Опричник

— Ну, у тех же сестричек Громовых, как впрочем, и у остальных моих учениц, такой проблемы нет. Так что, да, с уверенностью могу сказать, что после выхода в потолок, Лёне будет просто плевать, какие техники и в каком порядке использовать, он даже сможет их изменять непосредственно в момент создания, единым усилием воли. А всё из-за того, что его не будут тормозить «лишние» рефлексы, — развёл я руками, отвечая на так и не высказанный вопрос Бестужева. Не полностью, но отвечая. А тому факту, что «свободное» формирование техник возможно лишь при плавном вливании сил, а не при едином заранее сконфигурированном выплеске энергии, как учит любая стихийная школа, лучше остаться секретом будущей школы. Равно, как и моему подходу к изучению Эфира, без которого добиться того самого плавного вливания сил и необходимого для этого действия контроля, по-моему, просто невозможно. Впрочем, если Валентин Эдуардович однажды решится пройти через обучение в школе своих будущих потомков, то… но вряд ли, вряд ли он когда-нибудь пойдёт на такой шаг. Взрослые, они же такие взрослые.

Хех, неужели это я сейчас подумал?

— Из всего сказанного, я понял только то, что никакие техники мне в ближайшее время не светят, — вздохнул Леонид, продолжающий наглаживать дремлющего у него на коленях рыжего кота.

— Ты ещё здесь? — я сделал удивлённое лицо.

— Эй! — возмутился младший Бестужев.

— Ну, извини, я думал, общество Вербицкой тебе интересней, чем моя болтовня, — с улыбкой проговорил я.

— Стоп! Маша здесь? — Леонид вскочил с кресла и, провожаемый недовольным взглядом брякнувшегося на пол кота, рванул прочь из библиотеки. Рыжий фыркнул и, плеснув вслед младшему Бестужеву лёгким недовольством с обещанием какой-то пакости, запрыгнул на опустевшее кресло. Покрутившись на ещё хранящей тепло Леонида, подушке, кот свернулся на ней клубком и, закрыв глаза, задремал, фоня ленивым умиротворением. Интересная зверушка…

— Ну что ж, теперь, пожалуй, можно поговорить и о наших делах, не так ли? — голос Бестужева оторвал меня от наблюдения за рыжим обитателем особняка.

— А что, с прошлой беседы появились ещё какие-то темы, достойные обсуждения? — поинтересовался я. Валентин Эдуардович глянул на меня через прозрачное стекло «тюльпана» и, чему-то кивнув, вздохнул.

— Вообще-то, я хотел бы продолжить разговор о твоих намерениях «засветиться» перед цесаревичем, — проговорил он. — Или ты всерьёз считаешь, что, просто поставив меня перед фактом, можешь объявить тему закрытой и жить дальше как ни в чём не бывало?

— А что здесь обсуждать, Валентин Эдуардович? — я пожал плечами. — Время на исходе, месяц максимум, и я буду обязан появиться пред ясны очи его высочества, в независимости от своих желаний. Иначе, наш договор можно считать расторгнутым, а мне это не нужно. Совсем.

— Кирилл, ты же понимаешь, что ваш договор утратил всякую актуальность с момента смерти его гаранта, — нахмурился Бестужев.

— У меня другое мнение, — я покачал головой. — Уж извините, но я не считаю факт смерти деда основанием для такого вывода.

— Невзирая на формальность отношения цесаревича к исполнению оговоренных условий? — прищурился Бестужев. — Согласись, с таким подходом, есть все шансы, что он первым посчитает договор расторгнутым. А ты, значит, будешь продолжать считать себя связанным его условиями, так что ли?

— Так ведь, если помните, и я, с некоторых пор, соблюдаю не столько дух, сколько букву заключённого между нами соглашения, — отозвался я, разведя руками. — Баш на баш, так сказать. Но до тех пор, пока полномочный представитель его величества не объявит официально о расторжении договора, я не намерен идти на нарушение его условий. Согласитесь, — скопировал я тон Бестужева, — в этой ситуации лучше не давать повода к обвинениям в нарушении собственного слова. Тем более, когда такое обвинение может бросить представитель царской семьи. Мне ж, тогда, только из страны бежать.

— Хм, и как именно ты планируешь заявить о себе? — неожиданно сменив подход, спросил мой собеседник. Что ж, как говорится, в эту игру можно играть вдвоём.

— Мелькну на открытии ателье перед глазами рынд, думаю, этого будет достаточно, — пожав плечами, ответил я.

— Откуда там возьмутся рынды? — недовольно скривился Бестужев.

— Ну, не зря же в числе прочих, мы выслали персональное приглашение для царевича Юрия? Он большой любитель «тактиков» и, смею думать, вряд ли захочет пропустить такое событие, как открытие первого в мире ателье, торгующего спортивными экзоскелетами.

— Вы сделали что?! — воскликнул мой будущий тесть и, разом высадив остатки коньяка из «тюльпана», ожесточённо потёр ладонью лоб. — Стоп, Кирилл. Стоп. Скажи, что ты пошутил… пожалуйста.

— И не думал даже, — помотал я головой и, заметив напряжённый взгляд побагровевшего собеседника, поспешил объясниться. Всё же доводить будущего тестя до инфаркта я совсем не хотел. Ольга же, за такой «подарочек», Варфоломеевскую ночь мне устроит… и утро стрелецкой казни, заодно. — Вы правы в одном, Валентин Эдуардович, встречаться с его высочеством наследником мне сейчас совсем не с руки. Говорить нам, по моему мнению, не о чем, да и отвечать на возможные претензии Михаила я не горю желанием. К тому же организовать такую встречу официально будет проблематично. Причём, прежде всего для тех людей, которых я мог бы попросить о таком одолжении. Ну, зачем вам, Вербицкому или Посадской такие неприятности, как недоверие представителя августейшей фамилии? А ведь если кто-то из вас придёт к тому же цесаревичу с просьбой об аудиенции для меня, он не поверит, что вы не знали, где я скрываюсь, как пить дать, не поверит. Неофициально же… нет, я, конечно, могу пробраться в покои Михаила незамеченным, но в свете той славы, что ходит о грандах, его высочество почти наверняка расценит такой визит как невысказанную, но отчётливо продемонстрированную угрозу, в независимости от того, как сложится наша беседа. В общем, вариант со встречей лицом к лицу нам не подходит. Именно поэтому, идея с приглашением его младшего брата на открытие ателье, показалась мне весьма привлекательной. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы.

— И пастуху вечная память, — буркнул Бестужев. Чуть помолчав, он набулькал себе полбокала коньяка, втянул носом аромат крепкого напитка и, отставив «тюльпан» в сторону, хмуро взглянул на меня. — Твоя забота о моём честном имени, как и о реноме Вербицкого и Посадской, конечно, весьма умиляет… одно «но»! А, собственно, когда ты намеревался сообщить о своих планах? Или, считаешь, что выскочивший словно чёртик из табакерки на презентации принадлежащего моей дочери ателье, её потеряшка-жених не спровоцирует у Рюриковичей того же самого приступа недоверия? И как я буду выглядеть на ковре перед цесаревичем или, того пуще, перед государем, когда один из них решит поинтересоваться моим мнением о происшедшем… а я ни сном ни духом! Просто представь себе такую картинку, буквально, на секундочку. Вызывает меня цесаревич или его батюшка на доклад, и демонстрирует запись с открытия ателье с твоим участием… после чего вежливо интересуется: а, собственно, какого хрена, боярин?!

— Так откуда же вам знать, откуда я там взялся? — проговорил я. — Контактов мы не поддерживаем со времён моего «исчезновения», соответственно, где я был и чем жил, вы понятия не имеете. Разве не так? Следовательно, и моё появление на открытии ателье, для вас такой же сюрприз, как и для самого цесаревича.

— То есть, изначально, обсуждать со мной этот вопрос ты не собирался, — заключил Бестужев.

— Обсуждать? Нет. Уведомить о принятом решении… да, безусловно. Собственно, именно это я сейчас и делаю, — развёл я руками.

— Принятое решение, значит… уведомить… — Валентин Эдуардович помрачнел и умолк. Надолго. Но когда я, проклиная себя за неожиданно ставший слишком длинным язык, уже начал прикидывать, как бы вывернуться из неудобного положения, в которое я себя загнал, и извиниться перед Бестужевым, боярин, наконец, очнулся и окинул меня долгим изучающим взглядом. Уж не знаю, какими-такими затейливыми тропами петляли мысли моего собеседника, но произнёс он совсем не то, что я готов был услышать после своей короткой отповеди. По крайней мере, возмущаться моим поведением Бестужев не стал. Он лишь покачал головой и тихо проговорил: — Самостоятельность, Кирилл — это хорошее качество, необходимое любому мужчине и воину. Но ты должен больше доверять старшим. Ведь у них есть то, чего тебе пока недостаёт. Опыт. Увы, но как бы умён ты ни был, это та вещь, которая приходит лишь с годами. Не скажу, что ты часто ошибаешься, действуя по собственному усмотрению, но кое-каких проблем, мог бы и избежать, если бы почаще советовался со взрослыми людьми.

— Взрослыми людьми, да? — честное слово, я сам не представлял, какой ворох картин-воспоминаний прежнего Кирилла пролетит перед моим внутренним взором после этих слов Бестужева. И вновь не удержался. Хотя сейчас меня вела вовсе не усталость и нежелание обсуждать собственные решения с посторонним… пока посторонним человеком, а обида. Натуральная обида за до смерти замученного собственными родственниками, четырнадцатилетнего пацана, битого жизнью так, как, пожалуй, не снилось большинству обывателей. Ни за что, ни про что.