Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Необщительность и отстраненность Роберта помогали ему переносить неприятные моменты в семейной жизни, возникавшие по вине Китти. Он сознательно решил не расторгать брак, и надо отдать Китти должное — она вполне умела контролировать свое поведение, когда это требовалось. Пьяная ли, трезвая ли, эта женщина обладала железной волей. Однажды, когда у Дайсонов случилась семейная размолвка, Китти прибежала на помощь, как была — в голубых джинсах, с грязными от работы в саду руками. «Она была оплотом силы и для нас, и для Роберта, — свидетельствовал Фримен Дайсон. — Китти была во многом сильнее Роберта и в некотором роде надежнее. Она никогда не оставляла впечатления, что нуждается в помощи. Иногда она напивалась — что правда, то правда, однако я никогда не думал о ней, как о потерявшей контроль над собой алкоголичке».

И если у Китти были враги, то друзья тоже были. «Нам всегда так весело с тобой, мы любим бывать у тебя в гостях», — писала Элинор Хемпельман после очередного визита в Олден-Мэнор. Когда в особняк приехали погостить друзья Оппенгеймеров по Лос-Аламосу Дики и Марта Парсонсы, Китти часто вывозила их на пикники и потчевала яичницей, черной икрой и сыром на ржаных тостах с шампанским. Парсонс, консерватор и карьерист, ставший к тому времени адмиралом ВМС, очень любил вступать с Оппенгеймерами в пространные философские дебаты. «Дорогой Оппи, — писал он после одного из таких визитов в сентябре 1950 года, — по обыкновению уик-энд, проведенный с вами и Китти, стал для нас главным событием сезона. В такой атмосфере легче решать наши маленькие и даже мировые проблемы».

Китти умела быть как несносной, так и обворожительной и грамотной. Она обладала озорным чувством юмора. Однажды вечером, прощаясь с гостями после ужина, Китти окинула взглядом полную фигуру Чарли Тафта и заявила: «Я очень рада, что вы не похожи на своего брата [крайне худого сенатора Роберта Тафта]». Роберт, вскинув руки, воскликнул: «Китти!» На что та под смех окружающих ответила: «Я то же самое сказала Аллену Даллесу». Как и Роберт, Китти умела хорошо сыграть свою роль. И хотя искусственная наигранность за ней тоже водилась, они на пару с Робертом не раз успешно выступали как образцовая интеллигентная супружеская пара.

«Еще один обед состоялся, — писала Урсула Нибур, супруга доктора Рейнгольда Нибура, стипендиата, приехавшего в институт на один год, — в доме Оппенгеймеров в прекрасный весенний день. Китти украсила дом массой желтых нарциссов». Там же присутствовали Джордж Кеннан с женой. «Роберт вел себя как самый обаятельный, гостеприимный хозяин». После обеда гости спустились в нижние жилые покои пить кофе. В ходе беседы Роберт выяснил, что Кеннан не знаком с творчеством поэта XVII века Джорджа Герберта. Герберт был одним из любимых поэтов Оппи, он достал с полки старое издание и начал читать вслух «своим проникновенным голосом» стихотворение Герберта «Шкив», посвященное человеческой неугомонности — черте, которой был сполна наделен и сам Оппенгеймер.

Создав Адама, Бог Сосуд с благами взял…

Стихотворение заканчивалось следующими строками:

Так спрячем эту суть, Чтобы душа Адамова металась, Ища покоя… Чтоб когда-нибудь, Пусть не любовь познав, так хоть усталость, Он пал бы мне на грудь!.. [26]

Глава тридцатая. «Он держал свое мнение при себе»

26

Перевод Д. Щедровицкого.

Наша атомная монополия подобна тающему на солнце торту из мороженого…

Роберт Оппенгеймер, журнал «Тайм», 8 ноября 1948 года

Двадцать девятого августа 1949 года на спецполигоне в Казахстане Советский Союз провел тайное испытание атомной бомбы. Через девять суток американский самолет атмосферной разведки В-29 в северном регионе Тихого океана с помощью бумажного фильтра, специально предназначенного для этой цели, засек взрыв по его радиоактивному следу. 9 сентября новость доложили высокопоставленным чиновникам в администрации Трумэна. Все отказывались в нее поверить, да и сам Трумэн выразил сомнения. Чтобы прийти к окончательному выводу, улики поручили проанализировать группе экспертов. Как и следовало ожидать, министерство обороны назначило старшим группы Ванневара Буша. Во время телефонного разговора он предположил, что ввиду технического характера вопроса старшим лучше было бы назначить доктора Оппенгеймера. Генерал ВВС заявил, что военные предпочитают Буша.

Буш согласился, но настоял, чтобы Оппенгеймера тоже включили в группу. Звонок Буша застал Оппенгеймера сразу же после возвращения из «Перро Калиенте». Группа экспертов собралась утром 19 сентября и заседала пять часов. Хотя заседание вел Буш, многие вопросы ставил Оппенгеймер. К обеду все согласились, что улики неопровержимы: «Джо-1» действительно представлял собой испытание атомной бомбы, причем близкой родственницы плутониевой бомбы, созданной в рамках Манхэттенского проекта.

На следующий день Лилиенталь доложил президенту о выводах экспертной группы и попросил его немедленно выступить с заявлением. Лилиенталь упомянул в своем дневнике, что Трумэн «не соглашался, пока не перебрал все контрдоводы». Президент упирался, не веря, что Советы могли создать настоящую бомбу. Он сказал Лилиенталю, что хочет взять несколько дней на размышление. Услышав об этом, Оппенгеймер не поверил своим ушам и пришел в негодование. Он был уверен, что Америка упускает возможность захватить инициативу.

Наконец тремя днями позже все еще сомневающийся Трумэн неохотно выступил с заявлением об атомном взрыве на территории Советского Союза. Президент подчеркнуто не упомянул, что речь идет об атомной бомбе. «И что теперь? — лаконично отреагировал Оппенгеймер. — Главное, не кипятиться».

«Операцию “Джо” можно было предсказать», — спокойно заявил Оппенгеймер репортеру журнала «Лайф» осенью того же года. Он всегда считал, что американская монополия на ядерное оружие долго не продержится. Годом раньше в интервью журналу «Тайм» Оппенгеймер предупредил: «Наша атомная монополия подобна тающему на солнце торту из мороженого…» Теперь Роберт высказал надежду, что появление бомбы у Советов убедит Трумэна сменить курс и возобновить прерванные в 1946 году усилия по установлению международного контроля над ядерными технологиями. В то же время он боялся, что администрация сгоряча наломает дров, — до него доходили слухи о планах превентивного удара. Дэвид Лилиенталь застал друга в «исступленном, нервическом состоянии». Оппи сказал Лилиенталю: «На этот раз мы должны не упустить шанс и покончить с тлетворным влиянием секретности».

Оппенгеймер считал одержимость администрации Трумэна секретностью иррациональной и контрпродуктивной. Он и Лилиенталь весь год пытались подтолкнуть президента и его советников к большей открытости в ядерных вопросах. Теперь, когда у Советов появилась своя бомба, рассудили они, чрезмерная секретность окончательно потеряла смысл. На заседании консультативного комитета КАЭ по общим вопросам Оппенгеймер выразил надежду, что достигнутый в СССР успех подвигнет США к принятию «более рациональной политики безопасности».

В то время как Оппенгеймер предостерегал от резких ответных шагов, законодатели в конгрессе уже начали обсуждать меры реагирования на действия Советского Союза. В считаные дни Трумэн утвердил предложение Объединенного комитета начальников штабов по наращиванию производства ядерного оружия. Ядерный арсенал США, состоявший в июне 1948 года из 50 бомб, к июню 1950 года быстро дорос до 300. И это было только начало. Член КАЭ Льюис Стросс разослал служебную записку, в которой утверждал, что военное превосходство США над Советами вот-вот сократится. Воспользовавшись термином из области физики, Стросс заявил, что Америка должна вернуть себе абсолютное преимущество за счет «квантового скачка» в технологиях. Стране, говорил он, нужна экстренная программа разработки термоядерного супероружия.

До октября 1949 года Трумэн даже не слышал о супероружии. Узнав о нем, президент немедленно заинтересовался. Оппенгеймер всегда был настроен скептически. «Я не уверен, что эта дрянь сработает, — писал он Конанту, — или что ее можно доставить к цели чем-то еще, кроме упряжки волов». Он намекал, что такая бомба будет слишком тяжела для доставки по воздуху. Глубоко расстроенный этическими последствиями создания оружия в тысячи раз более разрушительного, чем атомная бомба, Оппенгеймер искренне надеялся, что проект окажется технически неосуществимым. Супербомба, основанная на принципе ядерного синтеза, намного превосходившая атомную бомбу, созданную на основе деления ядер, гарантированно раскручивала маховик гонки ядерных вооружений. Физика термоядерного синтеза имитировала реакции, происходящие внутри Солнца, что означало: у взрыва на основе синтеза нет физического предела. Мощность взрыва можно было легко увеличить за счет дополнительного количества тяжелого водорода. Самолет с супербомбами на борту мог за несколько минут уничтожить миллионы человек. Такое оружие было слишком велико для любой военной цели, оно предназначалось для массового неизбирательного истребления всего живого. Вероятность создания водородной бомбы пугала Оппенгеймера в такой же мере, в какой восхищала различных генералов ВВС, их сторонников в конгрессе и ученых, поддерживавших Эдварда Теллера и его план создания супероружия.