Осень матриарха

Между прочим. Ожоги, сказал он? Но вроде бы к ней не прикладывали огня. Хотя мудрено было почувствовать во всех тонкостях, что с ней творили...

Та-Циан покачала головой, поплотнее укрыла своих мальчишек и ушла на кухню - готовить на скорую руку второй завтрак. Или обед. Или... как там его... ленч.

"Слабоват народец. Дать им, что ли, причаститься? Сами они явно побаиваются крепко подсесть на человека, - подумала женщина, вновь склоняясь над обширным ложем.
– Дома практикуют чистую духовность - а кормиться улетают на сторону".

А вот платье на ней не годилось никуда: собственно, его и не было, пришлось грязную девичью тушку в войлочный ягмурлук заворачивать. Керм, который надзирал за действом, заметил:

– Стоило бы по пути сюда в какой ни на то склад завернуть или на брошенную квартиру. Рюшечек-оборочек у нас нет и заводить не собираемся.

При мысленном упоминании о нарядах её ведьмёныши встрепенулись. Выходит, учуяли? Отлично.

– Всё равно теперь обычные наряды не по мне, - тогда сказала я. - С такой чуткой кожей один исподний шёлк впору придётся.

А такое, чтоб вы знали, издавна кладётся под боевой доспех в полном сборе. В старину - под кольчугу и стёганый камзол с шоссами, позже, когда начался огнестрел, - под длинный кафтан из бычьей кожи и даже суконный китель. Стрелу и пулю бельё не остановит, но потом можно бывало и вынуть - если на излёте. Шёлк-сырец ведь тягучий... И грязи меньше, и вши не заводятся.

– Трико-сеточку под чёрный шмот, чтобы полиуретан не окрашивало, - тоненьким голоском добавил Дезире. - Или френч-резин.

– Чудо-юдо, какой тебе полиуретан, - фыркнул Рене. - Ты кем это себя вообразил?

– Да что такого?

Но Та-Циан именно к подобной обмолвке и стремилась.

Получается, ребята маскируются под кукол чаще, чем признаются. Буквально в образ вошли. Или так, дурью мучаются? С Дезире станется и не такое...

– Чтобы отсутствия шарниров не заметили - одеваетесь и глаза отводите. А что вы делаете, когда в витрине запирают или в сундуке с дорогими игрушками?

– Ну, высочиться или обратно просочиться - не проблема, - похвастался Дезире.

Не проблема, в самом деле. Вон как с неё самой узы спадали - будто с Гарри Гудини. Но шёлковое комби с головы до пят означало, помимо закрытости от посторонних глаз, намёк на мужскую одежду.

– Мальчики, вы читали такую вещь Красного Графа Толстого - "Гадюка"? - спросила внезапно. - Про кавалерист-девицу в сапожках с убитого гимназиста?

Они поняли. Улыбнулись практически одновременно.

– Так вот. Керм попытался сделать из меня нечто подобное: отыскал рубаху со стройного юнца, штаны на гайтане, куртку с куколем по самые брови - всё из тонкого домашнего фетра. Надвигалась весна, заворачиваться в овчины казалось делом напрасным. Для ног отыскались ногавки - вязаные из шерсти носки с кожаной подошвой. Совершенно, скажу я вам, замечательные! Верхняя часть без такого хитрого орнамента, как памирские или кубачинские джурабы, но зато связана из смеси овчины и верблюжатины, серая с рыжеватым. Понизу баранья шагрень - вся в таких пупырышках, чтобы нога не скользила на подтаявшем льду. И мокреть стряхивается с волосков этакими катышками.

Сказать, что я не радовалась несмотря ни на что, - значило соврать. Снова, как после оврага, - это была такая свобода без конца и без края! Вот, знаете, когда после заложенной груди мокрота отойдёт, ты её выхаркнешь первый раз, словно вместе с оболочкой бронхов - и больно, и жжёт, и как наждаком пилит внутри при каждом выдохе, а весело.

Вот только Керм мои восторги сильно поумерил:

– И куда ты думаешь вот так отсюда пошагать, такая весёлая? Вмиг и те, и эти подошвы сотрёшь. А на твою тощую лапку каблуков не запасено. На конь в бабушкиных валенках на садятся, в стремя без опоры не встают - нога внутрь провалится, щиколотку сломаешь. Это ещё самое малое лихо.

– На коня? - переспросила я. - А какой конь?

Мой пестун расхохотался:

– Никак, берёшь житуху за горло? - Иногда он выражался будто нарочно по-мужицки, хотя был не совсем, скажем так, прост. И даже, как оказалось, совсем не.

– В деревне охлупкой каталась.

То есть без седла и стремян, пальцы в гриву заплетая. С того и прозвали, кстати, Лаской.

– Так не пойдёт.

И добавил, посмеиваясь:

– Пошли громить провиантские склады.

То был намёк на некий смутный момент революции, боготворимой его нанимателями. А через его, так сказать, голову... Простите, мальчики, не совсем та идиома. Динан повлиял. С упоминанием о складах и повальной паупер-пролетарской попойке оказался сцеплен другой значимый инцидент: знаменитый пожар в полицай-правлении на Гороховой, когда сгорел весь уголовный архив. После чего революция взяла штурвал в свои мозолистые от стилоса руки и начала стирать обратным его концом написанное на воске, вырубая в стоячей волне новую, уже каменную скрижаль.

Подоплёка действий Керма была проста: контрактникам казённого обмундирования не полагалось. А полагалось жалованье, которое всё же не было одними бумажками с гербом. Ходили эти "дубовики" и "лаврики" нормально, хотя впору было мерить их пудами и морскими милями. Но продавали за них не совсем то, не то и совсем не то, что надо в первую очередь. Оттого Керм снял с меня мерку, слепил из мокрых газет подобие сапожной колодки и прямым ходом направился на армейский склад.

Что уж он там говорил кастеляну, как улещал и чем пригрозил в конце концов, но принёс он мне сапоги. Трофейные, из вторых рук - после расстрелянного мародёра. Уж кто, кого и сколько ради них убил, - история помалкивает.

На мою ногу, порядком отощавшую, садятся как перчатка. Обжимают ступню от кончиков пальцев до пят словно мужской рукой, дышат, едва на цыпочки станешь и назад опустишься.

А дело было не в палатке - снаружи. Воздух уже совсем весенний, разымчивый, солнце на небе в жмурки с облачками играет.

Я постояла-постояла, подумала-подумала и спрашиваю:

– Годная вещица. Прямо фундамент личности. Что я тебе буду должна?

А он ухмыльнулся во все кривые зубы и отвечает:

– Не то, что оба мы имеем в виду. И не должна - примешь. Мне в моём суровом быту дармоеды без надобности. И дармоедки тоже.

Кивнул - и выводят к нам на длинном чембуре жеребца.

Огромный: в Зент-Ирдене с Зент-Антраном отроду таких не водилось, а в детстве мне они все сплошь казались чем-то вроде живой огнедышащей скалы. Истемна-рыжий без единой отметины - имею в виду, что не цвет, а масть так называется. Мои-то личные родичи лешачьим золотом кликали. Или волховатым помелом - в том смысле, что на таких коняках, только что мохнатых, одни лешие катаются да волхвы. Ну и ласки в придачу: из тех, кто так конскую гриву ночью путает - никакого гребешка не хватит назад расчесать.

– Вот. Подсёдлан и взнуздан, чтобы тебе, Таци, слабых силёнок своих не тратить, - говорит мой спаситель. - Принимай повод.

Тут я спрашиваю, как моего будущего мучителя зовут.

– Локи, - отвечает мне конюх.
– Бог огня и лукавства у древних скандинавов. Предки сэньи ведь оттуда родом - причём с обеих сторон?

Это потом смешали правду с ложью - выдумали, что в камере у меня была интрижка с неким рыжим Локи, медвежатником в законе. Что он-де мои долгие склоченные космы надвое расчесал, а я ему предложила себя в уплату. Но он, разумеется, отказался порушить девичью честь. Эпизод прямиком из "Закалённой стали", однако.