Осада

И только одна осталась. Она включила радио, но радио молчало, здесь приема уже не было. Не сводя глаз с леса, обступившего трассу, она коснулась кнопок магнитолы. Выбрала первую попавшуюся мелодию, хранимую в памяти. Мощные аккорды бас-гитары, сопровождаемые ударником, заставили ее вздрогнуть и, оторвав взгляд от дороги, взглянуть на экран магнитолы. Знакомая до боли мелодия, которую она насвистывала иногда, моясь в душе, и видео, которое она не пересматривала очень давно, но, тем не менее, бережно хранимое в памяти. Первые кадры: птица, летящая над безбрежной, бескрайней гладью морской, в никуда, прочь ото всех, по одному ей известному маршруту, и певица в закрытом купальнике и парео, так похожая на нее, что их часто сравнивали меж собой. И слова: «Небеса могут подождать» – под стать нынешнему ее настроению.

Сердце пронзило острой болью. Она сбавила скорость, а затем и вовсе остановила авто, слушая песню Сандры и вглядываясь в монитор. А когда песня отзвучала, вспомнилось другое, заучиваемое, и оттого не выветриваемое из памяти еще со школы: «Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела».

– И полетела, – повторила она, оглядываясь. Мир, окружавший ее, вместо моря разлился лесом, окружившим и сокрывшим в себе, как скрывают самое драгоценное сокровище. И она затерялась в лесу, глухом, бездвижном, притихшим. Ей хотелось снова выжать педаль газа до упора, снова лететь, но она не могла – будто бы не осмеливалась потревожить тишину, обступившую ее, обложившую, объявшую. И не выпускающую из нежных, но не разжимаемых объятий. Море, к которому она так прикипела душой, хотя никогда не жила возле него подолгу, наездами лишь, по месяцу или полтора в году, открывало перед ней просторы, а не скрывало расстояния – как это делали дубравы. Как странно, что она поехала на восток, где лишь лес и лес, на тысячи и тысячи километров пути, пусть даже у нее никогда не кончится бензин, но дорога сама упрется в бескрайнюю тайгу, заплутает и затеряется в ней. Почему она выбрала восточное направление, а не южное? Хотя нет, на юге сейчас шла война, на всем юге. Почему не север – но нет, то море холодно и неприветливо, оно не раскрывает объятий, оно угрюмо, и зябко ежится даже в самые жаркие дни. Не то, что изрезанные заливами берега далеких южных морей, виденных ей сейчас в клипе и воскрешаемых в памяти. Улететь бы туда, птицей небесной, улететь и не возвращаться.

Вот только и там, у неведомых берегов, поросших тисами и оливами, она знала, помнила, все тоже. Все так же – пустые, безжизненные города и деревни, доставшиеся тем, о ком не принято говорить вслух. А человек, их и своей волей, вынужден ютиться в душных, прогорклых городах, разом сжавшихся, выпустивших иголки, не навстречу противнику, ибо не в силах это сделать, а внутрь. Тиранящих всякого, кто оказался запертыми в них – задыхаясь среди миллионов себе подобных и не видя выхода, не ожидая и не надеясь на него.

Только она посмела, она одна. Бежала из города. Устремившись, подобно птице, в дикое поле, в ставшие чуждыми просторы – будто желая перемахнуть их разом, улететь, скрыться….

Жаль, не хватило сил. Но возвращаться сил тем более не было.

Изящная черная с позолотой туфля с силой нажала педаль газа. Машина помчалась дальше. Все быстрее и быстрее, будто пытаясь взлететь, но все неудачно. Кончился лес, пошли колхозные поля, давно убранные, пустые, как ее жизнь в последние недели. И снова лес объял ее, закрыл, пытаясь защитить, но только безуспешно. И поняв это раздался, разошелся по сторонам, снова замелькали дома, мелкие, невзрачные, убогие, с распахнутыми дверями, выбитыми стеклами, пытающиеся отгородиться от мира с помощью садов, с наливной антоновкой, ломающей своей тяжестью ветви. Дурманящий запах гниющих яблок ударил ей в ноздри, знакомый запах, оставленный позади; новое напоминание по тому, кто остался далеко в прошлом, отматываемом с каждым новым километром все дальше и дальше.

Перекресток, на котором столкнулись два БТРа, да так и остановились навеки, будто два гигантских броненосца, погибшие миллионы лет назад, но благодаря чему-то удивительному сохранились в первозданном виде до сего времени, до момента, как она обнаружила их, промчавшись мимо на «Альфе», увидела мельком и снова окунулась в лес. Снова попыталась взлететь, но новый поселок не дал, а за ним еще один город, Покров, затормозивший ее, заставивший искать обходные пути среди завалов деревьев, поваленных рекламных щитов, изуродованных гаражей, выброшенных на улицы, сорванных листов шифера и цинка, по слухам, здесь неделю назад прошелся мощный смерч, чтобы окончательно стереть всякие следы бегства.

В точности такой же, как тот, что вырвал из жизни ее сестру. Девушка надавила со злостью на педаль газа, и тут же затормозила, объезжая разбитый упавшим деревом деревянный дом. Снова газ и тормоз, через Покров она проезжала со всеми остановками, хотя каждая из них давалась ей мучительнейшим образом. В память лезли кадры неистовства стихии из Москвы, тогдашней стихии, когда все переменилось. Когда все поломалось. Когда он окончательно ушел к ее сестре. Пускай мертвой, тем хуже для них обеих. Она стиснула зубы, не заметив, что прикусила губу. Капли крови на руке заставили ее оторваться от пейзажа за лобовым стеклом и посмотреть на себя. Через силу улыбнуться.

– Точно вампир, – глухо сказала девушка, но улыбка тотчас погасла. А нога сама ударила по педали газа, проезжая разбитый «Порше Кайенн», с маху впечатавшийся в фонарный столб.

Она вырвалась из Покрова, и лес снова принял ее, пытаясь успокоить. Но бешеный сердечный ритм никак не удавалось сбить. Она смотрела на дорогу, но видела совсем иное: недавние пейзажи разоренного Покрова вставали перед ее внутренним взором, мешаясь с бесконечной дорогой, на которой не встречалось машин. Разве что сразу по выезде из города шарахнувшийся от нее «каблук» – потрепанный «шевроле», в котором сидело двое крепких мужиков, а из фургона высовывались не влезшее трюмо. Обычные мародеры, наверное, их будет больше ближе к городу, в котором они живут. Владимиру, наверное, если он сохранился, лучше бы нет, тогда ее путь без задержек пошел бы дальше.

«Каблук» с визгом выскочил на встречную, тормоза не сработали, или крепкие мужики понадеялись на авось, но только «шевроле» с грохотом свалился под откос, в лес, несколько раз перевернувшись. Внутри послышался какой-то хлопок, а через мгновение фургон охватило пламя. Девушка зло нажала на педаль газа, неприятно улыбнувшись, словно мстя тому, кому никак сейчас не могла отомстить.

И снова лес и снова убранные поля и поселки замелькали перед ней. Она мчалась в никуда, надеясь, но уже не радуясь, спеша, но уже не пытаясь взлететь, скорость авто не превышала ста девяноста километров. И не потому что дорога внезапно стала хуже, нет, она оставалась такой же гладкой и чистой, как прежде, – вот только крылья оказались подрезанными еще в Покрове.

Петушки. Еще один поселок, где она увидела человеческие души и отвернулась от нее, прибавив газу. Четверо мужчин, на обочине, соблюдая очередность, насиловали малолетку, она уже не визжала, только хрипела. И заслышав автомобиль, хрипнула чуть сильнее. Но в этот момент, кажется, ее просто удавили, чтоб не мешала, и насиловали уже мертвую. А через несколько десятков домов, пролетевших вмиг, пьяная женщина, тоже охотница за оставленным добром, прихлебывая дорогой коньяк из бутылки, стоявшей на крыше «Москвича», долго целилась в нее из мелкокалиберного ружья, пытаясь завладеть немыслимым сокровищем, затем выстрелила, раз, другой. Упала за машину, и больше не поднималась. Девушка не стала оглядываться. Скорость была и спасением ее и ее убежищем.

Она все мчалась и мчалась вперед, но лесов становилось меньше, а полей все больше, а позже, еще десятками километров спустя, пошли однообразные поселки, один за одним. Сперва пустые, потом с испуганными ревом мотора жителями, выползавшими из подвалов и недоверчиво разглядывающими дорогой сверкающий красный автомобиль, рассекавший пространство. Словно видение, летевший мимо их домов, лишь оставлявший за собой шлейф из разбитых машин, пытавшихся его остановить или просто оказавшихся на дороге.

А затем был блокпост. Точно такой же, как в Балашихе. Только поселок назывался иначе: Энергетик. И тоже милиционеры, выбежавшие из-за блокпоста, кричали ей что-то, требовали, указывали на обочину, грозили оружием, даже стреляли в воздух, когда она, остановившись, поняв бессмысленность своего побега, развернулась и бросилась назад. Мимо выползавших на шум местных жителей безвестных поселков, мимо вдрызг пьяной женщины, доползшей до водительского места и уже распахнувшую дверь, да раздавленную какой-то фурой, мимо мужчин, закатавших в простынь свою минутную слабость и тащившую к ближайшему пруду, мимо детей, не то клянчащих милостыню, не то предлагающих себя в обмен на боезапас для родителей. Назад, а значит, в никуда.