Орфей. Часть 1
Шрифт:
Он с самым решительным видом двинулся с протянутой лапой к Еве, у которой видна была одна грудь из-под покрывала. Он бы ухватил эту тугую маленькую девичью грудь с тёмным торчащим соском, но тут между ними, как из-под земли, вырос Иван. Решительно оттеснил отца плечом.
– Вот что, папа, поезжай-ка ты домой и проспись, ты хватанул лишнего. Шоу окончено. Надежда Андреевна, вы ему поможете?
Она тут же захлопотала вокруг шефа. Тот попытался было вырваться и протестовать, добиваясь своего, но дюжие охранники Рекса моментально выволокли его на чистый воздух.
Никто из присутствующих больше не сомневался в новых, возрождённых из мёртвых, существах. Клоны это или биороботы или ещё Бог знает что, но у них есть память, у них есть прежняя душа, а значит - они люди. И ликуя, и обливаясь слезами,
– Быстренько дуй в город, купишь костюм, да не какой-нибудь - от Кутюр, понял? И ещё. Видишь: девочка голая. Она же родилась вместе с Даниелем, она - его сестра-близнец. Значит, и ей купи платье. Шикарное платье, не что-нибудь там. Не скупись. Всё понял? Посмотри на её фигуру (он сделал восторженный жест рукой), не ошибись, чтоб на неё было, как вылитое!
– Клянусь, шеф! У меня глаз-алмаз. Сейчас будет сделано!
И опять в небольшом скромном особняке, который окружали густые сосны и маленькие, недавно посаженные Иваном ели, появилось звонкоголосое чудо со своими песенками из ностальгических кинофильмов, всеобщая любимица, начиная с ушастого Фердинанда и кончая толстой законодательницей-домоправительницей Анатольевной.
В первые дни все посторонние, словно сговорились, оставили двоих влюблённых в покое. Не звонили, не ломились с визитами, поздравлениями и прочим. Никто пока не лез с намёками и щекотливыми разговорчиками о том, как же узаконить двоих, вновь явленных на свет не совсем традиционным путём людей, пред лицом такой тупой, неповоротливой и косной давящей махины, как государство...
От подобной проблемы у Ивана, конечно же, не раз уже трещала голова. Но сейчас, сейчас их оставили в покое, хоть на какое-то краткое время. Оставили вдвоём! Рядом были лишь шкодные, как дети, домашние питомцы с их лаем и беготнёй, да Анатольевна, которая готовила вкуснейшую еду и понимающе улыбалась, когда случайно сталкивалась с Иваном где-нибудь на кухне (он был в одних трусах, босиком и с воровским видом разыскивал в холодильнике остатки торта, хватал тарелку и мчался снова в спальню). Впрочем, сейчас этим двоим какую еду бы ни подали, они бы съели, не заметив. Ева сказала по этому поводу очень просто, без философского умничанья:
– Знаешь, когда возвращаешься к жизни из небытия, то любое проявление этой самой жизни: будь то мурчанье шёлковой, тёплой кошки, что трётся об ноги, будь то вкус самого обычного хлеба во рту или мирный петушиный крик на розовой заре - всё это принимаешь как подарок судьбы, как небывалое снисхождение Бога и преисполняешься благодарностью за каждую мелочь, которую вы, обычные люди, и не замечаете.
Ивану представлялось сначала, что теперь в их новой жизни всё будет традиционно-чинно, то есть сперва свадьба, обязательно венчанье, потом уже - новобрачная ночь... Ведь его невеста, совсем недавно рождённая из чрева хитромудрой аппаратуры, была девственна. И он хотел, чтобы брак их сперва был освящён свыше и одобрен земными властями, а потом уже их ждала бы (как Пушкин выразился) "тайна брачная постели..." Однако в жизни всё получилось немного не так. Когда Иван позвонил своему могущественному покровителю и заговорил о том, что нужно бы как-то побыстрее выхлопотать документы для двух вновьпоявившихся на свет людей, причём, взрослых, то даже "царь" Рекс, который очень многое мог в обход законов, призадумался и с лёгкой досадой ответил:
– Подожди, Вано, дорогой. Не так скоро. Дай время, и я всё улажу.
– Но почему, Рекс? Почему так долго? Что, бюрократическая машина не поддаётся?
– Видишь ли, Вано, можно было бы достать им фальшивые паспорта хорошего качества и увезти жить за границу. Это можно было бы быстро. Но ты же хочешь, чтобы всё было законно, чин по чину. Кроме того, мы на радостях растрезвонили твоё открытие на весь мир. Теперь уже, благодаря огласке, фальшивые паспорта не прокатят, сам понимаешь, да? Бачу поднялась такая!... А признать двух умерших людей живыми... Чиновники хоть лопнут, но не признают. И само собой - против тебя всколыхнулся весь учёный мир. Ты же настолько переплюнул их, что отнял у них кормушку, их хлеб! За это они тебя... В дискуссиях, и закулисных,
и публичных, только и звучит: иллюзионист, фокусник, мошенник, осквернитель могил и религии. Орут о святотатстве! Об уголовной ответственности! Призывают лишить учёной степени, сослать на лесоповал и т.д.И попробуй им что-нибудь докажи! Попробуй узаконь наших ребят! Надо было сделать всё тайно. Я сам виноват. Ты - молодой, горячий, что с тебя спрашивать? Я допустил ошибку. Теперь вся эта чиновничья свора требует эксгумации тел, всяких там доказательств... Я б их всех к стенке, педерастов! Ты подумай: какая эксгумация?! И так ясно, что трупы на месте, никто их не выкапывал. Козлы! Поверить не могут! Ни видеозаписи их не убеждают, ни показания очевидцев. Придётся, скорее всего, вам троим уезжать за границу, жить под чужими именами.
Нет, это не выход. Надо как-то пробить эту стену подлости!
– воскликнул Иван.
– с нами борются так, словно мы убили двоих людей, а не воскресили из небытия. Уж если и ты, Рекс, не можешь...
Все планы рушились. Иван сидел тогда на диване, бессмысленно глядя в телевизор и не понимал мельтешащего на экране разноцветья. Ева подошла к нему. Она только что выгуливала собак, бегала с ними по окрестностям, щёки её порозовели от холода, глаза остро блестели радостью самого простого бытия и затаённым смехом, подкрашенные ресницы смотрелись лучами вокруг этих задорных, сияющих васильков.
– Чего ты киснешь?
– Ева. Ты должна знать. Даже у Рекса не получается пробить бюрократические препоны и официально узаконить вас с Даниелем! Вы есть - и вас как бы нет. И в брак мы вступить поэтому не можем.
– Ай-яй-яй! Беда большая! Ванюха, уж не застрелиться ли ты собрался? Пускай чинуши застрелятся, потому что мы будем жить им назло! Ты поэтому со мной не спишь?
– Но я хотел, чтобы всё ао закону, чтобы была свадьба, чтобы ты поверила, поняла, как я люблю тебя. Ты должна стать женой, только женой!
– Глупенький! Мальчик ты мой!
– она скинула куртку и подсела к нему на диван.
– Иди ко мне!
– Обняла его, порывисто прижалась. Зашептала: "Формальности... Кому они нужны? Их выдумали люди. И, если люди. И, если люди противятся нашему союзу, то грош им цена с их законами. Ведь ОН видит всё. Подумай: если бы ОН был против, разве ОН допустил бы моё рождение?"
Иван раздевал её, наслаждался каждым мгновением, каждым движением. В спальне горели свечи, неярко, трепетно. Иван уже сбросил с хрупкой курносой девчонки бюстгальтер и приник лицом во впадину между грудями. Вдыхал этот забытый запах её кожи, духов, молодого сладковатого пота, ощущал тепло и биение сердца, как у воробушка - быстрого, взволнованного. Её дыхание тоже учащалось. Он начал целовать шёлковую кожу её живота, совсем горячий, неистово пылающий низ его. Вдруг прошептал, подняв лицо и взглянув ей в глаза:
– Ты ведь ещё девственна. Ни о чём не жалеешь? Может, ты хотела бы быть с моим отцом? Ты ведь жила с ним, любила его. Если так - я не буду принуждать тебя...
– Замолчи!
– простонала она.
– Какой же ты дурак! Иди ко мне! Только ты! Только ты один и будешь у меня. Больше никто!
Они проснулись поздно. Тусклый свет осени, уже близкой к зиме, просочился сквозь небрежно задёрнутые шторы и принёс перламутрово-серую печаль после ночного взлёта всех жизненных сил и необузданных мечтаний. "Так всегда, после опьянения, когда на волне лихой веры в себя мчишься вперёд, мчишься, будто на коне скачешь, легко и гармонично и всё удаётся, и всё должно получиться, ты уверен, ты чувствуешь... А потом - вот такое серое утро, трезвость взгляда... и всё как-то не так, гармония разлаживается, мечты разбиваются о слишком уж трезвую нашу жизнь," - думал Иван. "Говорят, это - депрессия достижения. Возможно. Я кое-чего достиг. Но далеко не всего. С бюрократической канителью мы вообще завязли. Рекс сейчас не может никого взять за глотку, тряхнуть, использовать свои связи. Сердце сдало совсем. Нужно ехать срочно ему помогать. А то мы лишимся своего защитника. А тут ещё отец звонит, напускает туману, и в тумане этом всё яснее для меня маячит призрак тюрьмы. Будто я убийца и осквернитель трупов. А что же тогда будет с Евой? Как она останется без меня? Может, свалится снова в объятья моего папаши? Уж не этого ли он дожидается?"