Опыты (Том 1)
Шрифт:
А между тем это был человек и впрямь великий и редкостный, запечатлевший в своей душе наставления философии и почитавший обязанностью руководствоваться ими во всей своей деятельности. И поистине нет ни одной добродетели, замечательные образцы которой он не оставил бы по себе. Что касается целомудрия (а о нем ясно свидетельствует вся его жизнь), то тут мы можем прочесть о нем нечто такое, что роднит его с Александром и Сципионом: имея в своей власти множество пленниц поразительной красоты, он не пожелал взглянуть ни на одну, и это произошло тогда, когда он был в полном расцвете сил: ведь ему минул всего лишь тридцать один год, когда он был убит парфянами [6] . Что касается его правосудия, то он не гнушался брать на себя труд лично выслушивать тяжущихся и, хотя из любознательности расспрашивал всех представших перед ним, какой они веры, все же, несмотря на враждебность, которую он испытывал к нашей, признание в принадлежности к ней нисколько не отягощало чаши его весов. Он сам придумал несколько хороших законов и отменил немало податей и налогов, введенных его предшественниками.
6.
… был убит парфянами… — Об этом сообщает Аммиан Марцеллин (XXIV,8 и XXV, 3).
Мы располагаем показаниями двух превосходных историков, очевидцев его деяний. Один из них, Марцеллин, сетует [7] во многих местах составленной им истории на тот из его указов, который запрещал христианам иметь свои школы и строжайше возбранял христианским риторам и грамматикам всякое преподавание. Марцеллин говорит, что было бы хорошо, если бы этот его поступок остался неизвестным. Весьма
7.
Один из них… сетует… — Аммиан Марцеллин, XXII, 10.
8.
… даже люди нашей веры рассказывают о нем… — Этот эпизодприводится в хронике византийского историка Зонары, которой Монтень частопользовался во французском переводе.
9.
Евтропий (ум. 370) — римский историк, написавший около 367 г.«Краткую историю Рима» в десяти книгах, носящую компилятивный характер, ноценную содержащимися в ней сведениями по истории III и IV вв. — Приводимое втексте см. Евтропий. История, X, 16.
Возвращаясь к вопросу об отличавшей его справедливости, скажу, что нет ничего, пожалуй, такого, что можно было бы поставить ему в вину, кроме строгостей, применявшихся им в начале его правления, против тех, кто примыкал к партии, поддерживавшей его предшественника Констанция [10] . Что касается присущей ему умеренности, то он неизменно вел солдатский образ жизни, как тот, кто готовится и приучает себя к тяготам и невзгодам войны [11] . Его способность бодрствовать была такова, что, деля ночь на три или, порой, на четыре части, он отдавал отдыху лишь самую меньшую; остальное время он тратил на то, чтобы лично проверять состояние своих войск и несение службы дозорами, или на чтение, ибо наряду с прочими редкостными своими качествами он был к тому же превосходно осведомлен в любом роде литературы. Передают, что Александр Великий, ложась в постель, из опасения, как бы сон не помешал ему заниматься и думать, приказывал ставить у изголовья своего ложа чашу, над которой держал руку с зажатым в ней медным шариком; он делал это для того, чтобы, в случае если дремота одолеет его и пальцы, ослабев, разожмутся, этот шарик, упав в чашу, разбудит его своим стуком [12] . Душа Юлиана, однако, бывала настолько поглощена тем, к чему он стремился, и винные пары, благодаря поразительной умеренности его образа жизни, так мало омрачали ее, что он отлично обходился и без этого ухищрения. Что касается его дарований в военном деле, то он блистал всеми качествами великого полководца. Почти всю свою жизнь он провел в непрерывных походах, и по большей части в союзе с нами [13] , во Франции, против алеманнов и франков, и мы не находим упоминания о человеке, который повидал бы на своем веку столько опасностей, сколько пришлось изведать ему, и который чаще его выказывал бы личную доблесть.
10.
Констанций — имеется в виду Констанций II, римский император с 317по 361 г. , который вел ожесточенную борьбу со своим двоюродным братомЮлианом, оспаривая у него престол.
11.
… он… вел солдатский образ жизни… — Это сообщение, равно как иследующее — о пристрастии Юлиана к литературе, почерпнуто у АммианаМарцеллина (XXV, 4).
12.
… Александр Великий… приказывал ставить… чашу… — Приводимыйпример содержится у Аммиана Марцеллина (XVI, 5) .
13.
… по большей части в союзе с нами… — Т. е. поддерживая галлов,населявших в древности Францию, против теснивших их германских племен.
Смерть его имеет черты сходства со смертью Эпаминонда, ибо он также был поражен стрелой и пытался вырвать ее, — и он достиг бы этого, если бы стрела, оказавшись по краям режущей, не поранила ему руку и не отняла у нее силу. Он настойчиво требовал, чтобы несмотря на состояние, в котором он находился, его снова отнесли в гущу сражения, и он мог бы одобрять своих воинов, хотя они и без него дрались на этот раз весьма храбро вплоть до того мгновения, когда ночь разъединила противников [14] . Благодаря философии он усвоил себе презрение к жизни и к делам человеческим. Он твердо верил в бессмертие души.
14.
… они… дрались… до того мгновения, когда ночь разъединилапротивников. — При описании смерти Юлиана Монтень опять-таки опирается наАммиана Марцеллина (XXV, 3, 6).
В делах религии он был кругом неправ и заслуживает порицания. Его прозвали Отступником потому, что он отрекся от нашей религии. Впрочем, мне кажется более правдоподобным, что она никогда и не была ему по сердцу, но что, подчиняясь законам, он притворялся, будто почитает ее, пока не захватил власть над всей империей. Он был настолько привержен своей религии, что современники, даже из числа его единоверцев, посмеивались над ним, утверждая, что, если бы ему удалось одолеть парфян, он истребил бы всех быков, какие только водятся на свете, беспрерывно принося их в жертву своим богам. Он был, к тому же, неравнодушен к искусству гадания и доверял всякого рода прорицаниям. Умирая, он, среди прочего, говорил, что испытывает к богам чувство великой признательности и благодарит их за то, что они не возымели желания убить его неожиданно, но заблаговременно оповестили о часе и месте кончины, причем послали ему не легкую и презренную смерть, подобающую лентяям и неженкам, и не томительную и медленную, полную страданий, но сочли его достойным умереть столь благородным образом, посреди его победоносного шествия и в разгар его славы. Ему явился призрак, совсем так же, как Марку Бруту [15] . В первый раз грозное видение предстало ему, когда он находился в Галлии; затем призрак снова явился ему в Персии, перед самой его смертью. Слова, которые Юлиан будто бы произнес, почувствовав, что поражен насмерть: «Ты победил, Назареянин!» или, как утверждают другие: «Радуйся, Назареянин!», — едва ли были бы забыты моими свидетелями, если бы они знали о них [16] , а между тем они оба находились при войске и отметили все, даже ничтожнейшие поступки и слова Юлиана перед его смертью; то же можно сказать и о других чудесных явлениях, будто бы связанных с нею.
15.
Ему явился призрак… как Марку Бруту. — Рассказывали, что передбитвой при Филиппах Марку Юнию Бруту ночью явился страшный призрак, которыйна вопрос Брута, кто он, ответил: «Я — твой злой гений. Мы увидимся приФилиппах». И снова будто бы этот призрак явился Бруту перед вторым сражениемпри Филиппах, завершившимся полным разгромом войск Брута и его смертью отсобственной руки. Подробнее см. Плутарх. Жизнеописание Цезаря, 69.
16.
… едва ли были бы забыты… свидетелями… — Приписываемое Юлианувосклицание является, возможно, вымыслом враждебных ему христианскихписателей.
Но возвращаюсь к основной моей теме. Как говорит Марцеллин [17] , Юлиан
давно уже таил в своем сердце склонность к язычеству, но, так как его войско состояло почти сплошь из христиан, он не решался открыто признаться в этом. Наконец, когда он увидел себя достаточно сильным, чтобы открыто выразить свою волю, он велел — открыть храмы древних богов и сделал все от него зависящее, чтобы идолопоклонство взяло верх над христианством. Обнаружив в Константинополе, что простой народ и христианские первосвященники плохо ладят между собой в вопросах веры, Юлиан, чтобы достигнуть желаемой цели, призвал обе стороны к себе во дворец и обратился к ним с настоятельным увещанием пресечь эти разногласия и предоставить каждому беспрепятственно и вполне свободно служить своей вере [18] . Он убеждал их в этом очень горячо, рассчитывая, что такая неограниченная свобода умножит среди них число партий и сект и помешает народу объединиться, а следовательно, и укрепиться при помощи доброго согласия и единомыслия, чтобы оказать ему сопротивление. Он действовал так, убедившись, на основании примеров жестокости некоторых христиан, что «нет зверя на свете страшнее для человека, чем человек». Таковы примерно его собственные слова.17.
Как говорит Марцеллин… — XXI, 2.
18.
… обратился… с… увещанием… свободно служить своей вере. —Это сообщение приводится у Аммиана Марцеллина (XXII, 5).
Тут заслуживает внимания то обстоятельство, что Юлиан пользовался для разжигания гражданских раздоров тем же самым средством, а именно свободой совести, какое было совсем недавно применено нашими королями, чтобы успокоить раздоры. Таким образом, с одной стороны, можно сказать, что снять с партий узду и предоставить им беспрепятственно придерживаться их взглядов значит сеять и распространять между ними распри, значит способствовать умножению этих распрей, поскольку нет больше преград в виде законов, способных обуздывать и останавливать их. Но, с другой стороны, снять с партий узду и предоставить им беспрепятственно придерживаться их взглядов означает вместе с тем и усыпление и расслабление их из-за легкости и удобства, с какими они могут отныне домогаться своего, означает притупление острия их воли, которая оттачивается в борьбе за что-либо необычное и труднодостижимое. И я склонен думать, воздавая честь добрым намерениям наших властителей, что, не достигнув желаемого, они сделали вид, будто желали достигнутого [19] .
19.
… не достигнув желаемого, они сделали вид, будто желалидостигнутого. — Последние строки главы содержат намек на льготы, полученныегугенотами по условиям религиозного мира 1576 г. ; им были предоставленысвобода совести, почти повсеместное свободное исповедание своей веры, правозанимать государственные должности и в качестве гарантии выполнения всегоэтого восемь крепостей.
Глава XX
Мы неспособны к беспримесному наслаждению
От слабости нашей природы проистекает, что нам не дано пользоваться вещами в их простом и естественном состоянии. Все, что бы мы ни употребляли, подверглось тем или иным изменениям. Это относится и к металлам: даже золото — и к нему приходится что-нибудь примешивать, чтобы сделать его пригодным для наших нужд. Ни столь простая и ясная добродетель, с какой мы сталкивались у Аристона, Пиррона и затем стоиков, провозгласивших ее целью жизни, ни наслаждение киренаиков и Аристиппа в чистом виде не достижимы для нас. Среди доступных нам удовольствий и благ не существует ни одного, которое было бы свободно от примеси неприятного и стеснительного,
medio de fonte leporum Surgit amari aliquid, quod in ipsis floribus angat. [1]Наше высшее наслаждение проявляется в таких формах, что становится похожим на жалобы и стенания. Разве мы не могли бы сказать, что это — предсмертные муки? И когда мы тщимся изобразить это наслаждение во всей его полноте, то приукрашаем его эпитетами и свойствами, связанными со страданием и болезнью, каковы, например, такие слова, как: истома, спазмы, изнеможение, обмирание, morbidezza [2] . Не есть ли это вернейшее свидетельство кровной близости и единства наслаждения и боли? Глубокая радость заключает в себе больше суровости, чем веселья, крайнее и полное удовлетворение — больше успокоения, чем удовольствия. Ipsa felicitas, se nisi temperat, premit [3] . Блаженство истощает человека. Это то, о чем говорит один небольшой древнегреческий стих [4] , содержание которого сводится к следующему: «боги продают всякое ниспосылаемое нам ими благо», что означает: они не даруют нам ни одного совершенного и чистого блага, и мы покупаем его ценой содержащегося в нем зла.
1.
Из источника наслаждений исходит нечто горькое, что удручает даженаходящегося среди цветов (лат.). — Лукреций, IV,1129.
2.
Изнеможение (ит.). — Итальянское слово Монтень считал, вероятно, болееточно передающим, выразительным, чем соответствующий французский синоним.
3.
Слишком неумеренная радость угнетает нас (лат.). — Сенека. Письма, 74, 18.
4.
… один… древнегреческий стих… — Намек на стих Эпихарма,сохраненный Ксенофонтом (Воспоминания о Сократе, II, I, 20).
Тяготы и удовольствия — вещи крайне различные по природе — каким-то образом соединяются природными узами. Сократ говорит, что некий бог сделал попытку сплотить в нечто целое и слить воедино страдание и наслаждение, но, так как ему не удалось осуществить этот замысел, он придумал связать их друг с другом хотя бы хвостами [5] . Метродор говорил, что не бывает печали без примеси удовольствия [6] . Не знаю, что именно имел он в виду, но я с легкостью представляю себе, что можно намеренно, добровольно и с охотой лелеять свою грусть, и настаиваю на том, что, кроме честолюбия, — а оно также может сюда примешиваться — во всем этом сквозит еще нечто приятное и заманчивое, которое тешит нас и льстит нашему самолюбию посреди самой безысходной и тягостной грусти. Разве не существует душ, которые, можно сказать, питаются ею?
5.
… страдание и наслаждение… он придумал связать друг с другом. — Платон. Федон, 60 b-с.
6.
… не бывает печали без примеси удовольствия. — Это изречениеМетродора приводится у Сенеки (Письма, 99, 25).
И некий Аттал заявляет у Сенеки [8] , что воспоминание о потерянных нами друзьях нам столь же приятно, как горечь в очень старом вине, —
Minister vetuli, puer, Falerni Ingere mi calices amariores [9] —или как яблоко с легкой кислинкой. Природа раскрывает перед нами это смешение: живописцы показывают, что одни и те же движения и морщинки наблюдаются на лице человека и когда он плачет, и когда он смеется. И в самом деле, проследите за работой живописца, пока он не закончил изображения того или другого из этих двух состояний — и вы так и не сможете установить, какое из них перед вами. Вспомним также, что безудержный смех порождает слезы. Nullum sine auctoramento malum est [10] .
7.
Есть некое удовольствие и в плаче (лат.) — Овидий. Скорбные песни, IV, 3,37.
8.
… Аттал заявляет у Сенеки… — Сенека. Письма, 63, 4.
9.
Служитель старого фалерна, мальчик, наполни мне чаши самым горьким(лат.). — Катулл, XXVII, 1.
10.
Нет горя без услады (лат.) — Сенека. Письма, 99, 25.