Осада

– Заложником, что ли?

– Пока мы с атаманом не познакомились как следует, я буду вынужден поступать таким же образом, как и он.

Клешков думал только об одном: надо посоветоваться со Степаном. Надо успеть передать ему все, что он видел у батьки Клеща. Но Степана зачем-то повели во двор.

– Вы двинетесь в путь немедленно, - повернулся к Клешкову военный. Я пошлю с вами человека. Очень важно, чтоб перед началом выступления атаман отпустил к нам Князева, - внушал военный.
– Вы поняли?

– Понял.

В ту же минуту с улицы раздался крик. Все застыли на своих местах.

– Стой!
– кричал осипший голос, показавшийся Клешкову знакомым. Стой, говорят!

Послышался топот. Несколько раз выстрелили. И тотчас грохнуло, как из пушки. "Обрез", - подумал Клешков. Он вскочил на ноги. Его тут же насильно усадили на корточки, но главное он уже видел. Степан лежал почти у самого плетня, молодчик в жилете, придерживая у бока обрез, огромными прыжками мчался к калитке, за ним бежал человек в шинели и папахе. Еще раз оглушительно грохнуло, и, перескочив через калитку, ворвался давешний спутник Степана.

– Засада!
– орал он, вытаращив глаза.

– Уйми его, - приказал военный Дормидонту. Тот хлопнул ладонью по голове кричавшего, и парень сел на пол.

На улице затопали, раздались выстрелы. Военный, раздвинув ветви дерева, смотрел.

– Дормидонт, веди их на пункт три, - приказал он, - там без меня никому не выходить.

Дьякон, кивком позвав за собой Клешкова, парня в жилетке и Семку, кинулся в сад. Они мчались за ним, отбрасывая с пути ветки, царапаясь о них, перепрыгивая через ржавые осенние кусты. Сады в Сухове были, как леса. Только купол собора сиял потускневшей позолотой справа от них, и Клешков благодаря этому знал общее направление. Они выбрались через поваленную изгородь еще в один сад.

– Сюда!
– позвал дьякон. Они бегом добрались до небольшого домика.

– Тут досидим до темноты, - сказал дьякон.
– Ты, Матюха, беги к начальству, сообчи: мы на месте, ждем приказу.

Парень в жилетке выскочил за дверь.

– Отдыхайте, - сказал дьякон.
– Сейчас жратвы добуду.

Клешков посмотрел на Семку. В неясном свете свечи тот чему-то усмехался.

– Чего это ты?
– спросил Клешков.

– Веселая жизнь.

– А у батьки разве не веселая?

– Тут все же у красных под боком. Аж щекотит!

Клешков замолчал. Семка был искатель приключений, его радовала любая заваруха. А у Клешкова погиб друг. "Может, он только ранен или прикинулся?
– мечтал Клешков.
– Тогда он все расскажет в штабе..." А если убили? Клешков мотнул головой, сел от внезапной боли в сердце. Степан!.. Ну, а если убит, чего прятаться? Надо глядеть в глаза фактам. Значит, надо думать, как сообщить своим. Сообщить все, что он знает, а от этого теперь зависит жизнь всех: Бубнича, Иншакова, Гуляева... Нужен план.

Вернулся дьякон с какой-то крышкой вместо подноса, на ней лежала разная снедь.

– Это ты хорошо придумал, - сказал Семка, потирая руки.

У Гуляева не было точных доказательств того, что Полуэктов замешан в ограблении потребкооперации, но само волнение хозяина, а главное, тот факт, чуть не выпавший у него из памяти, что награбленные продукты прятали в его бывшем складе, - все это заставляло торопиться с выяснением. В сумерках он поднялся, положил книгу, натянул сапоги и хотел было уже спускаться вниз, когда услышал, как задребезжали ступеньки под чьими-то шагами. Он быстро застелил шинелью свое ложе, присел на него. В дверь постучали.

Вошла Нина.

– Владимир Дмитриевич, по-моему, вы очень хороший и добрый человек.

В зыбком свете свечи лицо ее потемнело, и он понял, что это краска стыда.

– С чего бы такие сантименты?
– спросил он резче, чем думал.

Нина вскинула голову:

– Вы правы. Самой смешно... Какие сейчас могут быть сантименты?

Он остановился над ней и взглянул сверху вниз ей в лицо. Глаза черно блистали на белом лице, щеки горели.

– Нина Александровна, с вами что-то случилось? Не таитесь!

– Ничего не случилось!
– крикнула она.
– Вы произвели впечатление воспитанного и гуманного человека, спасли нас во время обыска от голодной смерти. Я поверила вам, а оказалось, все это лишь затем, чтобы шпионить за нами!

– За кем - за вами?

– За мной и дядей!

– Откуда вы это взяли?

– Он сидит там внизу и ежеминутно ждет ареста. Говорит, что вы приписываете ему соучастие в каком-то грабеже!

– Одну минуту!
– сказал Гуляев.
– Где ваш дядя?

– У себя. Он уже готов, собрал вещи. Можете брать!

– Пойдемте-ка потолкуем, - Гуляев потянул ее за руку и повлек за собой.

Они спустились в комнаты. Посреди освещенного трехсвечником стола хозяин, грузный, с нечесаной бородой, пил чай.

– Так вот, Онуфрий Никитич, вы сочли, что я вас заподозрил?
– спросил Гуляев.
– А почему все-таки это пришло вам в голову? И потом... Если бы вы даже и бывали в лавке, если даже и ключи у вас от нее на самом деле имеются...

– Нету ключей! Нету!
– каким-то утробным ревом вырвалось у купца. Не мучь ты меня, лиходей! Матушка-заступница, царица небесная, спаси и помилуй раба твоего.

И в этот момент Гуляев вспомнил, откуда он знал то молодое хищное лицо на фотографии, взятой в доме Нюрки Власенко.

– Я говорю, что, если вы даже и были в лавке, это еще не доказывает вашу связь с бандитами, - продолжал Гуляев.
– Но вот что я вспоминаю: а ведь я видел этого типа у вашего дома, видел, Онуфрий Никитич!

– Какого еще типа?
– повернулся к нему на крякнувшем стуле хозяин.

– Фитиля-то я видел, - спокойно сказал Гуляев, - и как раз накануне ограбления. И не далее как в вашем саду.

– Это подлость!
– вскочила Нина.

– Не могу!
– сполз и рухнул на колени хозяин.
– Не могу, вот те крест! Запужал он меня, Нинка! Все расскажу.

– Дядя!
– зазвенел натянутый до предела голос Нины.
– Встаньте! Рохля!

Гуляев нащупал в кармане рукоять нагана и накрепко обнял ее пальцами. Вот оно что! А он чуть было не поверил в наивность сладкоречивой племянницы.