Опыт

Ян знал, как это бывает. Когда накопившиеся слёзы прорываются не в момент, когда были вызваны, а от пустяка, огороженного от печального события или череды событий временем. До этого стойкая и безропотно всё сносящая все унижения Майя, вдруг сделалась слабой и уязвимой. В принципе, такой, какой она и была.

– Ну, не плачь. – Растерянно утешал безрезультатно Ян, поглаживая девушку по плечу.

В квартире стояла тишина, по которой Ян решил, что кроме них двоих никого нет дома. Наверное, это и способствовало проявлению того отчаяния, которое он наблюдал, не зная, как остановить его, облегчить участь девушки, его испытывающего.

– Ты не понимаешь! Какая же я дура!

Ругая себя, Майя била кулаком себе по голове, пока Ян не перехватил руки девушки, прижав её к себе. От неё исходил легкий запах пота и чего-то, вызвавшее в нем ощущение теплоты и заботы. Это был запах материнства, оставивший след в его подсознательной памяти, вдруг ожившей в своей яркости и сладости мгновения, испытанного им, возможно, когда он был только младенцем.

– Тебе вредно, подумай о ребёнке.

– Что, что ребёнок? Кому он нужен? Ему? Так где он? Где он шляется ночи напролет? Ты знаешь, что он ворует у тебя деньги? Ну и дура, ну и дура! Как я могла его полюбить, скажи, как? Ведь я клялась себе, что у меня будет нормальная семья!

Майя сидела на полу, облокотившись о стену, размазывая по лицу слёзы, и покусывая губы. Её лицо было уродливо в своём неприкрытом страдании, и, зная это, она пыталась успокоиться, но ей это никак не удавалось. Подав стакан воды, Ян тоже сел на пол, рядом с девушкой, не зная, как ещё можно помочь. Вдруг подумал, что несмотря на то, что совершенно не знает ни её саму, ни её прошлое, он испытывает к ней доверие, чувство родства, как если бы они были знакомы много лет. Страдания сближают, именно тем, что человек, испытывающий их, обнажает свою истинную личину, суть, в обычное время до которой приходится пробираться сквозь нагромождения лжи о себе, сквозь мишуру, обвешиваемых истории жизни, чтобы казаться ярче, значимей, чем есть на самом деле.

– Как вы с ними сошлись, не понимаю. Семейство Адамс, вот кто вы. И это было бы смешно, не будь так печально. Твой отец не плохой, умный человек, как его угораздило жениться на этой мымре?

Ян с закрытыми глазами невесело усмехнулся. Его руки расслаблено лежали на коленях, а голова откинута назад. Можно было подумать, что он спит, хотя просто думал. С закрытыми глазами ему всегда было легче это делать. Думать, представлять, вспоминать.

– Они вместе уже почти пять лет. Мы жили с отцом в другом городе, знаешь?

– Макс говорил.

–Мне тогда казалась, что жизнь настолько убога, настолько безобразна, что это безобразие, уродство я видел буквально во всём. Я его отождествлял со своей тогдашней жизнью, с городом, с быдлом, которого там было немерено. Я мечтал только об одном, убежать от всего этого. Мне казалось, что в Минске всё будет по-другому, а в итоге всё то же, с той лишь разницей, что теперь убожество прячется за глянцем, фасадами зданий, стеклянными витринами, в облике хорошо одетого человека, улыбающегося, но внутри испытывающего дикую злобу неудовлетворенности и одиночества. Это и про Макса тоже.

– Не понимаю.

– Всё потому, что ты не знаешь его. Он прост, как инфузория-туфелька. Он одноклеточный организм с одной извилиной в мозгу. Но у него тоже есть свои неутоленные желания, мечты, стремления. Да, они пошлые, примитивнейшие, но чтобы стали возникать более серьезные желания, возвышенные, благородные порывы, надо утолить низменные инстинкты, инстинкты обычного выживания. Ты никогда не задумывалась, почему у нас почти все мужики пьют?

Майя неопределенно покачала головой, не зная, что сказать.

– Чтобы забыться! Они не видят света в конце туннеля, не видят выхода из западни, поставленной государством в виде мизерных зарплат, нищеты и однообразности. Только привилегированным чиновникам и программистам дано познать красоту жизни, другие же наблюдают её отголоски, целыми днями батрача на заводах, мучаясь при этом, как обеспечить семью и свозить этим летом детей к морю.

– Ты говоришь, словно сам мучаешься этими проблемами.

– Не этими, так другими. Просто они на виду, вот я и говорю про них. То же самое и Макс. Он не знал в жизни ничего хорошего, так как же оно могло появиться в нём? Посмотри на его мать…

– Пьяная мымра.

Майя уже успокоилась. Сделав огонь на плите меньше, она присела на табурет, положив руку на живот и склонив голову, словно прислушиваясь к тому, что было внутри неё.

– А ты загляни глубже. Ещё совсем недавно она была другой. Конечно, жалкой, но другой. А дело в том, что она ещё боролась за себя, за сына, а теперь просто не видит в этом смысла. Мой отец не любит её, и, при первой же возможности, бросит. Она останется снова на улице, с непутёвым сыном, который словно под копирку, воссоздает свою жизнь по её ошибкам. Она это видит, но увидела поздно, когда уже ничего изменить нельзя.

Ян помолчал, вспоминая первое лето в Минске. Свою боль, нездоровую любовь к Лере, свою подавленность. Вспомнил, как сблизился с Максом, пытавшимся искренне помочь ему и поддержать его, в те пьяные ночи, как он умел. Вспомнил Лизу, ту девушку из 10 «Б», которую Макс помог ему зацепить. Они гуляли целый год, и часто проводили время вчетвером – он, Лиза, ее подруга Вероника и Макс – сходя с ума и совершая безумства, отчего чувствовали себя от всего свободными и всемогущими. Они пренебрегали условностями, выпадая из жизни в совершенно другую реальность, принадлежавшую Максу, где калейдоскоп ярких цветов и разнообразных оттенков полностью заслонял серость обыденности и повседневной каторги с лямкой под названием жизнь. В то время Ян, словно одурманенный, полностью доверился Максу, слепо бредя за ним по извилистым путям чужой судьбы, что и вывело его из того болота разочарования, в котором он мог утонуть таким молодым. Именно тогда он и увидел, что Макс – актер, и роли его, заученные им наизусть и позаимствованные из чужих сценариев, напичканными стереотипами и популизмом, содранные с других, всего лишь маски, множество масок, за которыми и скрывается слабовольное, но не такое уж и испорченное существо, каким представлялся Макс до этого. Он не был безнадежен, а просто был несчастен. Ян увидел в нём перспективу, которой могли, но не воспользовались, но что ещё не поздно было сделать. Это он и попытался сейчас объяснить Майи, видя в ней все задатки творца, способного изменить Макса в лучшую сторону.

– Ты думаешь, что Макс безнадежен, но за что-то ты его всё же полюбила? Ты не думала, что Макс тоже пытается выбраться из той ямы, куда его засадили? Просто копает не в ту сторону.

– Что ты имеешь виду?

Майя повернулась к Яну, с надеждой смотря ему в глаза, будто он мог развязать тот узел проблем, в котором она запуталась. Но ему было это не под силу, он мог только ослабить его, что и делал.

– Возможно, у вас, ребята, не всё потеряно. Хочешь, не хочешь, но вы уже связали себя друг с другом, вы добровольно сделали свой выбор, поменять на другой который если и нельзя, как нельзя вернуться в прошлое, то можно хотя бы внести в него изменения.

Майя покачала непонимающе головой.

– Ты не способна поменять прошлое, свою жизнь, она такая, какая есть, но ты способна влиять на будущее. Ты либо тоже пойдешь по той дороге, по какой катится Макс, или пойдешь по своему пути.

Майя кивнула, и поплотнее запахнула вязанную растянутую кофту, расходившуюся на животе.

– Ты предлагаешь бросить его?

– Если честно, на твоём месте я бы так и поступил. Но ты не пойдёшь на это. Ты ведь любишь его. Нет, я не предлагаю, тебе его бросить, я предлагаю идти тебе по твоему пути, в то время, как обстоятельства тебя будут тянуть на другую. Если ты перетянешь на свою сторону и Макса, это будет твоя удача.