Опус номер девять ля мажор. Часть 1. Алёна
Шрифт:
Пифагор – это и есть тот, который всех побеждает. Вот, куда надо пойти! – решила Вика. Напротив неё, рядом с лежащим наполовину в озере, наполовину на суше валуном-моржом, стирали бельё Ольга и Светлана, хозяйки маленького двухпалаточного лагеря. Одежды на них было ещё меньше, чем на Вике, – только нижние детали купальников: у Светы белого, у Оли – изумрудного, под цвет глаз. Вика представила её глаза: распахнутые, бесстрашные, и правый то слегка косит, то вдруг перестаёт. Тот, кто хорошо знает Олю, наверное, может по глазам понимать её мысли.
Что поражало Вику в подругах – так это их удивительно чистые
В остальном подруги были очень разными. Оля ездила в эту бухту так давно, что превратилась для её обитателей в «тётю Олю», хоть ей было немногим за двадцать. Быстрая, стриженная под мальчика, с прямым носом, густыми, но тонкими светло-русыми бровями и ямочкой на подбородке, она со всеми дружила, всем улыбалась и держалась подчёркнуто независимо. Любила мужскую работу, как будто в детстве, вместо прялки и куклы, положенным девочке, ей в колыбель по ошибке спрятали нож и стрелу. Или не ей, кому-то из далёких предков…
А Света гостила на озере впервые. Она сразу напомнила Вике девушку с одной старинной картины. «Ты тоже заметила? – сказала мама. – Я сразу поняла: Маша Лопухина, портрет Боровиковского. В учебнике есть, забыла?»
«Точно! – ответила Вика, – только более худенькая». Мама, кивнув, добавила: «Слишком красива, нереально, не для счастья в этом мире». Вика не спорила, но запомнила эти слова. «Кстати, – подумала она, – хорошо бы ей заняться танцами. Она бы здорово смотрелась на паркете».
Виктория, по многолетней привычке, мысленно переносила всех, кто ей нравился, на паркет. А куда ещё? Там настоящая жизнь.
Намыливая в ведре рубашку, Светлана сидела вполоборота к озеру, чтобы видеть сына – четырёхлетнего Никиту, который строил у воды город, опрокидывая ведёрко с песком. Здания в один этаж удавались на славу, но крепостные башни и стены никак не выходили. Малыш очень забавно сердился, рубил их лопаткой и начинал всё заново… совсем как Вика, когда у неё что-то не получалось на танцевальных тренировках.
«Вот и хорошо, – сказала себе Виктория, – помогу мелкому». Но едва она сделала шаг, её опередил невесть откуда взявшийся Денис, Наташин воспитанник. Детей у Наташи пока не было, но знакомые каждое лето присылали к ней на берег кого-нибудь из своих чад – для жизненной школы. Две-три недели на воздухе, когда надо топить костёр, мыть посуду, есть по распорядку и что дают, а на капризы никто не обращает внимания – круче воспитательного метода никто не придумал, честное слово. Да и сил на капризы не остаётся, и ребёнок вдруг понимает, что без них лучше. Знала Вика мальчика, сына маминой подруги, любителя бросать тарелки и с рёвом кататься по полу, давя макароны в луже супа. Два лета ездил к Наташе, и теперь другой человек.
Денису было двенадцать, и он проходил школу иного рода. Самый негодный возраст:
уже тянет к девушкам, здоровья полно, а стеснения никакого.Денис подскочил к Никите и схватил его второе, бесполезное ведёрко.
– Уйди! – закапризничал Никита. – Не надо! дай сюда!
– Зачем тебе два? – спросил Денис. – Я помогу, вместе построим. Давай…
– Сам буду! Уйди! – упрямился малыш.
– Никита! – строго сказала мама. – Что это за фокусы? Ты, что ли, хозяин берега? Хотят помочь – так сказал бы спасибо.
Никита взглянул на неё исподлобья и замолчал. Повисла очень неловкая пауза. Денис боялся Вики, прогнать его было бы пустяком, – но ведь скоро она перерастёт эти методы. Интересно узнать, как поведут себя взрослые и умные…
– Дэн, будь другом, – впервые подала голос Оля. Кстати, голоса у них со Светой были похожи: не видя, кто говорит, можно перепутать. – Сбегай к нашему костру, возьми, пожалуйста, крем от солнца. Он под сосной. Мешок с посудой висит, а под ним крем. Мы будем ждать.
– Ага, сейчас! – и Денис рванулся к обрыву, взметнув фонтаны песка.
– Это мой крем! – произнесла Светлана с интонацией актёра, заявляющего права на бифштекс.
– Знаю, – лениво отозвалась Оля, – тебя и намажем.
Намажем маму, Никита?
– Да! – звонко сказал малыш.
– Ну, конечно, – проворчала Света. – Тебя-то чего мазать, негритянку.
Оля бронзовела с каждой проведённой на Ладоге минутой. Даже за дождливую неделю Олина кожа стала темнее белокурых от природы волос.
– Да… Меня надо просто отмыть, – согласилась она.
– Темнокожая киска, – глядя на горизонт, сказала Светлана.
– Что? Не поняла: какая киска?
– Ты – темнокожая киска. Чего тут непонятного может… Уи-и!
В грудь Светлане полетела пригоршня воды. Света с визгом вскочила, отпрыгнула в сторону. Оля тоже поднялась и, обернувшись к ней спиной, выразительно поскребла ногой по песку, отряхнула… Виктория согнулась пополам от смеха.
На пляж, потягиваясь и зевая, спустился Виталий, Наташин муж. Вике он казался смешным – похожим на стриженого ёжиком Паганини. Он приехал, когда Виктория уже спала; утром она видела возле синего папиного «Гольфа» тёмно-зелёную девятку с наклейками на заднем стекле.
– Девчонки! – воскликнул Синицын и поднял над головой тёмную торпеду пива. Оля отказалась, собрала с валуна выполосканные вещи и унесла к палатке. Света сделала маленький глоток и сморщила нос.
– Вот это дело, – сказал Виталий. – Идите искупайтесь. Я ночью купался. Такая вода, никаких курортов не надо.
– Разрешаешь? – спросила Светлана. – А Никита?
– Не волнуйся, присмотрю.
– Ну, тогда… Вика, идём со мной? Я одна плавать не умею.
– Если хочешь, научу.
– Только осторожно, запасной меня у Никиты нет.
Увлечённая на глубину, Света старательно гребла по-собачьи, взбивая ногами бурунчики. Вика поддерживала её на плаву, время от времени убирала руки и вновь подхватывала, стараясь не попасть ладонью на обнажённую грудь. Несколько раз задела, но это не считается, случайные издержки обучения. Света вряд ли даже заметила…
– Ну вот, уже умеешь, – сказала Вика. – Сколько? десять метров точно проплыла. Сама.
– Хватит… больше не могу. Держи!
– Да вставай на дно. Тут мне по шею, а тебе ещё меньше.