Орфей

Мне нужно было принять какое-то решение, а я не знал, какое. Когда Ежичка утром забралась, как это у нее водится, на два часа в ванну, я тайком сел на телефон и выяснил для начала, что в моей якобы квартире я уже не проживаю. Это было трудно, потому что прежде мне надо было заново научиться заочному обращению со всеми справочными службами надежно закрытого от шпионов города Я воспринял спокойно. Я о многом передумал той ночью. Ведь я так и не снял тогда трубку, а просто выдернул шнур из телефонной розетки

Если я хочу сохранить Женю, чтобы она не стала объектом невесть каких исследований невесть какой новой конторы, замаскированной под невесть какой вывеской, мне следует соглашаться на все, что мне предложат, ставя условием ее неприкосновенность. Вот так. О существовании гораздо более могущественных, чем какие-то конторы, сил, и вспоминать не хотелось. Да и какая разница?

Я всерьез думал, не паранойя ли у меня начала развиваться от всех перипетий. Я отдавал себе отчет, что мои надежды эфемерны. Я даже дошел до того, что начал представлять немыслимые какие-то планы бегства, как мы пробираемся, скрываемся, едва не отстреливаемся. Того хуже - выступаем в открытой прессе, подаем иски, участвуем в пресс-конференциях... По поводу чего, собственно?

Как бы то ни было, а ты вернулся к тому же, с чего начал, подумал я. Ты один - и весь Мир. Но ты не один.

***

Со скамеечки у подъезда нас окликнул парень, которого я никогда не встречал.

– За хлебом, - помахал я пакетом, - булочная тут ближайшая где, не подскажешь?

– Да чего затрудняться-то, Игорь, я и принесу. Скажите только, какого. И сколько.

– Мы прогуляться еще хотели.

– Тогда вон за угол и налево. А прогуляться - в парк. Только там еще навалено деревьев.

Женя несколько раз оглядывалась, потом перестала. Мы проехали на автобусе, вышли у большого магазина Я купил французские хлебы и изысканный торт, Женя спустилась со второго этажа с большой коробкой и пакетом. Там был галантерейный отдел. Потом мы попили кофе в "Минутке" Женя пила кофе, а я сок.

– Может быть, ты хочешь выпить?

– А ты?

– А я хочу.

В квартире она не пила. Я принес ей орехового ликера.

– Эй, - сказала она, - а кто обещал за возвращение?

Рано или поздно это надо было говорить. Я постарался быть кратким.

– Совсем-совсем?
– сказала она после некоторого раздумья

– И кофе. И чай крепкий, наверное, тоже.

– И будет...

– Это трудно объяснить словами. Но ты не горюй, - попытался я перевести на шутку, - самое главное-то не попорчено Так сказать, все при мне.

– Что произошло с тобой за эти... эти годы?

– Я тоже тебе говорил. Я жил далеко. Один. Это неинтересно. Если ты помнишь очень мало, то я мою жизнь там вообще бы за пару фраз выразил всю без остатка. Это только на первый взгляд - ах, природа, пастораль! Для тех, кто на дачу приезжает. Или для тех, кто там с рождения прожил, не знает города. Наоборот - хуже.

– Как получилось так, что ты смог попасть за мной, туда?

– Очень долго рассказывать. Я сам больше половины не понимаю. Нам придется принять все как есть. Как нам дали.

– Это... сверхъестественное?

– Ну, в какой-то мере да.

– Ты этим занимался? И занимаешься?

– Ну... нельзя так уж прямо сказать.
– Я правда не знал, как тут отвечать ей.

– Скорее уж - занимаются мной...

– Парень у подъезда, он вокруг меня в универмаге крутился. Это поэтому? Так всегда теперь будет?

– Не знаю. Не хотелось бы.

– Но может быть?

– Даже скорее всего.

– Тогда... Гарь, когда меня спросят, что я должна отвечать им? Ведь меня спросят? Потому что то, что со мной, - это тоже сверхъестественное?

– Ежа, ты задаешь вопросы... Мне бы очень не хотелось, чтоб было так. Чтобы тебя кто-то о чем-то спрашивал. Ты себе просто не представляешь, сколько их, желающих разузнать. А сколько еще тех, кто желает, чтобы ответы никогда не прозвучали... Вот видишь, я тебе все сказал. Еще сегодня ночью я не знал, как это сделать, а теперь... вот.

Я испытывал почти облегчение. Ежка положила мне пальцы на гипс.

– Там золото-брильянты, - быстро сказал я.
– А детям мороженое. О, кстати...

– Ты мне еще много-много не сказал, - задумчиво проговорила Ежик, перебирая мои холодные пальцы, на которых еще оставался несмывшийся белый след.
– Но это все равно. Я ведь тебе тоже многого не говорю. Наверное, и должно быть так. Это со временем мы друг другу все расскажем. Ты мне, а я тебе. И нам скучно станет. Нет, погоди. Я о главном сейчас. Сверхъестественное - ну, пусть. Я ведь и до него сказала, что я тебя люблю.

– И я...

– И ты. Погоди, Гарька. Вот. Это самое главное. Это помогло тебе вернуть меня... Вернуть. Неважно, как. Неважно, с помощью кого. Или чего. А сейчас мы с тобой вместе, тут, и нам хорошо. А если спрашивать нас начнут, то мы и ответим. Почему нет? Что нам, жалко? И не мучься ты, забудь о них обо всех. Понимаешь, главное - о плохом забыть, а о хорошем помнить. И больше ничего не надо.

– Конечно.

– Нам ведь обещали, что мы будем жить вечно? Твои слова?

Надо же, подумал, запомнила.

– Меня могли ввести в заблуждение. Самым подлым и бесчестным образом.

– Тогда дуэль?

– Дуэль!
– Это уже начинались наши игры. Господи! Ежка, Ежа, Женя, Женечка, Ежичек мой была со мною, о чем постороннем я еще мог думать! Да провалитесь все Миры со всеми Перевозчиками, а также Сергей Иваныч с НИИТоВами и Присматривающие с Решениями!

Ежка пила свой "Амаретто" и гримасничала:

– К старости мужчины становятся слезливыми и сентиментальными. Особенно писатели.
– О нет, она мне спуску давать не собиралась.

– Это от ветра и мусора, - пробурчал я, делая вид, что ковыряюсь в глазу.
– Засушливое лето.
– Я показал на лужи кругом.

– Говорят, для творчества больше всего пригодны тюрьмы и маяки. Ты что-нибудь сотворил там?

Я вздрогнул, и она это почувствовала.

– Да вообще-то есть одна штучка, - сказал я поспешно. И небрежно. Этот привез. Сергей Иваныч. В смысле, книгу. Новый роман. Уже старый. Так получилось... Который во вторую смену. Он вышел.

– И ты промолчал? Негодяй. Ты будешь лишен счастья лицезреть меня в новых трусиках и даже без них. Между прочим, напоминаю некоторым, что более во грехе жить не собираюсь. Или официальная регистрация, или убирайся вон.