Оранжерейный цветок

— Ты могла бы сказать мне раньше, — тихо говорит Ло, но его брови нахмурены, он пытается вспомнить то время. Возможно, он понимает то же самое, что и я.

— Я знаю, что ты не хочешь детей, и я не хотела тебя этим напрягать… Мне жаль.

Она шмыгает носом громче, изо всех сил стараясь не заплакать.

— Ш-ш-ш, — Ло крепче прижимает её к себе. — Всё хорошо, Лил.

— Нет, — говорит Лили, вытирая слезы ещё быстрее, пытаясь их сдержать. Она слегка отталкивает его назад, чтобы смотреть в его янтарные глаза. — Ты не хочешь ребенка.

— Это уже не имеет значения, — он делает длинный вдох и прикасается к своей груди. — Мы зависимые. Ты и я, — он проводит рукой между ними, будто у них один и тот же любимый цвет. — Может быть, нам не стоит заводить детей, но у нас есть средства, чтобы хорошо воспитать его или её.

— А у вас есть мы, — говорит Роуз. Она смотрит на меня.

А я киваю брату.

— У вас есть мы, Ло. Мы здесь для вас обоих.

У Роуз, Коннора и меня есть такая уверенность, которой Ло очень не хватает, и мы поддержим его на все сто процентов. Я не позволю моему брату упасть.

И Ло, и Лили выглядят ошеломленными. Мой брат кивает мне в знак благодарности. А потом он шепчет Лили: — Мы сделали это вместе. Это не твоя вина, любовь моя. Мы разберемся с этим.

— Я проебалась, — говорит она.

— Думаю, тут я обошёл тебя, учитывая последние несколько месяцев, — бормочет он. — Ты была рядом со мной, а я был чертовски глуп.

— Нет, — говорит она с наполненными слезами глазами. — Ты был очень сильным.

И тут они одновременно обнимаются. Обоих как магнитом тянет друг к другу, руки обвивают их тела с таким глубоким душевным комфортом, что я не могу смотреть.

Мы даем им возможность уединиться, но Роуз намеренно оставляет дверь открытой, так что, возможно, не так уж много уединения. И у меня голова идет кругом, когда мы заходим на кухню.

— Как только ей удалось не забеременеть, когда она каждый день трахалась с разными парнями? — спрашиваю я в недоумении.

— Она сказала, что была намного осторожнее. Тогда это было её единственным беспокойством, — говорит мне Роуз.

Теперь, когда мы знаем, что Лили не перерезала себе вены, Роуз прислоняется к кухонной столешнице, как будто это воскресный день.

— Значит, ты знала о её беременности всё это время, — предполагаю я. — Ты не подумала сказать Ло?

— Это было не мое дело, Райк, — говорит Роуз.

Я смотрю на Коннора.

— А ты? Ты никогда не был известен тем, что не лезешь в чужие дела.

— Я думаю, ты путаешь меня с собой, — говорит он небрежно, — и если ты хочешь услышать мой честный ответ, то нет, я не хотел говорить Ло. Я не думал, что он справится с этим. Радуйся, что тебе не пришлось принимать это решение, потому что оно было, блять, трудным.

Я известен тем, что лгу брату в лицо, если думаю, что он не справится с некоторыми вещами. Например, о моей собственной гребаной личности, когда я впервые встретил его.

Я не завидую тому, что они знали секрет Лили. Я бы не хотел этого.

Я осматриваю кухню, гранитные столешницы, ожидая, что легковозбудимая девочка будет сидеть там, раскачивая ногами. Её нет, поэтому я прохожу через арку в почти пустую гостиную, ищу Дэйзи, но и здесь её нет.

Я замираю на месте, осознав кое-что… она собиралась рассказать сестрам о том, что произошло несколько месяцев назад. Она собиралась, наконец, рассказать эти ужасающие подробности, которые изводили её неделями.

И, конечно же, проблемы Лили вылезли сегодня наружу, оттеснив Дэйзи на второй план. Я могу представить, что она чувствует — будто её проблемы не существенны, будто они не имеют значения в великой схеме вещей. Она снова замкнется, снова заползет в свою нору, где она прячет свои чувства и прикрывает их шутками и сарказмом.

Мое сердце застревает в моем, блять, гребаном горле.

— Дэйзи! — зову я, мои нервы обостряются.

Какого хрена я пошёл помогать Лили? Я никогда, никогда не хочу выбирать Лили вместо Дэйзи. Только потому, что Лили плачет сильнее. Только потому, что Лили кричит громче. Это не значит, что боль Дэйзи не сильнее.

Я бегу обратно через кухню, и Коннор и Роуз спрашивают меня, что случилось. Я качаю головой и проверяю гостевую ванную.

У меня внутри самое худшее предчувствие.

Я бегу в гараж, достаю телефон и звоню охране у ворот. Я достаю из кармана ключи от мотоцикла.

— Дэйзи уехала? — спрашиваю я, но нахожу ответ. Мой черный Ducati стоит одиноко, без своей красной пары.

— Пятнадцать минут назад, — говорит он.

Блять. Я вешаю трубку.

— РАЙК! — Роуз кричит во всю мощь своих легких, чтобы привлечь мое внимание. — Что происходит?

Она входит в гараж, который уже наполовину открыт, двери стонут, поднимаясь.

— Я позабочусь об этом, — говорю я ей, надевая шлем на голову. Я завожу этот гребаный мотоцикл, переключаю передачу, а потом уезжаю оттуда, прежде чем она успевает сказать ещё хоть слово.

Я так, блять, зол на себя.

Но больше всего я надеюсь, что она в порядке.

Надеюсь, я найду её до того, как она сделает что-нибудь совершенно безумное.

64. Дэйзи Кэллоуэй

Мне нужен воздух. Такой, от которого лопаются легкие. Такой толчок, от которого всё тело наполняется энергией и электричеством.

Я хочу проснуться.

Я устала находиться в полусне. Видеть мир сквозь туманные линзы.

Я паркую свой Ducati на мосту с видом на мутное озеро. Ночной воздух овевает меня, напоминая, что уже почти декабрь. Прохлада пробуждает мои кости, и я снимаю свою зеленую куртку. Остались только тонкая майка и джинсы. Я легко водружаю своё тело на старый кирпичный выступ, приветствуя холод с высоты.

Мне нужно было уйти из дома. Когда у Лили случается рецидив или какое-то эмоциональное событие, я чувствую себя помехой. Предметом мебели, преграждающим всем путь. Лучше просто уйти. И я нигде не хотела бы быть сильнее, чем здесь.

На мосту.

Вытягиваю руки, воздух словно щиплет меня, пробуждает, наполняет чем-то большим.

Я люблю сбегать на крыши зданий и кричать во всю мощь своих легких, но сегодня мой голос застревает в горле, зажатый слишком глубоко, чтобы его можно было извлечь. Я просто хочу лететь сквозь воздух. Я просто хочу парить.