Опора трона

Поляков, спешно набранных в солдаты в воеводствах Королевской Пруссии, Померании, Померелии и Поморье, отошедших Фридриху после первого раздела Речи Посполитой, успели научить шагать в ногу, перестраиваться в колонну, сбиваться каре и слаженно стрелять. Но реагировать быстро на изменение обстановки они не умели. Внезапно выросшая в ста шагах русская конница вогнала их в ступор.

— Plutong-Schiessen! — завопили прусские офицеры.

— Фойер! Фойер! — вторили им капралы. Их палки загуляли по плечам и коленям растерявшихся солдат.

Все принудительно собранные армии комплектовались из люда дерзкого и буйного, от которого старались избавиться местные общины. В русской армии, к примеру, бытовало мнение, высказанное Петром Паниным, что «за свою отдачу рекруты всегда дышат, особливо в первоначальное время, самим злодейством и мщением». Поляки исключением не были. Вместо слаженного залпа по-взводно, они ответили на команды офицеров нестройным беглым огнем и хмурыми искосыми взглядами на немчуру. А через несколько минут им стало не до вынашивания планов поквитаться. На них навалились гусары.

Частая стальная гребенка из штыков сбила наступательный порыв сатинцев. Они заметались между отдельными каре, теряя все больше и больше людей. Падали кони, катились на землю кивера-ведерки. Приободрившиеся пруссополяки все более слаженно отвечали залпами.

— Отступ! Отступ! Горнист сигнал к ретираде! — возбужденно кричал полковник, крутясь в седле, отбивая штыки и силясь зацепить хоть кого-то своей саблей.

Запели трубы. Гусары поворачивали коней и уходили за реку. В последней группе скакал Сатин, смело направив своего коня на горящий мост.

Громыхнули польские пушки. Ядро скользнуло вдоль лошадиного бока, срезав полковнику ногу по колено. Он упал неудачно с седла, прямо на простреленную на последней войне с турками левую руку. Закричал от боли, сразу не сообразив, что лишился ноги.

— Забери моего Георгия, — сунул в руку склонившемуся к нему гусару сорванный с груди орден и потерял сознание.

Языки пламени уже лизали тело полковника, заставив отпрянуть и убраться с моста всех, кто хотел его вытащить.

Русский авангард предпочел перестроиться и отступить. Поляки посчитали, что раз поле боя за ними, то они победили. Навели несколько мостов и более организованно начали переправу.

Браницкий ткнул пальцем в просторную плавно повышающаюся равнину за рекой.

— Русские близко, а здесь отличное место для генерального сражения. Справа болото — отличная защита для фланга моих полков. Готов занять там позицию.

— Тогда я встану на левом фланге, а по центру поставим польскую кавалерию и волонтерские полки — тут же профессионально, буквально на коленке, набросал план битвы фон Гинденбург — Маркиз де Пугачев всегда сидит в обороне. Наступать придется нам. Центр сымитирует атаку. Русские бросят туда резервы, и тогда я проведу нашу косую атаку. Небольшой подъем мне не помеха. Единственное, о чем прошу — прикрыть мой фланг от казаков.

— Звучит убедительно, — дребезжащим голосом подтвердил Чарторыйский, на которого было возложено общее командование. — Давайте проследуем в деревню Алфимово, раз другой все равно нету. Устроимся в какой-нибудь избе и обсудим детали. Лучше эта богом забытая дыра на болоте, чем ночевка в палатках в такую сырость. Там и разместим мой штаб, а также стянем туда обоз. Завтра болото на другом берегу и полки коронного гетмана станут отличным прикрытием.

— Позвать Романуса на совещание? — поинтересовался Огинский.

— Я ему после Смоленска не доверяю, — хмуро бросил Радзивилл, и все согласно закивали.

Чарторыйский задумался.

— Тогда оставим русскую кавалерию на этом берегу охранять мосты.

— Вы слышали, генерал, историю моей дуэли с печально известным Казановой? — загадочно спросил Браницкий, подхватив под руку фон Гинденбурга и увлекая его за группой магнатов, поспешивших в деревню, чтобы выбрать себе лучшую избу.

Изумленный пруссак не нашелся с ответом. Он знал, что коронному гетману Людовик XV пожаловал графский титул, и не решился нагрубить аристократу. Будь на его месте простой шляхтич, послал бы не задумываясь к черту.

— О, тогда я вам расскажу, как мы стрелялись из-за танцовщицы…

Небесные хляби разверзлись: мелкий, но противный ноябрьский дождь накрыл серую равнину за рекой.

* * *

Я хмуро смотрел в спину расстроенному разжалованием Спиридонову, назначенному теперь командиром острогожцев. Эскадроны были потрепаны огнем пехоты, до сих пор везли раненых. Ну что же… Будет ему наука: за одного битого двух небитых дают.

«Сатин…» — усмехнулся я про себя. Не везет мне с гусарами. Сперва командир Сербского полка ускакал в закат под Белевым, теперь вот этот… Гусары — голова в цветах, жопа в мыле. Бестолковые войска. Ну ладно, может, этот Спиридонов наведет у них порядок после выволочки, которую я устроил. Ух, я вчера эскадренных командиров отчитывал… Так отчитывал, что усы у всех обвисли. «Вы что, — говорю, — ослепли?! Не поняли, что авангард в отрыв пошел от главных сил?! Почему Сатина не остановили?! Или думали, поляки за рекой в гляделки будут играть?!»

Лепетали что-то про смелость и напор. Умереть за горящий мост! Ну, хоть погиб полковник геройски, это да. Но результат — потеря командира и части полка, отход в беспорядке. Бестолковая инициатива.

Как только я получил известие о вторжении поляков, я сразу, прямо с приема, бросился догонять Подурова. Тот двинул свои войска из Пскова на Смоленск. Ему предстояло пройти 400 верст. Сперва через густые леса, а потом по болотистым дорогам Смоленщины, где начался ад для артиллерии — опять потеплело, и дороги тут же размыло. Догнал только в Велиже, присоединив к основным силам сильный конный отряд. Егерей Чики и пушки оставил в Питере, иначе безнадежно бы отстал. Беспокойство за судьбу Смоленска толкало вперед и вперед. Кто же знал, что поляки снимут осаду и решаться выдвинуться нам навстречу. Однако выдвинулись. Переправляться через Касплю мешать им не стал. Дал войскам сутки на отдых.

* * *

После разноса гусарам, я развернулся к шатру, выбросив из головы Спиридонова, покойного Сатина и марш-бросок моей армии. Надо сосредоточился на главном — на плане генерального сражения.

Основное мое «чудо оружие» остались в глубоком тылу. Воздушный шар имеем только один, из артиллерии в наличии только полковая — за Велижем пришлось бросить полевую, она нас явно тормозила. Так что от шрапнели большого толка не будет. Половина войска состоит из полков 1-й и 2-й армий, которые до сих пор не перевели на новые патроны. Как и их орудийные расчеты — на новый тип боеприпасов. Одна радость — мои «гвардейцы», конные егеря. Благодаря возобновившимся поставкам из Тулы винтовальных карабинов, Митька Петров уже имел шесть эскадронов, а с такой силищей можно много бед натворить.

Шагнул внутрь шатра.

— Как будем воевать, господа генералы?

Вся верхушка армии в сборе. Подуров, Крылов, генерал-поручик Юрий Долгоруков, командир Московского легиона генерал-майор Баннер, отдышливый, часто кашляющий, простуженный Коновалов, заменивший Жолкевского в Оренбуржской бригаде (и слава богу: я ж не идиот ставить поляка против соотечественников). В стороне ото всех сидел надутый Чумаков, страдавший, что так вышло с артиллерией.

— А что тут думать? — пожал плечами Крылов. — Закопаемся, как прежде в землю, и перемелем. Если бы ляхи под Смоленском остались, тогда был бы другой разговор. У нас численное преимущество, но часть войск не обстреляна, с южанами слаженности еще нет…