Оранжерейный цветок
Шрифт:
— Это общественная собственность, — говорит Коннор. — Он может законно находиться в лесу.
— Я сказал не должны. Как они получили наводку?
— Дом на колёсах, — говорит оператор. — Я дружу с двумя парнями, которые отдыхают рядом с вами. Позвонили мне вчера вечером. Мы прилетели сегодня утром.
Я качаю головой. Это было бы больше похоже на совпадение, если бы папарацци не получали свои наводки таким образом. Но в основном это происходит благодаря их гребаным друзьям и связям.
— Ахуительно, — огрызаюсь я.
Я совершил ошибку. Надо было ехать в чёртов отель.
Оператор следует за нами как тень, заходя в кемпинг, как будто мы дали ему разрешение потусоваться с нами. О, подождите, мы, блядь, не давали.
— Сколько вас ещё будет? — спрашивает Коннор.
Он просто улыбается, и в этот момент я слышу шум шин и двигателя на холме. А потом из кустов выскакивают еще двое фотографов в дополнение к тем, кто сидит в машине. Чтоб меня.
— Райк, — говорит парень, его камера направлена на меня, пока я иду к палатке Дэйзи. — Кто с кем спал в палатках?
Прежде чем я расстегиваю молнию, я поворачиваюсь, и парень с камерой почти врезается мне в грудь. Он успевает выпрямиться, пока в моих глазах вспыхивают ярость. Мои кулаки сжимаются.
— Отойди, блять, дальше, — рычу я. — Вы пришли в наш кемпинг и нарушили наш покой. Не ведите себя так, будто это для вашей работы.
— Мне разрешено...
— Тебе разрешено дышать, потому что я тебе позволяю это делать, — опровергаю я. — Отойди назад на три метра, пока я не бросил тебя, блять, на землю.
— Ты не можешь меня трогать.
Я приближаюсь к нему, и он делает пару шагов назад.
— Думаешь, меня волнует, что я попаду в тюрьму на несколько часов? Испытай меня, блять, и твоя камера за тысячу долларов и эти долбанные фотографии исчезнут в одно мгновение.
Он остается на месте.
Я так зол, что едва могу видеть ясно. Я открываю палатку Дэйзи и просовываю голову внутрь, стараясь, чтобы оператор не видел её. Она устало зевает, едва проснувшись и она полностью, блять, голая. Я заползаю внутрь и застегиваю палатку. Её позвоночник выпрямляется, когда она рассматривает мое взбешённое выражение лица.
— Мы уходим, — говорю я, хватая свою рубашку, в которой она была. Я быстро натягиваю её ей на голову.
— Что происходит?
— Папарацци.
— О-оу, — она спешит натянуть мешковатые треники на себя. Они спадают с её талии, и я затягиваю шнурки, чтобы они держались на ней. — Каков план? — спрашивает она, стараясь не выглядеть испуганной. Но она всё ещё никому не рассказала о порезе на лице, и я уверен, что она предпочла бы рассказать об этом маме, а не позволить ей узнать об этом из таблоидов.
— Я вынесу тебя, — говорю я ей. — Схватишься за меня спереди, как обезьянка. Прижмёшься лицом к моей груди, хорошо?
— Также как Ло носит Лили? — спрашивает она.
Я не осознавал... но да, именно так мой брат носит Лили перед папарацци.
— Да, примерно так.
— И сколько их там?
— Ахуеть как много.
Она улыбается.
— Что значит ахуеть как много? Десять? Сто?
Я бросаю на неё взгляд.
— Что?
— Просто дай мне заключить тебя в свои объятья.
Я
развожу свои руки.Она ухмыляется шире.
— Повтори-ка ещё раз.
— Просто дай мне, блять, заключить тебя в свои объятья, Кэллоуэй.
Она насмешливо вздыхает.
— Я думала, ты никогда не попросишь.
Я не улыбаюсь, но мои нервы медленно начинают успокаиваться. Она делает это со мной — успокаивает меня. Заставляет меня чувствовать, что это беспокойство должно быть чем-то меньшим, менее значительным.
Она ползет ко мне, и я поднимаю её на руки, её ноги обвивают мою талию, а её щека прижимается к моей груди. Я провожу пальцами по её спутанным, беспорядочным волосам.
— Держись крепче, милая.
Я открываю палатку, и свет вспыхивает, как неоновая бомба.
42. Дэйзи Кэллоуэй
.
Мы разделились.
Я в черной двухдверной спортивной машине, которую Роуз арендовала вместе с Лили, еду по шоссе с Райком. Роуз, Коннор, Лили и Ло сели во внедорожник. Папарацци поехали разными дорогами. Одни следовали за нами, другие за ними.
Райк стряхнул три фургона с нашей задницы менее чем за тридцать минут. Наша спортивная машина с механической коробкой передач, и Райк переключал передачи и резко срезал углы, ведя машину так, будто он хозяин дороги. Он не боялся нажать на тормоз в последний момент, поехать задним ходом или разогнаться до скорости в сто километров в час. Если бы у нас недавно не было секса, я бы подумала, что это самая сексуальная и горячая вещь, которую он когда-либо делал со мной.
Теперь открытое шоссе не так предвкушает, но зато оно спокойное. И я благодарна за отсутствие хвоста и сумасшедших папарацци.
Когда сигнал сотовой связи снова стал нормально ловить, мы договорились с остальными встретиться в Юте у Каньонленда12.
Я перевожу свои глаза на Райка. Его взгляд устремлен на дорогу, но его рука почти всю дорогу лежит на моем бедре. Теперь, когда мы одни, по-настоящему одни, кажется, что все наши ограничения исчезают. Мне нравится эта свобода, и я хочу, чтобы она продлилась до конца этой поездки.
— Прекрати, Дэйз, — говорит он мне. — Это пиздец как раздражает.
Я понимаю, что открыла и закрыла приборную панель уже около пятидесяти раз.
— Поиграй, блять, с окном.
— Уже, — говорю я. — Оно восстало против меня и больше не опускается.
Он держит одну руку на руле и смотрит на меня.
— У тебя проблемы.
— Какое верное, верное утверждение, — говорю я с улыбкой. — Скажи ещё одно.
Он показывает мне средний палец, а затем путает мои волосы.
Я смеюсь.
— Я ничего не могу поделать со своей суетливостью. В машине скучно.
И я выпила пять LightningBolts!13, чтобы побороть свою усталость. Спасибо, бессонница. Я уже развязала кроссовки и сплела браслеты из шнурков. Теперь я подумываю сыграть в Ниточку14 с помощью этих же шнурков.
Глаза Райка перебегают на меня, а потом он тянется вверх и нажимает на кнопку у светильника на потолке. Люк в крыше со скрипом открывается.