Орбинавты

Последний отрезок пути шел в гору. О близости Гранады стало ясно по появившимся на горизонте заснеженным вершинам Сьерра-Невады.

Мануэль жалел, что во время разговора с Алонсо во внутреннем дворике дома Хосе Гарделя ему не пришли в голову вопросы, которые донимали его сейчас. Ну почему этот разговор не состоялся хотя бы на день раньше?! Теперь одному Богу известно, когда он снова сможет увидеть начитанного молодого мориска. Мануэлю хотелось о многом его расспросить. Алонсо, судя по всему, был моложе его самого, однако Мануэль видел в нем единственного человека, который, вероятно, мог ответить на его вопросы.

Если бы у Мануэля была сейчас возможность поговорить с Алонсо, он в первую очередь спросил бы его, откуда тот почерпнул свои странные идеи. Неужели ему самому пришло в голову это сходство между жизнью и сновидениями? Или же Алонсо прочитал об этом в какой-то книге? Даже не будучи великим книгочеем, Мануэль многое дал бы за возможность ознакомиться с содержанием подобного сочинения.

Мануэль прогнал прочь эти мысли. Он понимал, что они приходят к нему под влиянием разговора с Алонсо, и это ему было неприятно: мысли воспринимались как чужие, а не свои.

Где-то впереди, в том направлении, куда двигался обоз, раздался отдаленный гул, который затем распался на отдельные дробящиеся удары. В той же стороне показался дымок. В обозе раздались испуганные голоса.

Мануэль, сообразив, что там идет сражение, погнал коня, оторвался от медлительного обоза маркитантов, проскочил около трехсот футов и остановился. Под ним расстилалась окруженная холмами долина, где кипел бой. Гулкие звуки, которые они только что слышали, производили ядра, выпускаемые с обеих сторон мортирами и бомбардами.

С того места, откуда наблюдал Мануэль, было хорошо видно все: и квадратная форма шатрового лагеря, окруженного в нескольких местах рвами и укреплениями, и возвышающийся на горизонте город. Отсюда Гранада выглядела кукольной, ненастоящей, отчего ее незабываемая с первого же взгляда красота казалась еще более неожиданной и невозможной.

В зрелище сражения было что-то нереальное. Крошечные люди выпускали стрелы, неслись на маленьких лошадях, разворачивали миниатюрные знамена, падали замертво. И сам этот неправдоподобный город с его еле заметными взгляду зубчатыми башнями был миражом, ибо таких волшебных городов не бывает.

И в то же время все это было очень настоящим — кровь, опасность, азарт, стремление к победе, ненависть к врагу!

Там, внизу, сражались и погибали люди, и Мануэль почувствовал, как, вместо благоразумия и естественной заботы о собственной безопасности, теперь его переполняют совсем другие чувства и что им некогда искать названия.

— Советую вам дождаться конца сражения! Даст Бог, еще увидимся! — крикнул Мануэль маркитантам и пустил Августа вниз по склону. Мимо понеслись холмы и деревья, и в Мануэле зазвучала музыка нарастающей скорости, канцона воющего ветра и безоглядной отваги. Она становилась все громче и громче, вбирая в себя приближающиеся хлопки, грохот, перестук множества копыт, свист копий и стрел.

Миновав и оставив позади нагромождение шатров, Мануэль ворвался в самую гущу сражения, в водоворот, образованный движущимися людьми и лошадьми, запахами их тел, криками гнева, боли и выкриками команд. Он с удовлетворением отметил, насколько был прав, предпочтя бригантину [25] сплошным латам. Конечно, легкие доспехи не защищали тела полностью, оставляя многие его части уязвимыми для ударов противника. Но они весили намного меньше.

Рыцарь, полностью облаченный в латы, был подобен ходячей (или, точнее, верховой) крепости. Очень трудно было нанести ему ранение. Когда строй таких рыцарей метал копья, они представляли собой весьма грозную силу. Однако в ближнем бою теряли всякое преимущество, обездвиженные тяжестью лат.

25

Бригантина — пластинчатый доспех, наклепанный на суконную основу. Чаще всего бригантина защищала только туловище. Для защиты конечностей использовались дополнительные элементы: латные, шинные (то есть состоящие из металлических полос) или кольчужные.

Именно в такой ситуации находился рыцарь, на помощь которому ринулся Мануэль. Поверх его сплошных лат был накинут просторный желто-синий плащ-сюрко, предохранявший их от перегрева. Не человек, а металлическая статуя. Лошадь, как и всадник, была закована в тяжелую броню, прикрывавшую морду и значительную часть туловища. Трудно было даже вообразить тяжесть, которую приходилось нести этому животному. Неподвижность, как наездника, так и коня, была почти полной. Сложность положения рыцаря усугублялась тем, что ему приходилось одновременно отражать атаку окруживших его трех сарацинских всадников в легких подвижных доспехах, как и Мануэль. Они быстро накатывались на рыцаря и так же быстро отскакивали от него. Было ясно, что долго рыцарь не продержится.

Мануэль налетел на мавров как смерч. Первый же удар меча выбил одного из них из седла. Со вторым пришлось повозиться — удар, лязг клинков, отскок, совсем как в годы ученичества. Изловчившись, идальго ранил противника в правое плечо. Тот с криком выронил меч на землю и, развернув коня, помчался прочь. Третий противник, пытавшийся найти уязвимое место в броне желто-синего рыцаря, уже успел нанести мощный удар по его шлему, и рыцарь, покачиваясь, с трудом удержался от падения с лошади. Мавр вдруг заметил, что оказался один против двух соперников. По-видимому, это шло вразрез предписанной ему тактике боя, и он тут же ретировался.

Вокруг неожиданно заиграли трубы. Бой, кажется, шел уже давно и теперь приближался к завершению. Мануэль видел вокруг себя одних христиан. С некоторым трудом успокоив возбужденного Августа, который все норовил встать на дыбы и издавал то ли победное, то ли перепуганное ржание, он осмотрелся и увидел, как мусульманская конница отступает к воротам города. К его изумлению, после того, как последний всадник-сарацин скрылся за городскими воротами, они остались открытыми.

— Не удивляйтесь, — раздался приглушенный голос. — Так распорядился Муса, командующий их конницей.

Мануэль обернулся и увидел, что с ним разговаривает желто-синий рыцарь, поднявший забрало. Его живые карие глаза контрастировали с некоторой одутловатостью лица.

— За каждыми воротами постоянно находится наготове отряд отборных всадников, — пояснил рыцарь. — Их кони всегда оседланы. Муса заявил, что его люди будут теперь цепями и засовами города, что запирать ворота нет необходимости, так как, по его словам, наши войска не представляют для Гранады никакой угрозы. Так он пытается поднять настроение горожан, но, думаю, когда мы в очередной раз зададим им жару, как сегодня, вмешается эмир и отменит это решение.

Голос звучал изнутри шлема глуховато, но достаточно отчетливо. Легко узнаваемый астурийский акцент напоминал леонский. Незнакомец представился как Гильермо Энтре-Риос из Овьедо.

По дороге в осадный лагерь Энтре-Риос, узнав, что Мануэль только что прибыл в лагерь и намерен вступить в отряд ополченцев из Саламанки, воскликнул:

— Дорогой мой земляк! Надеюсь, вы не против того, что я вас так называю? Неужели вы действительно пойдете туда служить под началом какого-то безродного наемника?