Ортодокс или запретная любовь дочери премьера

Развал великой страны и превращение России в холуя Вашингтона Сергей Васильевич воспринял с незаживаемой болью в сердце и не только потому, что в одночасье превратился в нищего. Вместе с ним нищим стал весь русский народ, за исключением кучки проходимцев и воров, в основном не русской национальности, захвативших все бывшее народное богатство. Свое отношение к происшедших в стране переменах он попытался выразить в повестях, избрав для большего привлечения читателей детективный и фантастический жанры. Первую его повесть самое солидное издательство согласилось напечатать при условии, что он выбросит всю политику. Делать это сам он отказался, - все равно, что выбросить свое дитя, - и предоставил это редакции, наивно надеясь, получив известность после выхода первой книги, печататься в дальнейшем без правок. Когда же повесть вышла под другим названием и обескровленной настолько, что ему было стыдно за нее, так как она мало чем отличалась от наводнившего прилавки магазинов чтива, и больше не связывался с издательствами и печатал свои книги лишь в интернете. Но и там ему не раз ставили заслон, ссылаясь на нарушение существующих законов или, иными словами, цензуры.

Глава вторая

Сергея Васильевича очень волновала судьба внука, за которого приходилось платить в детсаду и школе. А впереди еще институт. Невольно на ум приходило сравнение с собственным детством. Даже в военные годы, когда он пошел в школу, государство обеспечивало его всем необходимым для учебы: учебниками, тетрадями, ручками. А уж что говорить про мирное время, когда в подвалах домов работали бесплатные всевозможные кружки умелых рук, обучения игры на музыкальных инструментах. Сережа пробовал играть на балалайке, видя, как ловко играла на ней мама, но быстро понял, что бездарен и отправился в кружок пения. Оттуда еще быстрее он перешел в кружок бальных танцев и остался там надолго. Посещал он и шахматный, и шашечный и волейбольный кружки, но остановился на футболе, получил спортивный разряд, играя за юношескую городскую команду в чемпионате Московской области. Такие бесплатные кружки остались в России лишь воспоминанием. Они были, но плата за них делала их для многих недоступными, в том числе и для Андрея.

Чтобы Андрей не ошибся в выборе профессии, Сергей Васильевич с самого детства пытался выявить его призвание и находил много схожего с собой, а именно, тягу к гуманитарным знаниям, а не к технике. Его радовало, что у внука была хорошая память, в три года он на слух запомнил "Бородино" Лермонтова, а чуть позже и "Мцыри". В пять лет, когда была напечатана книга деда, начав читать ее по слогам, он к концу читал уже свободно. И был первым читателей всех остальных книг деда, впитав в себя с детства его мировоззрение и взгляды. Нередко у них возникали споры, так как взгляды деда, как правило, противоречили тому, чему Андрея обучали в школе. Сергей Васильевич с большим интересом читал учебники по истории и литературе и, скрывая обуревавшую ярость, терпеливо опровергал внуку либеральную ложь о Великой Октябрьской Социалистической Революции, гражданской войне, советской власти, подтверждая утверждения трудами ученых и неоспоримыми фактами. Постепенно он стал замечать, что учившийся с первого класса в основном на пятерки Андрей, начиная с восьмого класса, стал все чаще приносить по истории и литературе тройки и даже двойки. Он не без труда выяснил, что виноваты в этом навеянные им внуку взгляды. Не привыкший с детства хитрить, Андрей стал противоречить учителям, высказывая свою точку зрения на те или иные исторические события, произведения, на политических деятелях и писателей. Например, по истории он категорически отказался называть Ленина немецким шпионом, а Сталина палачом и тираном. Двойку по литературе за четверть он получил из-за "Архипелага Гулага" Солженицына, назвав писателя лжецом. Конфликты с учителями усугублялись еще и тем, что несколько раз Андрей не вовремя приносил в школу требуемые поборы за обучение из-за того, что в семье не было денег по причине болезни кого-либо в семье. Встал вопрос о выборе профессии и дальнейшей учебе. Об отличном аттестате при этих самых преподавателях по истории и литературе речь уже не шла, при них тройка в аттестате будет желанной отметкой. Сложнее был другой вопрос: куда пойти после окончания школы? Технические вузы, как и в свое время деда, Андрея мало интересовали. Бизнес и экономика тоже. Но главной проблемой была плата за учебу, чего у них не было. Они просмотрели все бесплатные вузы и поняли, что шансов попасть туда у Андрея практически нет. Проблему решил он сам. В интернете он отыскал полиграфический колледж с двадцатью пятью бюджетными местами, куда принимали девятиклассников после сдачи экзаменов по русому языку и литературе. Туда он и отнес документы. Будучи единственным, не окончившим подготовительные курсы при колледже, он один получил пятерку по диктанту, блестяще ответил и на устном экзамене по русскому языку, а по литературе поразил экзаменаторов знанием стихов Лермонтова. Его даже спросили, почему он не пошел в литературный или педагогический институты. Он ответил, что в издательствах будет много книг для чтения. А деду объяснил свой выбор именно этого колледжа желанием, во что бы то ни стало, издать собрание всех его сочинений. К тому же работа в издательстве связана с новинками литературы, чем он всегда будет интересоваться. Привлекало еще и то, что выпускники колледжа имеют преимущества при поступлении в вузы этого профиля.

Учился Андрей легко, несколько раз получал повышенную стипендию и после окончания колледжа в числе льготников поступил на бюджетное место в университет печати на издательский факультет. Вначале и там все шло нормально, пока он не стал высказывать свои взгляды на существующий в России капиталистический строй. А однажды назвал его на экзамене антинародным, за что получил отрицательную оценку. Пересдал с трудом, прикусив язык. Однако попал под пристальное внимание ректората. Первый курс он закончил отлично, претендуя на повышенную стипендию, однако, по непонятной причине ее не получил. Протестовать не стал, чтобы вновь не обратить на себя повышенного внимания руководства факультета. И все же обратил, когда из полиции пришла бумага о его задержании на митинге седьмого ноября с самодельным плакатом "Вернуть народу награбленное!". Пока он раздумывал, как объяснить дома, почему перестал ходить в институт, ему принесли повестку в военкомат. Молчаливый упрек был в глазах матери, а дед даже попытался успокоить:

– Ты же будешь служить не строю, а народу. А это святая обязанность каждого русского человека. Правильно сделал, что напросился в десантные войска. Чтобы вернулся домой возмужавшим, физически окрепшим и волевым. Постарайся отслужить без...
– Сергей Васильевич задумался, подыскивая подходящее слово, - скажем, без нарушений воинской присяги, суть которой заключается все в том же служении народу. И постарайся, учитывая армейскую специфику, отслужить без закидонов, как в институте. Мог бы и потерпеть до конца учебы. Но что произошло, то произошло. Даже, может быть, полезно.

Вот таким был у Андрея дед или, как он называл его с детства, деда, которого больше не увидит живым и не услышит. Дед же и предложил, чтобы внук пошел в спецназ, где служил его отец, или в ВДВ, чтобы за год службы он закалился физически, что должно ему пригодиться в этой бандитской жизни. По интернету они узнали, что ни туда и ни сюда Андрей не подходил по росту, не дотягивая полутора сантиметров до требуемого минимума в 175 см и целых семь килограмм до нижнего весового предела в 75 кг. Тут неожиданно выручила мать, обзвонившая друзей мужа по училищу и Чечне. Один из них, Воронов Михаил Иванович, служил в ВДВ во Владимирове. Выслушав мать, он велел Андрею приехать к нему, что тот и сделал за три дня до прибытия на призывной пункт с вещами. Воронов в должности подполковника, высокий, широкоплечий, с усами, которые замечаешь не сразу, настолько они были ему к лицу, словно он родился с ними, и также шла ему военная форма, встретил Андрея, как родного сына, не раз повторяя, что он очень похож на отца. Это, однако, не помешало ему устроить изнурительную проверку физического состояния Андрея. Как тут не сказать спасибо деду, заставлявшего внука с детства принимать по утрам холодный душ, подтягиваться на турнике, бегать на лыжах, играть в волейбол и футбол и год ходить в кружок самбо до вывиха руки. Воронов остался доволен Андреем, а узнав, что он увлекается литературой и умеет неплохо рисовать, направил в военкомат по месту жительства Андрея запрос на направление его на срочную службу в их батальон. Там Андрею в приказном порядке поручили выпуск стенгазеты батальона, дополнив позже художественным оформлением комнат отдыха рот. Андрея это привлекло дополнительным свободным часом, который он использовал не в ущерб своим прямым занятиям по службе. За полгода он дотянул до метра семидесяти пяти и потяжелел на четыре килограмма, оставшись по сравнению с другими по-прежнему юношески миниатюрным.

Погода в это лето сошла с ума. Вопреки утверждению о глобальном потеплении, что подтверждалось бесснежными зимами, лета в этом году фактически не было. Температура ни разу не поднималась до двадцати градусов, и Андрей забыл, как выглядят яркие солнечные лучи. Вот и Москва, куда он прибыл под вечер, его встретила холодным промозглым воздухом и темным, как мокрый асфальт, небом. Хорошо, хоть не было дождя.

Домой он приехал около двух. Матери дома не было, скорее всего, сидела с кем-нибудь их двоих детей в качестве репетитора или гувернантки, в зависимости от возраста детей. До ее прихода он искупался, сходил в магазин и перед фотографией деда помянул его. С полки настенного шкафа в коридоре он достал альбом деда, собранный им из его старых фотографий. Из довоенных сохранились лишь две фотографии. На одной лопоухий с надутыми щеками в майке и штанишках на помочах, сидит на трехколесном велосипеде перед сестрой в цветастом сарафане. Ему года три, ей лет пять. На второй фотографии, он с сестрой, положившей руку на его плечо, стоит возле сидевшей на стуле матери с младшей дочерью на коленях. Судя по возрасту младшей сестры, умершей от кори во время бомбежки осенью сорок первого, и по распустившимся цветам, их сфотографировали непосредственно перед войной. Отец, как и положено, был на работе, зарабатывал на пропитание семьи

Из военных фотографий сохранилась лишь одна: учеников второго класса, сделанная в ноябре сорок четвертого года. Немцев уже гнали к Германии, и на лицах детей появились первые жизнерадостные улыбки, на лице девятилетнего деда ее еще не было. Она появилась на первой и единственной его послевоенной фотографии в день вступления в комсомол первого декабря сорок девятого года. В этот же день он был избран секретарем первой комсомольской организации школы. С тех пор до убийства СССР он постоянно избирался в комитеты и бюро комсомола и партии, одновременно работая в стенгазетах.

Пришедшую мать он едва узнал. Одетая во все черное и с черной окантовкой на голове она показалась ему меньше ростом и много старше из-за горьких складок в углах губ и морщин у края глаз. Обняв и поцеловав ее, Андрей выложил тридцать восемь тысяч, из которых к тридцати тысячам части и Воронова восемь добавили ребята. Вместе с двадцатью двумя тысячами матери набиралось шестьдесят тысяч. Она сказала, что от кого-то слышала, что пенсионеров в Москве хоронят бесплатно. Чтобы уточнить, Андрей сел за компьютер и узнал, что на похороны пенсионеров выдается пособие 16965 рублей, но после похорон. Он также уяснил, что подзахоронить к бабушке, умершей двенадцать лет назад, можно будет только через два года. Тут он вспомнил, что у его друга Валеры, который жил в соседнем подъезде, три года назад умер дед, и он мог многое подсказать, как уже подсказал матери отправить в часть справку о смерти деда. Валера был еще на работе и собирался придти к матери в восемь, но, услышав голос Андрея, пообещал отпроситься.

Их разговор по телефону прервал звонок в дверь. За ней стояли двое: гладко выбритый пожилой и с бородкой молодой, оба в черных костюмах. Андрей сразу догадался, кто они, и даже обрадовался их приходу: сразу все и уточнит. Усевшись на стул в гостиной за столом, пожилой вынул из висевшего на плече кожаного портфеля очки с блокнотом и приступил к опросу: желаемое кладбище, платное, родственное или социальное место, если платное, то на сколько человек, какой гроб и..., - но на этом был прерван Андреем, спросившим о шансах захоронения деда рядом с бабушкой. Сходу приврав на пять лет установленный в Москве срок захоронения в родственную могилу, пожилой назвал восемьсот тысяч за захоронение в одну могилу и около пятисот - по возможности в этом же секторе. "Такая возможность найдется", - заверил молодой. Андрей сказал, что подумает и поинтересовался, во сколько обойдутся похороны без учета вышеуказанных сумм. Они положили перед ним, как они сказали, типовой прейскурант, в том числе тридцать тысяч на макияж лица, 90 тысяч на отпеванием в храме и 70 - при морге. И на это Андрей сказал, что подумает. Молодой ответил, что думать некогда, так как переговоры с руководством кладбища могут затянуться, а с учетом того, что на заказ отпевания требуется три дня, то можно не уложиться в пятидневный срок содержания трупа в морге. Поэтому необходимо сегодня подписать договор с агентством. "Вы же не хотите, чтобы труп отправили к бездомным", - пригрозил он, отчего мать испуганно ахнула.

– Хоронить вам все равно придется, - сказал пожилой, раскрывая блокнот.
– Сейчас мы оформляем заказ и приступаем к работе. Если вдруг не получится с похоронами в могилу жены или рядом, найдем другой вариант. Мне нужна справка о смерти.

– Спасибо вам за разъяснение, - сказал, поднимаясь, Андрей.
– Оставьте свой номер телефона. Если вы потребуетесь, я вам позвоню.

Ему чуть ли не силой пришлось их выпроваживать. За дверью молодой пообещал, что без них дед не будет похоронен на бабкином кладбище. Его спасло, что бросившийся на него Андрей споткнулся о порожек двери и врезался в перила лестницы. Выпрямившись, он услышал стук двери внизу.