Опыты (Том 1)
Шрифт:
Далее, я весьма признателен Жаку Амио за то, что, произнося однажды на французском языке проповедь, он оставил все латинские имена в неприкосновенности, а не коверкал их и неизменял так, чтобы они звучали на французский лад. Сначала это немного резало слух, но затем, благодаря успеху его перевода «Жизнеописаний» Плутарха, вошло во всеобщее употребление и перестало представляться нам странным. Я часто высказывал пожелание, чтобы люди, пишущие исторические труды по-латыни, оставляли наши имена такими, какими мы знаем их, ибо когда Водемон превращается в Валлемонтануса [3] и вообще не переиначивается на греческий или латинский лад, мы перестаем уже разбираться в чем-либо и что-либо понимать.
3.
Валлемонтанус — латинизированная форма французского имени Водемон.
В заключение скажу, что обыкновением именовать каждого по названию его поместья или лена — очень дурной обычай, приводящий у нас во Франции к самым плохим последствиям: ничто на свете не способствует в такой мере генеалогической путанице и недоразумениям. Младший отпрыск благородного рода, получив во владение землю, а вместе с нею и имя, по которым он приобрел известность и почет, не может отказаться от него без ущерба для своей чести; через десять лет после его смерти земля переходит к совершенно постороннему человеку, который поступает точно так же; вы сами можете сообразить, легко ли будет разобраться в их родословной. Незачем далеко ходить за примерами — вспомним о нашем королевском семействе,
И все эти изменения происходят так свободно, что в наше время я не видел ни одного человека, достигшего прихотью судьбы исключительно высокого положения, который не обретал бы немедленно новых родовых званий, его отцу неизвестных и взятых из какой-либо знаменитой родословной; и легко понять, что незнатные фамилии особенно охотно идут на подобную подделку. Сколько у нас во Франции дворян, заявляющих права на происхождение от королевского рода! Я полагаю — больше, чем тех, которые на это не притязают. Один из моих друзей рассказал мне такой весьма забавный случай. Однажды собрались вместе несколько дворян, и они принялись обсуждать спор, возникший между двумя сеньорами. Один из этих сеньоров, благодаря своим титулам и брачным связям, имел известные преимущества перед простыми дворянами. Из-за этого его преимущества каждый, пытаясь сравняться с ним, приписывал себе — кто то, кто иное происхождение, ссылаясь на сходство своего фамильного имени с каким-либо другим, либо на сходство гербов, либо на старую грамоту, сохранявшуюся у него в доме; и самый ничтожный из этих дворян оказывался потомком какого-нибудь заморского государя. Так как этот спор происходил за обедом, тот, кто рассказал мне о нем, вместо того, чтобы занять свое место, попятился назад с нижайшими поклонами, умоляя собравшихся извинить его за то, что он до сих пор имел смелость пребывать среди них, как равный; теперь же, узнав об их высоком происхождении, он будет чтить их, согласно их рангам, и ему не подобает сидеть в присутствии стольких принцев. После этой шутовской выходки он крепко отругал их: «Будьте довольны, клянусь богом, тем, чем довольствовались наши отцы, и тем, чем мы в действительности являемся; мы и так достаточно много собой представляем — только бы нам уметь хорошо поддерживать честь своего имени; не будем же отрекаться от доли и от судеб наших предков и отбросим эти дурацкие выдумки, только вредящие тем, кто имеет бесстыдство на них ссылаться».
Гербы не более надежны, чем фамильные прозвища. У меня, например, лазурное поле, усеянное золотыми трилистниками, и золотая львиная лапа держит щит, пересеченный красной полосой. По какому особому праву эти изображения должны оставаться только в моей семье? Один из зятьев перенесет их в другую; какой-нибудь безродный, приобретший землю за деньги, сделает себе из них новый герб. Ни в чем другом не бывает столько изменений и путаницы.
Но это рассуждение заставляет меня перейти к другому вопросу. Подумаем хорошенько, и ради господа бога, приглядимся внимательно, на каких основаниях зиждутся слава и почет, ради которых мы готовы перевернуть весь мир; на чем покоится известность, которой мы с таким трудом домогаемся. В конце концов, какой-нибудь Пьер или Гильом является носителем этой славы, ее защитником, и она его касается ближе всего. О, полная отваги человеческая надежда! Зародившись в какое-то мгновенье в ком-то из смертных, она готова завладеть необъятным, бесконечным, вечным! Природа одарила нас забавной игрушкой! А что такое эти Пьер или Гильом? Всего-навсего пустой звук, три или четыре росчерка пера, в которых — заметьте при этом! — так легко напутать. Право, я готов спросить: кому же в конце-концов, принадлежит честь стольких побед — Гекену, Глекену или Геакену? [4] . Здесь такой вопрос уместнее, чем у Лукиана, где греч. спорит с , ибо
4.
…кому… принадлежит… Гекену, Глекену или Геакену? — Монтеньимеет в виду Бертрана Дю Геклена (см. о нем прим. 8, гл. III), имякоторого писалось и произносилось на разные лады.
Здесь дело немаловажное: речь идет о том, какой из этих букв воздать славу стольких осад, битв, ран, дней, проведенных в плену, и услуг, оказанных французской короне этим ее прославленным конетаблем. Никола Денизо [6] дал себе труд сохранить лишь самые буквы, составлявшие его имя, но совершенно изменил их порядок, чтобы путем их перестановки создать себе новое имя — граф д’Альсинуа, которое и венчал славой своего поэтического и живописного искусства. А историку Светонию было дорого только значение его имени, и он сделал Транквилла наследником своей литературной славы, отказав в этом Ленису, как прозывался его отец [7] . Кто поверил бы, что полководцу Баярду принадлежит только та честь, которую он заимствовал у деяний Пьера Террайля? [8] И что Антуан Эскален допустил, чтобы на глазах его капитан Пулен и барон де Ла-Гард похитили у него славу стольких морских путешествий и трудных дел, совершенных на море и на суше? [9]
5.
…здесь речь идет не о дешевой и пустой награде (лат). — Вергилий. Энеида, XII,764.
6.
Никола Денизо (1515–1559) — французский поэт и художник.
7.
…Светонию было дорого только значение его имени… — Здесь речьидет о знаменитом римском писателе, авторе «Жизни двенадцати цезарей» — ГаеСветонии Транквилле, родовое имя которого было Ленис (Lenis), что означаетпо-латыни «медлительный», «спокойный». Tranquillus (Транквилл) имя, которымон называл сам себя, — также по-латыни — «спокойный». Таким образом,латинские слова tranquillus и lenis почти синонимы, на что и указываетМонтень.
8.
Пьер Террайль — подлинное имя французского полководца Баярда (см.прим. 19, Гл. III).
9.
Антуан Эскален (ок. 1498–1578) называл себя также капитаном Пуленоми бароном де Ла-Гард. Это был французский офицер, отличившийся на военнойслужбе и на дипломатическом поприще.
Кроме того, эти начертания пером одинаковы для тысяч людей. Сколько у того или иного народа носителей одинаковых имен и прозваний! А сколько таких среди различных народов в различных странах и на протяжении веков? История знает трех Сократов, пять Платонов, восемь Аристотелей, семь Ксенофонтов, двадцать Демет-риев, двадцать Феодоров. А сколько еще их не сохранилось в памяти истории — попробуйте угадать! Кто помешает моему конюху назваться Помпеем Великим? Но в конце-то концов, какие способы, какие средства существуют для того, чтобы связать с моим покойным конюхом или тем другим человеком, которому в Египте отрубили голову, соединить с ними эти прославленные сочетания звуков и начертания букв так, чтобы они могли ими гордиться?
Id cinerem et manes credis curare sepultos? [10]Что знают оба великих мужа, одинаково высоко оцененных людьми,Эпаминонд о том прославляющем его стихе, который в течение стольких веков передается из уст в уста:
Consiliis nostris laus est attrita Laconum? [11]и Сципион Африканский о другом стихе, относящемся к нему:
А sole exoriente supra Maeotis paludes Nemo est qul factis me aequirarare queat? [12]10.
Неужели
ты думаешь, что прах и души покойников пекутся об этом? (лат.) —Вергилий. Энеида, IV, 34.11.
Нашими стараниями поубавилась слава спартанцев (лат). — Цицерон.Тускуланские беседы, V, 17.
12.
От самого восхода солнца у Меотийского озера нет никого, кто мог бысравниться подвигами со мною (лат). — Цицерон. Тускуланские беседы, V, 17.
Людей, живущих после них, ласкает сладость подобных восхвалений, возбуждая в них ревность и жажду славы, и бессознательно, игрой воображения, они переносят на усопших эти собственные свои чувства; а обманчивая надежда заставляет их верить, что они сами способны на такие же деяния. Богу это известно. И тем не менее,
ad haec se Romanus, Graiusque, et Barbarus induperator Erexit, causas discriminis atque laboris Inde habuit: tanto maior famae sitis est quam Virtutis [13] .13.
…вот что воодушевляло полководцев греческих, римских и варварских,вот что заставило их бросить вызов опасности и вынести столько лишений; ибопоистине люди более жадны к славе, чем к добродетели (лат.). — Ювенал. Сатиры,X, 138 сл.
Глава XLVII
О ненадежности наших суждений
Хорошо говорится в этом стихе:
,Мы можем обо всем по произволу говорить и за и против [1] . Например:
Vinse Hannibal, et non seppe usar poi Ben la vittoriosa ventura [2]Тот, кто разделяет это мнение и утверждает, что наши сделали ошибку в битве при Монконтуре, не развив своего успеха, или тот, кто осуждает испанского короля за то, что он не использовал своей победы над нами при Сен-Кантене [3] , может сказать, что повинны в этих ошибках душа, опьяненная выпавшей ей удачей, и храбрость, которая, сразу насытившись первыми успехами, теряет всякую охоту умножать их и с трудом переваривает достигнутое: она забрала в охапку сколько могла, больше ей не захватить, она оказалась недостойна дара, полученного от фортуны. Ибо какой смысл в нем, если врагу дана возможность оправиться? Можно ли надеяться, что осмелится вторично напасть на врага, сомкнувшего ряды, отдохнувшего и вновь вооружившегося своей досадой и жаждой мщения, тот, кто не решился преследовать его, когда он был разбит и ошеломлен,
1.
Мы можем обо всем… говорить и за и против. — Перевод стиха Гомера(Илиада, XX, 249).
2.
Ганнибал победил, но он не сумел как следует воспользоваться плодамипобеды (ит). — Петрарка. Сонет 82.
3.
Битва при Монконтуре произошла в 1569 г. во время религиозных войнво Франции; герцог Анжуйский (будущий король Генрих III) одержал в нейпобеду над вождем протестантов адмиралом Колиньи. …не использовалпобеды… при Сен-Кантене… — В битве при Сен-Кантене (1557) испанскаяармия, подкрепленная английскими отрядами, разбила французскую подкомандованием Монморанси и Колиньи. Но взятие этой крепости не повело крешительному разгрому французов. Испанский король, о котором говоритМонтень, — Филипп II.
и разве дождется он чего-либо лучшего после такой потери? Это ведь не фехтование, где выигрывает тот, кто большее количество раз кольнул рапирой противника; пока враг не повержен, надо наносить ему удар за ударом; успех — только тогда победа, когда он кладет конец военным действиям. Цезарь, которому не повезло в схватке у Орика, упрекал солдат Помпея, утверждая, что был бы уничтожен, если бы их военачальник сумел победить его до конца; сам же он по-иному взялся за дело, когда пришла его очередь. Но почему, наоборот, не сказать, что неуменье положить конец своим жадным устремлениям есть проявление излишней торопливости и ненасытности? Что желание пользоваться милостями неба без меры, которую им положил сам господь, есть злоупотребление благостью божией? Что устремляться к опасности, уже одержав победу, значит снова испытывать судьбу? Что одно из мудрейших правил в воинском искусстве — не доводить противника до отчаяния? Сулла а Марий, разбившие марсов во время Союзнической войны [5] и увидевшие, что один уцелевший отряд намеревается броситься на них с отчаянием диких зверей, не стали дожидаться и напали на него первыми. Если бы господин де Фуа [6] , увлеченный своим пылом, не стал слишком яростно преследовать остатки разбитого у Равенны врага, он не омрачил бы победы своей гибелью: недаром этот недавний пример сослужил службу господину д’Ангиену и удержал его от подобной же ошибки в битве при Серизоле [7] . Опасное дело — нападать на человека, у которого осталось только одно средство спасения — оружие, ибо необходимость — жестокая наставница: gravissimi sunt morsus irritatae necessitatis [8] .
4.
В разгар успеха, когда враг охвачен ужасом (лат). — Лукан, VII, 734.
5.
…разбившие марсов во время Союзнической войны… — Марсы —италийская народность, обитавшая в средней и южной Италии. Марсы отчаянноборолись с римлянами во время Союзнической войны (90–88 гг. до н. э.).
6.
Гастон де Фуа (1489–1512) — французский полководец, одержавший вИталии ряд побед.
7.
Битва при Серизоле (Черезоле, Италия) произошла в 1544 г. междуфранцузами и имперскими войсками; Франсуа д’Ангиен (1519–1545) — французскийполководец.
8.
Укусы разъяренной необходимости наиболее опасны (лат). — Слова ПорцияЛатрона в его речи о Катилине. — Саллюстий(?). Фрагменты, 11.
Вот почему Фарак с воспрепятствовал царю лакедемонян, одержавшему победу над мантинейцами, напасть на тысячу аргивян, которые избежали разгрома; он предоставил им отступить, чтобы не испытывать доблести этих людей, раздраженных и раздосадованных неудачей. Хлодомир, король Аквитании, одержав победу, стал преследовать разгромленного и обратившегося в бегство Гундемера, короля бургундского, и вынудил его принять бой; но собственное упорство отняло у Хлодомира плоды победы, ибо он погиб в этой схватке.
9.
Нелегко одержать победу над тем, кто сражается, будучи готов умереть.(лат.) — Лукан, IV, 275.