Опоздать на казнь

— Степан Корнилович, да поймите вы, ради бога, что на этот раз тут не разборка творится — кто у кого что украл, кто кого обманул, подставил, убил. Тут речь идет о большой опасности.

— А ты гэбэшник, что ли? В органы безопасности меня вербуешь?

— Нет, я не гэбэшник и не мент. Я вообще лицо гражданское, — признался Гордеев. — Но о помощи вас прошу. Если мы их сейчас не найдем, не остановим, то дело тут не ограблением банка пахнет. А взрывом. Большим взрывом. Причем атомным.

— И какой же ты помощи от меня ждешь? Я же тебе сказал, что стучать не стану.

— Но у нас же это единственная ниточка к преступникам — найти того, кто Бурцева убил. Разобраться надо.

— Тебе надо, ты и разбирайся.

— А я разбираюсь. — Гордеев уже сильно нервничал. Эта карта оказалась не козырной. Видимо, придется вернуться к сомнительному плану внедрения в камеру к уголовникам, дабы провести там собственное расследование, но теперь он засвечен перед паханом и вдвойне нуждается в его помощи.

Однако Корень будто читал его мысли:

— А что, лицо гражданское! Вот садись к нам за компанию, да и разбирайся. Я тебя сдавать не буду, но и их тебе не сдам. А молодежь воспитывать надо. К тому же, если ты говоришь, что они бомбу делать хотят, по-хорошему останавливать придется. Но тут я тебе не помощник, одно могу обещать, ежели ты не мент, — я тебя не сдам.

На том и порешили. Гордеев решил отправиться в гостиницу, отдохнуть и выспаться, а заодно при участии Лены сочинить себе легенду — покрасивше да поправдоподобнее.

— Долгие проводы — лишние слезы, — сквозь сон пробормотал Гордеев. Вчера они четко и ясно проработали его легенду. Легенда заключалась в следующем: он, предприниматель Ольховский, решил стать медиамагнатом, для чего взял денег на газету, которой не существовало в природе, у двух серьезных предпринимателей. Но газету выпускать не стал, а вложил эти деньги в партию итальянской обуви, на чем и наварился. Сначала наварился, а потом попался. Встретились два серьезных предпринимателя на неком фуршете, и один другому возьми да и похвастайся, что у него скоро своя газета будет, вот скоро, вот уже буквально завтра. И для понта достает из кармана распечатку «пилотного номера» и показывает другому. А другой очки на носу поправляет, газету рассматривает и не может поверить своим глазам: ведь в эту же самую газету он вкладывал деньги! И теперь выясняется, что придется делить ее с конкурентом! Но и этого мало: так называемый «пилотный номер» оказался всего лишь распечаткой одного довольно популярного интернет-ресурса, на котором, в плане развлечения, отметились в разное время всяческие известные и не очень авторы. Замели предпринимателя Ольховского и поместили в камеру. Эта история не была такой уж вымышленной и надуманной: пару месяцев назад Юрий слышал в Москве о подобном деле, даже фамилию запомнил — Ольховский. Красивая фамилия; только москвичу с красивой фамилией несказанно повезло — за него вступились какие-то совсем уж запредельно высшие силы, и новоявленный Остап Бендер отделался легким испугом и большим штрафом, который за него и заплатили все те же высшие силы. Юрию, то есть предпринимателю Ольховскому из Питера, повезло меньше.

Когда легенда была проработана в мелочах и подробностях, часы показывали одиннадцать тридцать вечера. Это такое время, в которое спать ложиться как-то глупо, а идти куда-то, особенно если завтра ждет ответственное дело — еще глупее. Так, слово за слово, Лена и Гордеев оказались в одной постели, хотя совершенно не собирались таким образом проводить вечер перед ответственным делом.

— Я буду ждать тебя. Надеюсь, срок навесят небольшой, — сказала Лена на прощание.

— Да знаю, как ты ждать будешь, — вошел в образ Гордеев. — Завтра же к соседу в гости зайдешь телевизор посмотреть, а через неделю домой вернешься — за вещами!

— И с этим идиотом я прожила пять лет! Заберите его, глаза бы мои не видели твою рожу, аферист, жизнь мою погубил, детей без куска хлеба оставил!

Гордеев улыбнулся и покачал головой. Лена явно заигралась. А ему сейчас необходимо сосредоточиться.

— Имейте в виду, — сказал Гордееву Мяахэ, — в камере есть весьма опасные люди.

— Да, я знаю, меня ознакомили с их делами.

— Я бы на вашем месте отказался от этого, — заметил начальник тюрьмы. — Либо опетушат, либо задушат. И неизвестно, что лучше.

— Я бы на вашем месте с такими мыслями ушел в ночные сторожа, — хмыкнул Гордеев.

Николай Петрович помолчал.

— Ну, впрочем, раз сам Гоголев за вас ручается, я тоже не против.

— Спасибо.

— Оружие есть? — спросил начальник тюрьмы.

— Какое? Вы же, волки, еще при первом обыске все отобрали, вплоть до мобилы! — машинально ответил Гордеев.

— Вы вот так не говорите. Вы нормально говорите. Так говорят только уголовники, которые уже успели зону потоптать. А оружие вам там ни к чему, это я на всякий случай спросил.

Камера оказалась лучше, чем ожидал Гордеев. В ней было двадцать пять человек, ожидающих приговора. Откровенных отморозков, от которых можно получить ночью заточкой под ребро просто потому, что лицо твое им чем-то не понравилось, вроде нет.

Гордеев вошел и бегло оглядел диспозицию. Кто-то лениво посмотрел на него, кто-то с заинтересованным видом тут же сел на лежанке, в ожидании хоть какого-то развлечения, но большинство сокамерников не обратило на Гордеева никакого внимания. За столом шла игра в шахматы между щеголеватым парнишкой и крепким как дуб матерым уголовником, поросшим седым и пегим волосом. Даже из ноздрей торчали пучочки шерсти. Парнишка против него был — как Давид против Голиафа, но пока вроде держался.

Все нары были заняты, разве что можно было бы найти местечко в самом стратегически и субординационно нейтральном месте — на верхних нарах, и скорее ближе к окну, чем к параше. Главное, чего опасался Гордеев, что свободное место окажется в петушином углу и придется начинать свое пребывание в камере с того, что прогнать какого-нибудь несчастного. Иначе никто с ним разговаривать не станет. Да и гипотетического несчастного жалко — сгонит его Гордеев, а назавтра уйдет отсюда. А на человеке уже до конца отсидки клеймо будет.

«Посадили? А ты не воруй!» — сказала, помнится, Лена. Она была безжалостна к уголовникам любого сорта. Словно забыла, как сама однажды попала в подобную ситуацию, и если бы не Юрий, неизвестно еще, как бы сложилась ее жизнь. Ну на свободе бы она сейчас точно не разгуливала.

А Гордеев, как адвокат, испытывал жалость к мелким жуликам. К тем, которые попадают из привычной, пусть не совсем честной жизни, совсем в другой мир. Настоящим уголовникам, ворам в законе, тем, кто на малолетке побывал, проще в этом смысле. Это их жизнь. А чужим они спуску не дадут. «Посадили? А ты не воруй!» — глумливо улыбнутся они, совсем как Лена вчера, отрежут несчастному ноги и заставят плясать на обрубках.

Игра закончилась.

— Мат, — спокойно, глядя куда-то в сторону, произнес парнишка.

Волосатый почесал спину. Подул за пазуху. Потер лоб. Поскреб подбородок.

— Не быть мне парашником, да? — спросил его победитель. — Не быть мне петушней! А ты, дядя, думай в следующий раз, с кем играть.

Гордеев вспомнил дела своих сокамерников, с которыми ему удалось ознакомиться. Это — Скрипач. Скромный мальчик из хорошей еврейской семьи. Однажды вспылил и убил родного папу. Его, понятно, — в психиатричку, на обследование. Оказалось — совершенно нормален. Просто папа запрещал сынуле встречаться с «гойками», а тот, как на грех, влюблялся в девушек ярко выраженной славянской внешности.

— Иди сюда, Скрипачок, мы тебе на зоне еще найдем «машку» с пейсами! — засмеялся кто-то из окружения пахана. — А ты, Щетка, парня больше не трогай. Он тебе уже доказал, что он нормальный мужик — не черт, не петух, не фраер. Че ты к нему вяжешься.

— Нравится он мне! — дерзко ответил волосатый.

— А нравится — разворачивайся и нагибайся!

Щетка свирепо сверкнул глазами и уполз на свои нары, престижные, неподалеку от паханских.

— Ну, Румын, затаил он на тебя зло, — заметил Корень. — Больно много языком мелешь. Ты, Щетка, не до смерти его убивай, если вздумаешь, уж больно сказки у него занятные.