Опыты религиозных исследований
Шрифт:
Занимаясь литературной критикой Библии, важнее всего с самого начала не забывать о природе искусства. В данном случае речь не идет о точном исследовании, где на поставленные вопросы можно дать однозначно обоснованный ответ. Все выводы приходится делать путем обсуждения имеющихся данных, поскольку единого простого способа доказательств не существует. Фактически самое большее, чего мы можем достичь, это высокая степень вероятности, и то, что кажется вполне вероятным одному, может оказаться совершенно неправдоподобным для другого. Всякий вывод на деле является теорией, и об этом никогда не следует забывать
Несколько лет назад директор одного богословского колледжа предложил К. С. Льюису прочитать студентам доклад на тему «Современное богословие и библейская критика»7. Льюис говорил как человек сторонний, однако весьма сведущий в небиблейской литературной критике, и сказанное им заслуживает внимательного прочтения каждым, кто приступает к религиозным исследованиям. Будучи человеком иного круга, он имел определенное преимущество и, в частности, сказал: «Взгляды, с которыми
Этот частный пример поучителен, ибо Бультман не допускает, что Иисус мог предсказать Свои страдания, и потому считает, что Он и не предсказывал их и, следовательно, предсказание было введено в евангельское повествование с нарушением стиля. Критика Бультманна всецело обусловлена его исходной предпосылкой. Однако Льюис, не обремененный этим негативным предположением, находит то же самое повествование совершенно гармоничным. Его замечания актуальны для нас и в другом аспекте. Касаясь попыток реконструкции изначальных библейских текстов, он, в частности, говорит: «Все это сделано с огромной эрудицией и большим мастерством и на первый взгляд выглядит вполне убедительно». Однако личный опыт вызывает у него скептическое отношение к подобным реконструкциям. Критики постоянно стремятся показать, «как события общественной жизни направляли мысль автора в ту или иную сторону, какое влияние оказывали на него другие авторы, каким было его основное стремление» и так далее. В то же время применительно к своим собственным книгам, а также книгам своих друзей, Льюис отмечает, что ему еще ни разу не приходилось видеть, чтобы «хоть одна из этих догадок оправдалась даже в малом; метод оказывается совершенно несостоятельны»8.
Можно было бы пренебречь этими замечаниями как не относящимися к библейской критике, однако на самом деле они вполне уместны, ибо если теории относительно происхождения библейских книг не могут быть проверены, то нельзя забывать, что сходные теории, родившиеся в других областях и прошедшие проверку, были признаны ложными. Таким образом, необходимо по меньшей мере сдержанно относиться к подобным реконструкциям, расценивая их как гипотезу, а не как реальный факт.
А теперь обратимся к некоторым примерам из литературной критики. В этой связи показательны вступительные замечания Муйленбурга к Книге пророка Иезекииля9. Сравнительно недавно эта книга (в отличие от других частей Ветхого Завета) рассматривалась как принадлежавшая перу одного автора. Однако в последнее время многие критики подвергли эту точку зрения самому серьезному рассмотрению. Теперь речь идет о собрании разнородных материалах, принадлежащих различным писателям и относящихся к разным эпохам. «Существенные разногласия в выводах, полученных современными исследователями, — отмечает Муйленбург, — не убедили нас в их обоснованности… Мы считаем, что книга в целом принадлежит этому пророку и что даже пространные отступления, встречающиеся на протяжении всей книги, а также многочисленные толкования, напротив, принципиально характеризуют собственную точку зрения автора». Здесь мы имеем дело с тем случаем литературной критики, когда после обстоятельного исследования всех возможных решений окончательный вывод говорит в пользу принципиального единства книги.
Еще пример. Читая заголовки в «Authorised Version of the Bible», можно решить, что Послание к Евреям и Послание к Римлянам в равной мере принадлежат перу апостола Павла. Литературная критика изучила оба произведения. Послание к Евреям в действительности является анонимным, и на основании имеющихся данных (например, ранние ссылки на это Послание, а также сам стиль и содержание) можно, пожалуй, с уверенностью сказать, что Павел его не писал9а. Что же касается Послания к Римлянам, то здесь, напротив, литературная критика видит в нем одно из проявлений апостольского служения Павла.
Надо отметить, что не только люди консервативных убеждений сдержанно относятся к методам литературной критики. Например, Г. У. Андерсон, касаясь «инструментов литературного анализа» в книге «Critical Introduction to the Old Testament», в частности, писал: «Вполне допустимо, что эти инструменты нередко использовались нетворчески и схематично. Поверхностные противоречия и незначительные стилистические колебания расценивались как доказательства существования длительной редакторской правки и второстепенных источников. Некоторые критики требовали от древних писателей образцовой последовательности и отсутствия повторений, на что они сами не всегда способны»10.
Поэтому в конце книги Андерсон делает следующий вывод: «Невозможно во всех деталях воссоздать историю еврейской литературы библейского периода. Слишком много неясностей в анализе и хронологии. И тем не менее, можно проследить основные путеводные черты»11. Странно, однако, что после этого он добавляет: «Остается фактом… что Ветхий Завет представляет
собой изученное тело литературного произведения…»12.Ему вторит и Нейлл, который, делая обзор новозаветной библеистики, в частности, писал: «В богословии однозначное доказательство или опровержение встречается гораздо реже, чем в физике или биологии. Однако прогрессу препятствует упрямое обращение к гипотезам, в пользу которых никогда не проводилось надежных, удовлетворительных доказательств». Имеется прочная тенденция к принятию точки зрения, разделяемой каким-нибудь маститым ученым, или к неоднократной ссылке на авторитет без надлежащей проверки, в результате чего создается ложная уверенность в правоте того или иного положения13. Примерно так же высказался и Ван Унник, который в предисловии к «Studies in Luke — Acts» отметил, что «в силу частого повторения рабочие гипотезы постепенно утрачивают свой гипотетический характер»14.
Итак, мы подчеркнули, что природа литературной критики такова, что ее теории не подлежат окончательной проверке и в лучшем случае могут быть признаны вероятными. Поэтому вполне естественно наше желание узнать, существуют ли какие-либо внешние «контрольные» факторы, которые можно использовать для проверки упомянутых теорий и на каком основании мы рассматриваем их как приемлемые или неприемлемые.
Вклад археологии
Археология — это наука со своими собственными законами, и пренебрежение ими может привести к тому, что человек несведущий начнет использовать отрывочную и внешне подходящую информацию для того, чтобы доказать истинность содержания той или иной части Библии. В прошлом так и делалось, однако в настоящее время эта проблема решается на гораздо более высоком научном уровне. По существу археология создает фон, необходимый для проведения библейских исследований в различных аспектах. Имеются не только данные, свидетельствующие, что те или иные события действительно совершались, но и материалы, рисующие и освещающие жизнь и обычаи народа библейских времен. Кроме того, в настоящее время многое известно о культурной ситуации того времени.
Некоторая информация такого рода, актуальная для литературной критики Библии, живо представлена в книге К. А. Кичена «Ancint Orient and Old Testament». Он подчеркивает, что литературная критика возникла до расцвета археологии и, пользуясь множеством доказательств, утверждает, что некоторые теории, и по сей день находящие широкое признание, в действительности оказываются несостоятельными в свете археологических открытий. «Становится все очевиднее, что безотносительно к датировке тех или иных литературных форм художественные особенности древних ближневосточных договоров делают бессмысленными обычные критерии традиционной литературой критики»15.
Прежде всего бросается в глаза то, что форма Синайского завета (как он представлен в Книге Исхода и во Второзаконии) совпадает с обычным образцом договоров, принятых в конце второго тысячелетия до Р. Х., то есть того времени, когда, предположительно, он и был заключен; однако в то же время форма завета отличается от обычной формы договора, использовавшегося в первом тысячелетии, когда (согласно общепринятой теории документального анализа Пятикнижия) он был окончательно записан в своей подлинной форме. Все это ничего не говорит относительно датировки повествования и всего лишь подтверждает точность записи. Гораздо более существенно, что форма завета соответствует той, которая содержится в полном повествовании, вошедшем в нашу Библию, однако не соответствует форме, имеющейся в предполагаемых источниках (то есть в кодексах Яхвиста, Элохиста и т.д.). Объяснение, конечно, сводится к тому, что имеющийся у нас еврейский текст представляет собой первоначальную литературную форму, действительно применявшуюся в древности16. Прибегнув к обычному литературному анализу, мы окажемся в невероятной ситуации, когда форма договора, содержащаяся в более ранних источниках, не соответствует формам, существовавшим в древности, а форма, получившаяся при сложении этих источников воедино, напротив, соответствует той древней форме, к которой и относится этот составленный из разных источников документ.
Еще один тип аргументации, используемой в литературоведческом анализе, касается проблемы «дублетов». Его суть сводится к следующему: если в процессе анализа обнаруживаются два в какой-то степени сходных повествования, то предполагается, что в действительности это всего лишь одно повествование, сохранившееся в параллельных пластах предания. К такому случаю относят, например, две истории об Аврааме, выдававшем свою жену за сестру (сначала в Египте, потом в Гераре)17. Считается, что первая история представляет собой версию, содержащуюся в кодексе Яхвиста, а вторая — версию кодекса Элохиста, и обе относятся к одному и тому же проишествию. Однако эта теория осложняется тем, что существует еще одна сходная история, а именно история с Исааком, который поступил так же18. По мнению С. Х. Хука, последняя представляет собой «измененный вариант истории кодекса Элохиста», вставленный «позднейшим редактором повествования Яхвиста»19. «Вопрос о том, можно ли такое объяснение считать вполне удовлетворительным, обсуждению в данном случае не подлежит, — поясняет Хук. — Оно наверняка не удовлетворит тех, кто уже считает несостоятельной гипотезу о различных источниках Пятикнижия. Однако надо признать, что в то же время нелегко найти удовлетворительное объяснение всем этим повторениям, наличествующим в яхвистском замысле написания… истории спасения»20. Видимо, считается наивным предположить простое решение: Авраам в этом вопросе придерживался твердой линии поведения, а его сын просто последовал его примеру.