Орнамент
Шрифт:
— Молодой человек, извините, вы на свадьбе не сыграете? Знаете, мы хотим цыганскую музыку заказать. Крестному хотим потрафить.
— А я разве цыган?
— Вы же скрипку носите.
— Скрипку и вы можете носить.
— А раз вы не цыган и играть не умеете, зачем тогда скрипку носите?
И теперь я вдруг стал ходить без скрипочки, где же моя Иренка? В самом деле, где она? Сколько уже времени я ее не видел. Сам уже раза два ходил на концерты, думал, встречу ее там. Однако понапрасну я разглядывал скрипочки, альты, виолончели и контрабасы, понапрасну озирался по сторонам, Иренки на концерте не было. И как же это нехорошо с ее стороны! Ведь если уж я ее так долго не искал, она могла хотя бы прийти на концерт, должна была все-таки догадаться, как мне ее все это время не хватало.
Я ехал домой на ночном автобусе и все оглядывался, не увижу ли где-нибудь скрипочку. Где же ты, скрипочка? Где же ты, мой остренький носик, мои веснушечки?
Негодница, ты что, не могла прийти на концерт? Я вот на концерт иду, а ты нет? И не стыдно? Как можно так позабыть мужчину, даже если он тебя порой забывал, а ведь это могло тебе только показаться, Иренка, я вовсе тебя не забыл. Боже мой, ведь сколько раз я себя чувствовал здесь совершенно потерянным. Сам не знаю, когда, как и почему я забрел сюда. Когда я был маленьким, то бегал вблизи родного дома, а теперь брожу повсюду, брожу и разыскиваю тебя — то в филармонии, то в театре, ищу тебя глазами на братиславских улицах и в переулках, в автобусе и на автобусных остановках. Разве я тебя чем-то обидел? Скажи мне, Иренка, чем, ведь я любого могу обидеть, часто так развлекаюсь. Но разве кто-нибудь знает, в какой я пустоте живу, как тоскую, как читаю по ночам «Капитал» Маркса, хотя мне ближе Энгельс, «Набожные излияния», «В окопах Сталинграда» и «О сапожнике Матоуше» [11] … А концерт был такой замечательный…
11
Роман чешского писателя А. Сташека (1843–1931).
Йожо был старше и опытнее меня, но иногда казался мне очень наивным, годы, проведенные в монастыре, не могли не оставить в нем следа. О девушках не хотел даже слышать. Как только я начинал такой разговор, он сразу же меня прерывал:
— Зачем ты об этом говоришь? Знаешь ведь, что я теолог.
Он начал меня учить, как я уже упоминал, французскому языку, с неделю мне нравилось, но потом я предложил ему бросить это дело. Он попытался было снова заинтересовать меня, но я выразительно похлопал рукой по своему Кукучину. Книг была порядочная стопка. Тогда он вызвался помочь мне писать дипломную работу. Нельзя же было отказываться от такой инициативы. Мне хотелось как-то его за это отблагодарить, хотя он повторял, что не я ему, а он мне будет обязан до самой смерти. Денег, как бы я ни старался экономить, все равно не было. Правда, пару крон Йожо все-таки принес, но они мигом разлетелись. Мои доходы оставались такими же, как раньше. Я получал стипендию, время от времени мне присылали что-то из дома, но этого едва хватало.
Потом он все-таки дал мне одно поручение: навестить его семью. Должен признаться, что сам несколько раз предлагал ему это сделать. Говорил, что все равно редко бываю дома, вот и поеду, повидаю родителей, а заодно по дороге туда или обратно выйду в Трнаве и загляну в Бруски.
— Нет, мы живем не в Брусках, там только дядя живет, но, наверно, было бы лучше зайти к нему, это не так рискованно.
— Как хочешь. Могу зайти и туда, и сюда.
— Нет-нет, — запротестовал он. — Достаточно будет, если навестишь только дядю.
Как-то раз в воскресенье, это было в начале декабря, уже подмораживало, что, однако, не могло меня остановить, я одолжил у хозяйки велосипед, и айда в Бруски! Сначала я покатил в направлении городского стадиона, где, как вы знаете, жила Иренка, после обеда я должен был с ней встретиться, но теперь хотел сказать ей, что прийти не смогу. Для визита было еще слишком рано, но я и не намеревался у них задерживаться, даже заходить к ним не собирался, только подъехал к дому и стал звякать велосипедным звонком до тех пор, пока не открылось окно; из него выглянула бабушка и сказала, что все еще спят, а если мне что-то надо, то придется зайти позже.
— Позже не могу, очень спешу, — отвечал я. — Мне
надо с Иренкой поговорить, хочу сказать ей кое-что важное.Разумеется, послеобеденной встрече я не придавал слишком уж большого значения и заехал лишь для того, чтобы Иренка не могла потом сказать, будто я не сдержал слова. Но не имело смысла все это объяснять старушке. Нет чтобы похвалить меня за то, что я так рано встаю, она еще и злится, даже от меня этого не скрывая. — Ох, совсем вы ее затиранили. Девочке покоя от вас нет. Никакого! Не сердитесь, но ради вас я ее будить не стану. Вчера она была в гостях у своей подружки, пришла домой поздно. Наверняка устала. Не стану ее будить, совесть мне не позволит. Может, передать ей что-нибудь хотите?
Я немного подумал. — Нет, ничего передавать не надо. Только привет от меня!
Я вежливо, если она это так восприняла, хотя думаю, что нет, поклонился и укатил прочь. Снова я им не угодил! Весь день теперь будут вздыхать, охать, причитать и говорить лишь о том, какой я невоспитанный. Иренке будет что послушать.
Через два часа я уже добрался до Брусок. Йожо объяснил мне все, что было нужно, и я бы должен был знать, где живет его дядя, но когда очутился на месте, все здесь показалось мне перевернутым наоборот: что должно было быть в конце деревни, оказалось в ее начале, а что должно было быть в начале, находилось посередине, и хочешь — не хочешь, а пришлось спрыгнуть с велосипеда и спросить у прохожего: — Извините, вы не знаете, где тут живет пан Врабель?
— Которого это Врабеля вы ищете? — мужчина остановился и раскинул руки, словно собираясь меня обнять. Похоже, я получу от него обстоятельный ответ.
— Если вы ищете Йозефа, так он живет тута! — он указал рукой. — Я его хорошо знаю, это мой сосед. А еще я знаю Имриха, канальщика, что ходил колодцы копать, а теперь, как стали в деревнях водопроводы устраивать, мотается возле водопроводчиков, у них всегда подзаработать можно. Конечно, такого человека каждый знает.
— Ага, Имрихом его зовут. Можете мне сказать, как к нему пройти?
— Ну, неужели я такой мелочи для вас не сделаю? Да любой мальчишка мог бы вам услужить. Если кто спрашивает Врабеля, его тут же к канальщику посылают, что вовсе не удивительно, поскольку человек, который в колодцах разбирается, был когда-то нарасхват. Я как-то раз сам выкопал себе колодец, но Имро пришел поглядеть, как я там, на дне, ковыряюсь, а воду, еще грязную, попробовал и не мог ею нахвалиться. Но не подумайте, что больше и угостить его было нечем! Ведь на такой случай всегда закуска найдется, а уж в вине у нас никогда недостатка не было. Я бы и сам вас к нему отвел. Но вот, глядите! В конце улицы голубой домик, и еще куча камней перед ним, там был когда-то позорный столб, его недавно снесли. Я сам его своротил бульдозером, поскольку секретарь здешнего комитета сказал, что нам позориться не из-за чего, разве только из-за этого столба, и что такие памятники культуры нам тут не нужны. А теперь все на меня злятся, даже сам секретарь. Видите тот голубой домик? Возле этого домика проходной двор, вы через него пройдете к церкви. Спросите любого, где живет канальщик, колодезник, и сами увидите, что каждый это знает.
— Спасибо, спасибо.
— Не за что. Погодите, еще хочу сказать — если там во дворе случаем кого-нибудь встретите, не обращайте внимания, идите себе, через этот двор все ходят, как через эту улицу.
— Еще раз спасибо.
Я направляюсь к дому, мимо которого, как мне было сказано, можно свободно проходить, и добираюсь до церкви. — Извините, пожалуйста, — спрашиваю я, следуя совету. — Не знаете, где тут живет Имрих Врабель?
Подбегают две женщины, кажется, тоже очень разговорчивые.
— Колодезника ищете? — говорит одна из них. — Вам надо церковь обойти, а там будет такой утоптанный лужок, по нему всегда ребятня носится. Так вот пройдете через этот лужок и увидите дом со щитом.
— Да вы сразу его узнаете, — вторит ей другая. — Имро Врабель, поскольку не был пьяницей, как вышел из такачовско-миклошовичовских батраков, так за свои деньги выкупил строение, совсем было запустелое, скинул с него крышу и, хоть оно тут и не привычно было, достроил еще один этаж.
— Богач, должно быть…