Ordeals of the Love
Шрифт:
Петир сделал шаг. Еще один. Медленно взял небольшую рыжую прядь волос, пропуская мягкие локоны через пальцы, и опустил глаза. Бейлиш не хотел, чтобы случайно она вдруг увидела, что именно в этот момент он чувствовал нечто более весомое, нежели просто влечение или страсть.
Лорд сам еще не до конца осознавал, что именно на него нашло. Но что бы то ни было, оно овладело им моментально, не давая и шанса выкарабкаться из окутавших его сетей.
А дальше все пошло в тартарары.
Он, без тени сомнения, взял её лицо в ладони и наклонился ближе, оставив на её губах нежный, осторожный поцелуй.
Конечно, даже тогда он хотел большего. Лорд -
Пересмешник разомкнул веки. Невнимательным взглядом окинув комнату, он вспомнил, где находится. Он провел дрожащей рукой по вспотевшему лбу.
Она была единственная, мысль о которой заставляла его руки дрожать, а лоб покрываться потом, и напрягаться то, чем думать, отнюдь, не желательно.
Он медленно поднялся с кресла и приблизился к окну. Унылый и мрачный вид двора Винтерфелла снова предстал перед его взором.
Правду сказать, Петир никогда не любил это место. Этот замок. Эти стены. Этот климат. Этих людей. Людей, которые забрали его когда - то горячо любимую женщину. Но сейчас их здесь нет. Давно уже нет.
Рабочие с суровыми северными лицами яростно трудились, орудуя молотками, катая загруженные тележки, стараясь вернуть замку прежний вид. Со стороны казалось, что людей было не так много. А может и не казалось. Вчера в битве полегло много людей. И грешных и ещё безвинных. И стариков и молодых. Людей Сноу и людей Болтона.
Болтон.
До сих пор это имя приводило лорда в бешенство. Он до сих пор его ненавидел.
«Бессмысленная ненависть, - будто упрекнув себя, злобно заметил бывший мастер над монетой, — бессмысленно ненавидеть мертвецов».
«Рамси Болтон — мертвец», — эта мысль заставляла его невольно улыбаться.
Конечно, он хотел бы самостоятельно покончить с ним. Заставить его страдать. Мучиться и корчиться от боли. Заставить молить о смерти и сожалеть о содеянном. Заставить умолять о прощении за то, что солгал ему. За то, что причинял ей боль. Но большее право расквитаться с этим ублюдком было не у него.
Санса.
Она заставила его страдать. Она убила его. Она отомстила за себя, за свою семью. За братьев, за мать. Она не подарила ему легкую смерть, он этого не заслуживал. Младший Болтон мучился, кричал, срывая голос, когда его же голодные псы отрывали от него кусок за куском.
«Ироничная смерть, - сухо заметил про себя Бейлиш, когда его доверенный человек рассказал ему об этом. — Собаке собачья смерть».
Мысль о том, что Санса больше не невинная девушка, что на её руках кровь, одновременно пугала и восхищала его. Он всегда любил её невинность, непорочность, чистоту. Это завораживало такого порочного и лживого человека, как Мизинец. И теперь, когда его волчица больше не была такой, его беспокоила мысль, как бы она не стала той же Серсеей.
Но также эта тьма, которая поселилась в его ученице, эта порочность и грешность, манила его к ней. Ему нравилась такая Санса. Такая на вид уверенная,
хладнокровная. Мысль о том, что он был её учителем и многими вещами она научилась у него, грела его темную душу, как огонь в холодную ночь заблудившегося странника.«Мне надо с ней поговорить», - решил про себя Мизинец. Он знал, что она в Богороще, тот же доверенный человек сообщил ему об этом.
Наверное, сейчас она пытается свыкнуться со всем произошедшим. Пытается справиться со всем, что навалилось на неё. Совсем одна. В зимнюю стужу покинутая всеми.
И снова перед его взором всплыл её образ. Её бледное лицо, её ослепляющие волосы, её глубокие глаза, её пухлые губы и её тихий голос…
Вдруг он почувствовал острое желание прийти к ней. Помочь справиться со всем навалившемся. Стать для неё опорой. Но для этого нельзя было медлить. Почему медлить было нельзя, Петир и сам не знал. Но сама эта мысль крепко засела в его сознание, заставив безоговорочно поверить в её правильность.
Пересмешник, следуя порыву эмоций, на скорую руку накинул на себя плащ и быстро вышел на морозный воздух.
Всю дорогу до Богорощи лорд слышал лишь свое участившееся сердцебиение и чувствовал сбивающую мысли пульсацию в висках.
========== II. Признание. ==========
Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль
— Сергей Есенин
Зима. Полдень. Частый снег неспешно и осторожно опускается на землю, покрывая всю поверхность шелковым белоснежным ковром. Морозный воздух щекочет кожу, оставляя легкий румянец на лицах не спрятавшихся в домах людей. Временами появляющийся холодный зимний ветер пробирает до костей, заставляя невольно поежиться.
Винтерфелл. Шум. Гам. Работа идет полным ходом. Слышны чьи-то крики, возгласы, ругань и брань. Люди повсюду, нигде в замке не найти уединённого уголка. Только в крипте. Но там еще холоднее. Еще мрачнее. Еще больнее. Слишком много родных людей погребено там. Слишком много воспоминаний всплывают из дальних уголков сознания.
Богороща. Тишина. Покой. Умиротворение. Здесь никого нет кроме неё. Нет людей. Нет лишнего шума. Здесь не так больно. Не так много навязчивых воспоминаний.
Она сидит у Чардрева, пытаясь свыкнуться со всем, что произошло. Слишком много случилось за столь короткий срок.
Только пару дней назад она находилась в полнейшей неуверенности в завтрашнем дне. В волнении. В страхе. В тщательно скрываемом ужасе. В гневе. В ярости на своего обидчика. В обиде на предателя. И одновременно она была рада встречи с братом. С Джоном. С её, возможно, единственным близким человеком. Пусть она и не чувствовала себя в полной безопасности, но с ним она была спокойна, насколько это было возможно в сложившийся тогда ситуации. Она столько чувствовала. Столько чувств захлестывали её одновременно. Тогда она была живой. Она чувствовала себя живой.
А сейчас она не чувствовала ничего. Ничего. Лишь пустоту.
Всепоглощающую пустоту внутри себя, затянувшую в себя все ранее испытуемые чувства.
Надолго ли?
Неуверенность, казалось, заменило равнодушие. Волнение, страх и ужас ушли в небытие. А гнев и ярость, словно свечи, угасали с каждым днем. Чувствовала ли она радость? Может быть, слегка уловимую. Она ощущала внутри себя пустоту, некое равнодушие и… холод? Может быть, это была внутренняя хладнокровность, может, это было её холодное сердце, а, может быть, ледяная жестокость. Она не знала. И её это приводило в ужас. Её пугали эти изменения.