Оракул Апокалипсиса

– Насколько я помню, реплики головы были односложными: «да» и «нет», – уточнила она.

– Вы присутствовали на этих сеансах? – вопросительно сложил он свои пухлые губы сердечком.

– По словам очевидцев, – начала слегка раздражаться она.

– Значит, вы встречали очевидцев? – он повернулся к ней своим оттопыренным ухом, именно так она представляла троллей.

– Слушайте, Генрих, перестаньте паясничать, вы прекрасно знаете, что очевидцев след простыл уже как минимум десять столетий назад! – воскликнула Екатерина Великая.

– Ну, допустим, не всех, – уклончиво ответил Генрих, – некоторые протянули гораздо, гораздо дольше. Но сейчас их действительно нет в живых.

– А древняя голова, какое отношение она имеет ко всему этому?

– О, на этот вопрос есть многочисленные ответы!

С трудом борясь с неумолимым желанием придушить этого человека, Екатерина Великая как можно спокойнее произнесла:

– Могла бы я услышать хотя бы один из них?

– Хорошо, один так один, – издевательски улыбнулся Генрих, – голова – современница папы Сильвестра.

– Значит, об этой голове шла речь в легенде?

– Мы договорились об одном вопросе, остальные в наш устный контракт не входят, – начал разворачиваться он.

– Я не согласна! – возмутилась Екатерина Великая.

– Наши мнения в этом вопросе расходятся, – не без иронии констатировал ее собеседник, всем своим видом показывая, что их разговор окончен и он торопится.

– И похоже, не только в этом! – тон в тон ответила она.

– Вы мне напоминаете Женевьеву, – как-то сразу погрустнел он и стал каким-то более человеческим. Даже оттопыренное ухо больше прилегло к голове.

– Женевьеву Бренон? – подчиняясь какому-то внезапному наитию, уточнила она.

– Вы ее знаете? – удивился Генрих и остановился.

– Нет, я никогда не была с ней знакома, мне про нее рассказала Ангелина.

– А, понятно, – усмехнулся мужчина, – после ее выступления на презентации. Женевьева любит экзотические выходки!

– Вернее – любила, – поправила его Екатерина Дмитриевна.

Генрих как-то странно посмотрел на свою собеседницу и медленно, словно взвешивая каждое слово, спросил:

– Почему вы говорите о ней в прошедшем времени?

– Она погибла! – удивленно приподняла брови Екатерина Дмитриевна.

– Погибла! Где, когда?!

– Вы не в курсе? – удивилась Екатерина Дмитриевна.

– Нет, – внезапно посерел Генрих.

– Ее убили за день до нашего приезда сюда.

Генрих пошатнулся.

– Я не знал, – медленно произнес он, и впервые его голос зазвучал с какой-то неожиданной, хватающей за душу откровенностью. Тут же, словно желая прийти в себя, он затряс головой и торопливо закончил: – Извините, я должен вас оставить.

На этом их разговор, к огромному облегчению Екатерины Великой, завершился. Странный человек раскланялся и удалился в одному ему известном направлении. Женщина раздосадованно выскочила в парк. Свежий воздух ей был в данный момент жизненно необходим. Она завернула за угол замка и наткнулась на странную сцену. Прямо по курсу выясняли отношения муж и жена Бланше. Красный от гнева и взъерошенный консьерж размахивал руками, словно ветряная мельница крыльями. Кристина со скрещенными руками спокойно наблюдала за мужем. По презрительному выражению, проскользнувшему по ее лицу, было видно, что обвинения мужа ее не трогали. И хотя небольшого росточка, худенькая женщина и впечатляющих размеров мужчина находились в разных весовых категориях, ярость супруга ее нисколько не пугала. Екатерину ссорящиеся супруги, похоже, не заметили. Как можно тише она подошла поближе. До ее ушей донеслись обрывки разговора:

– И ради него, ради этого подлого выродка ты готова на все? – буйствовал консьерж.

Ответ Кристины был маловразумительным.

– Грязная сука! Потаскуха! – доносились до Екатерины вопли месье Бланше.

Она придвинулась поближе, но Кристина обернулась и, заметив невольную свидетельницу, что-то быстро сказала мужу. Тот как-то враз затих и, торопливо схватив Кристину за локоть, поспешил как ни в чем не бывало к служебному входу.

– Не боитесь разгуливать одна, мадам? – послышалось за спиной в этот момент.

Она вздрогнула и обернулась. Прямо перед ней блистал лихо закрученными усами и приятной улыбкой Карл Шоне.

– Вы думаете, что моей голове что-то угрожает? – раздраженно поинтересовалась Екатерина. Она сама не знала почему, но австриец ей не нравился. И даже если Марго настаивала, что Шоне – человек в общем и целом симпатичный, Екатерина Дмитриевна его на дух не переносила. Самое неприятное, что Карл явно это почувствовал и словно специально не давал ей проходу. А может быть, она это выдумывала, поправила она сама себя, надо было оставаться объективной.

– Всем нам что-то угрожает, – философски уклонился от ответа австриец.

– И вас это не смущает?

– Что – опасность? Нет, я не из пугливых. А вас?

– Мне, откровенно говоря, не по себе, тем более никакой логики в этих действиях я не вижу, – откровенно призналась она, внутренне надеясь, что и австриец настроится на чистосердечный лад.

– Почему?

– Судя по всему, Лоуренс перед смертью во всеуслышание заявлял, что остановит все эти исследования. Значит, закономерно думать, что убийца был заинтересован в продолжении исследований. Тогда как разгром лаборатории и похищение рукописей наносят всему этому делу непоправимый урон.

– Согласен с вашей логикой, но есть и другая возможность.

– Какая?

– Убийца вполне мог перенести все это в новое, безопасное место, где ему никто не помешает продолжать свои поиски.

– Тогда все указывает на работников центра, – вздохнула Екатерина Дмитриевна, втайне надеявшаяся, что разгром лаборатории – доказательство невиновности Филиппа.

– Или на их конкурентов, – снова непонятно усмехнулся Шоне.

– И вы видели эту загадочную голову?

– Нет.

– На ваш взгляд, это был терафим?

– Вы имеете в виду оракула? – И снова это насмешливое выражение.

– Да.

– Возможно, – опять уклонился от прямого ответа мужчина.

– Что возможно: что это была засушенная голова младенца, позволявшая аккумулировать универсальную магическую энергию, и прочая чепуха в этом роде?

– То есть для вас это чепуха? – вопросом на вопрос ответил Карл.

– Нет, я неточно выразилась, процесс изготовления чудовищен и преступен! – не выдержала она.

– С этим я согласен, но, как всегда, стоит вопрос благородных целей и средств их достижения.