колонна делает это в три раза быстрее линии. И шквал огня уже из всех стволов. А потом двинется кавалерия и вторая линия пехоты.

Каждая колонна — по 50 человек в 18-ти рядах. Сколько там было у Наполеона, я не помнил — наверняка, как-то завязано на количество и численность рот, отличные от моей. Взял два полка, 4000 солдат, и разделил их на пять колонн. Еще забрал у Долгорукова всех егерей, за спинами которых спрячется первая линия. И пять пехотных полков — вторая линия за наскоро возведенными редутами на случай провала атаки первой. И легкая кавалерия в резерве. И мои конные егеря на самом краю. У них особая задача. Как и у артиллерии Чумакова, которую всю стянули на правый фланг. Судя по всему, ее роль окажется не такой эффективной, ведь выстроенные в шеренги войска — это не колонны, поражающий эффект гораздо меньше.

А это что такое? Справа от линий пруссополяков начала формироваться — скорее скапливаться — большая толпа странно вооруженных и бедно одетях людей. Я схватил подзорную трубу и расхохотался. Так вот ты каков, польский косиньер! Это про тебя нам докладывал Соловьев. Дескать, шляхта прихватила с собой свою челядь или крестьян и выдала им переделанные косы. Страшные лезвия торчали не в сторону, как положено, а вверх. Неплохое оружие против кавалерии. Не иначе фон Гудериан решил прикрыть свою фланг от возможной атаки моих безбашенных гусар. Напугали они его. Ну-ну. Я уже знал, кто мне противостоит и обещал себе упокоить гада — а вдруг он пращур того самого «Танки вперед!» и не родится в будущем главный нацистский танкист?

— Ванька! Передай вниз: пусть Чумаков выкатывает свои самые дальнобойные пушки и приласкает пейзан. Хорошо стоят, кучно!

Мое внимание отвлекло движение в центре войск противника. До этого момента шла артиллерийская дуэль. Малосодержательная и неэффективная с обеих сторон. Ядра летали в обе стороны, но падали и катились по земле к боевым порядкам, не нанося особого урона. Моя старая артиллерия из бывшей 1-й армии все еще училась работать с новыми боеприпасами. Польская… ну, она польская.

А теперь пошла конница ляхов! Красиво пошла, хоть и миновали времена крылатых гусар! Сверху это движение выглядело как речная дельта, сливающаяся в одну реку — полноводную, как Днепр, серебристую, смертельную, из стальных клинков, плывущую над разноцветными жупанами. Она, эта река, ускорялась.

Я перевел взгляд на нашу сторону. Навстречу ляхам двинулись кареи Долгорукова. Сблизились с противником.

Вот это да! Вот это я понимаю! Одно дело слышать про самодвижущиеся огневые редуты Румянцева, и совсем другое наблюдать воочию. Окутанные пороховым дымом, каре разогнали шляхетскую конницу словно стаю шакалов, и та, поджав хвосты, отпрянула, заметалась между правильными квадратами. А к ней, потрясенной и растерявшей боевой напор, уже устремились наши кирасиры и конные пикинеры, чтобы довершить разгром.

На правом крыле загремели пушки Чумакова. Быстро пристрелялись. Для шрапнели далековато, но бомбами косиньеров накрыли. Взрыв! Другой! Третий! В разные стороны летят тела и их части, косы взмывают ракетами вверх, чтобы, описав дугу, рухнуть вниз смертельной стрелой. По густой толпе промахнуться сложно…

Пейзане продержались недолго. Бросились назад, в сторону рощи, за которой плескалось Касплянское озеро, дающее начало реки. И оттуда сразу выметнулся большой отряд кавалерии, чтобы заменить сбежавших ополченцев. Прятались, значит, в засаде или просто в резерве стояли.