Орфей. Часть 1

Он внезапно замолк, увидев её рездражённый жест. Она не выдержала, поднялась. Начала нервно, бессмысленно ходить по комнате.

– Ты бы лучше ушёл, Генрих. А я сделаю вид, что этого разговора не было. Никто не узнает о твоём сегодняшнем визите. Давай на этом поладим.

Он вскочил и кинулся к ней, обхватил, прижал к себе. Заглядывал в её глаза своими умоляющими глазами, отстраняя её лицо, и всё смотрел, словно гипнотизировал взглядом голубых очей, ведь она когда-то казались ей незабудками, которые она любила без памяти. Но Ева оттолкнула его, как чужая, и вырвалась.

– Уходи! Другого ответа не будет!

– Что-о? Станем разыгрывать последнюю сцену "Евгения Онегина", где он умоляет её, а она гонит его? Хочет покуражиться надо мной, отомстить? Что ж, мсти, издевайся. Я виноват перед тобой. Но я вынужден был тогда так поступить. Жизнь была жестокая. Она не оставила мне выбора. И при всём при этом я всегда продолжал любить тебя.

"Врёшь, как всегда", - думала Ева, но продолжала молчать. Не хотелось ей говорить вслух, она ужасно устала. Усталость была не физическая, а моральная. "Врёшь, - думала она со спокойной ясностью.
– Когда я была старой и никому не нужной, то только Иван любил меня. Тебя и близко не было."

– Ева! Вспомни бессмертного Пушкина: ведь Татьяна всё равно любит Онегина, даже, прогоняя его, любит. Она сама об этом говорит. И ты любишь меня. Никогда и никто меня в этом не разубедит. Прислушайся же к самой себе! Ты - моя!

Он сделал новую попытку схватить её в объятья, но она выскользнула и отшвырнула его одними лишь глазами, ненавистью взгляда. Отнюдь не сильно, так, легонько толкнула от себя, но он, уставившись на неё совершенно безумно, отлетел к двери.

Ева помнила всё: его прикосновения, его взгляд, этот уверенный мужской взгляд, в котором она читала превосходство, его руки, что сжимали её, запах его волос, его шёпот, тёплое прикосновение бритой щеки к её виску... Она помнила всё это чувственной памятью. Только теперь это воспоминание заставляло её лишь страдать. "Скорей бы он ушёл! Я никогда не смогу простить. Слишком хорошо помню, как он обошёлся со мной. Как делала аборт тайком (на следующий день нужно было выходить на сцену). Как лежала, истекая кровью. Боль в низу живота, аж тошнота подкатывает. Санитарочка приносит новые и новые пелёнки, кладёт меж ног, а кровь всё льёт, даже пузырь со льдом не помогает. И думаю в этот момент: "Что мне от него в жизни осталось? Одна рана, кровоточащая, в теле, другая, такая же, - в душе. Вот и всё. И права была мама, когда говорила: "Предательств - не прощай. Кто предал тебя один раз, сделает это и второй..."

– Ева, - снова заговорил Генрих.
– Я вижу, ты пока не можешь решиться, ты не готова. Я не буду настаивать. Хорошо. Я буду ждать, сколько нужно.

– Не нужно!

– И всё-таки. Я буду ждать тебя. Буду унижаться перед тобой, но добьюсь прощения. Мы будем вместе. Иначе быть не может.

Она мотнула головой, не в силах уже больше говорить с ним.

– Ева! Я ухожу. Но - ещё только одно. Я привёз тебе подарок. Возьми его. Это та машина, которая стоит на площадке. Пойдём, посмотришь. Я так хотел, чтобы она тебе понравилась! Идём!

– Нет. Ничего не приму. Ты не понял? За это время я успела полюбить другого. Вот такая вот ирония судьбы, что это оказался твой сын. Теперь ничего уже не изменить. Я умирать буду с его именем на устах. Пойми это и смирись.

– Хорошо, Ева. Пусть так. Но я всё же буду верить и надеяться, что ты одумаешься, что всё изменится. А пока - умоляю тебя, на коленях молю - возьми мой подарок, не отвергай. Я купил его для тебя, оформил все документы. Идём, посмотришь.

И Ева вышла с ним. Пошли рядом, меж сосен по заросшему парку в сторону посадочной площадки. Сосновый участок начал незаметно переходить в лес, появились деревца и целые заросли кустарников. Так, пробираясь по тропинке в чепурыжнике, двое приближались к просвету меж деревьев, где была площадка, и в вечерней сгущающейся мгле всё же отсвечивал корпус машины, отливал блеском налепленных щедро, как на ёлку, кристаллов Сваровски, что придавало ей какой-то карнавальный вид.

Вдруг Еве показалось, что за деревцами прошмыгнули две тени, затаились, наблюдают. Повеяло чем-то недобрым. Отголоском того самого предательства, которое навсегда слилось для неё с именем Генриха. Невольно включилось, заработало в полную силу новое защитное свойство Евы, тот дар сверхчеловека, ещё не осознанный ею. О нём сегодня утром она стремилась рассказать Ивану. В первую очередь хотела поведать не о том, что может передвигать взглядом предметы, нет, о более важном - о возникшем в ней животном чутье. Она чувствовала, "раскусывала" теперь людей, которые подходили к ней, их "нутро": что ими руководит, что они скрывают, нет ли ножа за пазухой. Она вдруг остро ощутила, хоть и с запозданием, что уже совершила непоправимую ошибку: Генриху доверяться было нельзя. Осознала вдруг и всю ситуацию целиком. За стволами притаились два "дармоеда" (как их называл Генрих) - два его охранника. До сих пор парни просто "протирали штаны" при нём да получали зарплату. Наконец-то им представилась возможность делом доказать свою преданность шефу, и они, смеясь, "пошли на дело". Да и всего-то надо было (Господи! Вот уж ответственное задание! И чего "старый хрыч" так долго их инструктировал и взволнованно запугивал?), всего-то и делов: схватить какую-то хрупенькую девчушку (вот она, идёт с ним рядом), нежно усыпить её платочком с хлороформом (со времён "Операции Ы" ничего лучше не придумали) и аккуратненько положить на заднем сидении машины. Всё! И за это будет хороший бонус в размере зарплаты.

Ева досадовала, что так поздно ощутила атмосферу западни, в которую её заманивают. Её словно холодной водой окатили, так вмиг она горько отрезвела от иллюзий. Вспыхнули, усилились в опасности новые свойства - животное чутьё и сила самозащиты.

Она рывком повернулась к Генриху. На неё повеяло той же "вонью" предательства. Её ловили на приманку - тихонько и хитро. Всё было обманом, всё! И уверения в благородстве безнадёжной любви, слёзные мольбы, и эта машина... "Мышеловка с сыром!" Самая банальная и пошленькая, как раз для молоденьких дурочек. Криминалисты, разбирая этот случай, ничуть бы не удивились - сплошь и рядом...

Импульсивно, в порыве Ева ударила бывшего любовника по лицу ладонью. Звонко, с отвращением. Отёрла руку о свои спортивные брюки, кинулась назад по тропе. Но он внезапно догнал, облапил её, подхватил на руки и помчался в сторону площадки. От неожиданности Ева, схваченная крепкими мужскими руками, как-то не успела ещё отреагировать. Он закрывал ей рот рукой. С боков к ним кинулись две "тени", которые оказались вполне увесисто-материальными, на ходу, как два танка, ломали кустарник. На мгновенье Ева задохнулась, пока замерла. Ей надо было ещё собрать силы...

Как вдруг (она благословляла этот момент потом в своих молитвах) кто-то сзади, со стороны дома, решительно рванулся к ним, раздался треск ломаемых веток, и тут же последовал удар. Кинетический удар! Ева сразу же почувствовала эту родственную ей, паранормальную силу. Такой же, как у неё, удар разгневанных глаз, сверхчеловека-клона. Генриха прямо на бегу шибануло так, что он с размаху упал, Ева - его ноша, выкатилась из рук перед ним. Но спортивное владение собственным телом позволило ей не просто грохнуться мешком на землю, что, наверное, было бы с каждой, а в мгновение ока сделать перекат и вскочить на ноги. Пока Генрих ещё пытался встать, а двое из кустов бросились ему на помощь, Ева уже перескочила через него и рванула в обратном направлении по тропинке. Тут же, прямо грудью в сгустившейся темноте, наткнулась на парня в белой куртке. В скудном свете луны чернели только его длинные волосы и окружённые тенями глаза.

– Даня! Братик!
– радостно вскрикнула девчонка.

Он остановил её на бегу, поймал в расставленные руки.

– Подожди, стой! Нам не убежать. Нас сейчас застрелят. Давай дадим им отпор. Ты такая же, как я?

Она тут же поняла его.

– Да, братишка.

Они встали рядом друг с другом, тяжело дыша, глядя в одну сторону. Ждать долго не пришлось. Все трое (Генрих впереди, за ним - "дармоеды" чёрными тенями) надвигались на них по тропе. Осторожно ступая, словно опасались какого-то неизведанного оружия, они приближались тихо, зловеще, но в сознании их ещё не было настоящего страха, чуяла Ева, одна лишь досада на неожиданную помеху. Оба парня щёлкнули затворами пистолетов. Недвусмысленно.

"Всё. Акценты расставлены, - сказала себе Ева. Брат слышал её мысли и отвечал ей без слов.
– Ты готов, Даня?"

– Да. Давай! Вместе!

И они ударили первыми. Как умели. Двое безоружных. Лишь взглядами своих горящих ненавистью глаз. А может, импульсами сердец, кто знает? Они и сами не понимали, как это у них получается. Просто у двух юных существ, которые никогда не хотели никому зла, не держали в руках оружия, просто у них, волею судьбы ставших клонами, дружно вырвалась эта боль, этот сильный, аж с криком, до слёз, до отчаяния удар - удар их воли, их соединившихся воедино двух душ. Это был их протест против страшного мира с его несправедливостью, их бунт, их сжигающий гнев, их огненный ответ на предательство. Их самозащита! Их, в конце концов, единственное оружие. Их единственный шанс остаться живыми.