Оранжевая история
Шрифт:
Я отправляюсь на поиски Питера, и нахожу его на террасе, в белых шортах, футболке и темных очках, удобно устроившегося в плетеном шезлонге.
— Твое предложение о кредите еще в силе? — я становлюсь между ним и солнцем, и моя тень ложится на его лицо.
— А-ха, — констатирует он непередаваемо самодовольным тоном.
— Сто тысяч — минимальная нужная сумма, а максимальный процент, который мы можем заплатить по ней — 5,3 %. Тебе подойдут такие условия?
— Надо подумать, — он напускает на себя сосредоточенный вид, а затем изрекает:
— Нет,
— Что значит «не совсем»?
— Условия меня не впечатляют. Тебе придется быть очень убедительной. Всю ночь.
— Что-о?!
— Да, всю ночь. Любые мои фантазии и пожелания.
— Бролин, ты извращенец.
— А ты гордячка. Надо было соглашаться сразу. А теперь таковы мои встречные условия. У тебя есть время до вечера, чтобы их обдумать.
— Мы в этом доме, между прочим, не одни.
— Ха, мне нравится ход твоих мыслей. Но ты права, и кровать слишком узкая. Дай-ка мне ключи от твоего монстра.
— Что ты собираешься делать?
— Поеду в город, куплю водяной матрас.
— Почему бы не поехать на своем порше?
— Я не могу везти на своем порше водяной матрас.
— Пижон! На, держи, наслаждайся поездкой на драндулете.
— Ну как, я была достаточно убедительна? — спрашиваю я утром, чувствуя, как водяной матрас колышется под нашими переплетенными телами.
— О, да, мисс Пипс. И я буду настаивать, чтобы выплата процентов по кредиту осуществлялась этим же способом.
— Ну уж нет. Проценты ты будешь получать в денежной форме.
Я встаю и иду к кромке воды, оставляя позади себя пляж и Питера на водяном матрасе. Уже в воде несколькими сильными гребками он нагоняет меня. Но заплывать далеко сил нет ни у него, ни у меня — сказываются продолжительные «ночные переговоры». Поэтому мы просто лежим на воде. Потом одеваемся и возвращаемся на ферму.
На следующий день я, Френни и Питер по всем правилам оформляем переводной вексель, а через неделю Питер возвращается в Сидней для начала разбирательств его дела.
— Мне поехать с тобой? — спрашиваю я перед отъездом, помогая ему собирать сумку.
— Нет, я сам справлюсь.
— Хорошо. Но если я буду нужна, звони.
Небрежно забросив сумку в багажник порше, он поворачивается ко мне.
— Ну что, Пипс, поцелуй меня так, чтобы у меня был повод вернуться.
Я подхожу к нему, поднимаюсь на цыпочки, обнимаю его и целую, целую, целую…
— Я просил поцеловать так, чтобы хотелось вернуться, а не так, чтобы не хотелось уезжать, — говорит он, отрываясь от меня.
— Удачи!
Я отхожу чуть в сторону, и порше резко срывается с места.
Мой медовый месяц заканчивается, пусть и не столь внезапно, как начался. Сразу после отъезда Питера, я еду к родителям, памятуя о данном матери обещании поговорить с отцом.
— Он в саду, — говорит мама.
Я выхожу в сад и нахожу отца в кресле, слушающим радио.
— Привет. Что интересного слышно?
— Я
возвращаюсь в Сидней, — говорит он. — Я уже чувствую себя намного лучше.Хотя я научилась понимать его теперешнюю речь, мне требуется время, чтобы уяснить себе эту идею.
— А мама?
— И мама тоже. И ты. Нечего делать в этом захолустье.
— Нет, — я качаю головой, — я никуда не поеду. Мне здесь нравится.
— Это ты затащила меня сюда, — он неприязненно смотрит на меня в упор.
— Врачи прописали тебе такой режим, — отвечаю я.
— Мне уже лучше. Я здесь больше не хочу оставаться. В Сиднее у меня есть друзья, там нормальная жизнь.
— У меня сейчас нет свободных денег. Все свои сбережения я вложила в ферму, а из текущих доходов не смогу оплачивать вам квартиру в Сиднее. Я собираюсь завести ребенка.
— Ребенка? Зачем они нужны, эти дети.
Действительно, некоторым людям не стоит иметь детей, не в первый раз проносится в моей голове.
— Мне здесь скучно. Я хочу в Сидней, — обиженно продолжает отец.
Он не хочет меня слышать. Он не слышит. И не потому, что болен. Так всегда было. Всегда только «я», только «мне». Абсолютный эгоизм. Такое не лечится.
Странно, раньше это приводило меня в бешенство. Теперь я лишь грустно констатирую факт.
И, вернувшись в дом, говорю маме:
— Давно это началось?
— С самой первой минуты. Ему здесь сразу не понравилось, — спокойно отвечает мама, занимаясь мытьем посуды.
— А что ты об этом думаешь?
— Бессмысленно оставаться сейчас. Пока он считал, что ему здесь лучше, что это необходимо для лечения — смысл был. А сейчас все здесь выводит его из себя.
— Ну да, конечно, стало лучше — и потянуло в любимую сиднейскую пивнушку. А ты? Ты поедешь с ним?
Мать посмотрела на меня как на ненормальную.
— Да, разумеется.
— Мама, он превратил нашу, твою жизнь в кошмар, и ты все равно собираешься идти за ним хоть на край света?
Мама лишь на секунду помедлила с ответом.
— Салли, ты не права. У нас было много светлых моментов, особенно в начале. И потом, как бы плохо ни было с ним, без него мне будет еще хуже.
Ее слова удивили меня. Хотя, если вдуматься, должно же быть что-то, что удерживало бы ее рядом с отцом. И вот, оказывается, что.
— А как же я, мама? И… ты не хотела бы проводить время с внуками?
— Я хотела бы проводить время с тобой, и хотела бы, чтобы у меня были внуки. Но пока, из двух эгоистов я выбираю того, кто больше во мне нуждается.
— Я эгоистка?
— Ты эгоистка. С детства, — улыбнулась мама. — И не делай такие большие глаза. Вы с отцом — два сапога пара. Думаешь, я не знаю, почему ты приехала именно сегодня? Потому что он уехал. Когда ты с ним, мы тебе не нужны. Ты откупаешься от нас деньгами и считаешь, этого достаточно.
В маминых словах определенно была доля правды, но признавать ее было обидно. Я никогда не хотела, чтобы у меня было что-то общее с отцом. Тем более, это.