Осеннее Свидание со Сказкой

В тот вечер Снежка сбежала от кошмара, который вырвался за пределы снов. Он хотел уничтожать. И девушка скрылась, сжалась на скамейке, которую любила сильнее других. Сжалась, надеясь, что тени прошлого, в которых ещё присутствовали яркие, почти ослепительные краски, найдут её и уберегут. Надеясь, что холод выморозит остатки изуродованных сном чудовищ. Она сидела, сжавшись, все больше ощущая дрожь и разглядывала блеклый, мертвенно-серый снег между досками лавки.

Звук. Какой-то назойливый звук, который она слышать не хотела, проникал в сознание. А затем в поле её зрения появился пластиковый твёрдый стакан с крышкой, на боку которого была изображена мультяшная девочка в обтягивающем костюме в чёрный горошек. И кто такое придумал?

Перед лицом замельтешила рука, и Снежка дёрнулась. Она не хотела, чтобы к ней кто-либо подходил, ведь если тень кошмаров коснётся живого человека… его сущность связывалась с миром, из которого невозможно было выбраться, и оборвать эту связь у Снежки не получалось.

Но женщина, совсем ещё молодая, легко села рядом и почти что ткнула в неё стаканом, заставляя обжечься теплом. В носу засвербело. Снежка не хотела пить, но лёгкий запах клубники дразнил. Она сделала лишь глоток и поняла, что чай слишком крепкий. И слишком обжигающий. Заболели зубы, скрутило желудок, но стало так до противного хорошо, что она выпила всё. Выпила и поняла, – холод сбежал, прихватив с собой длинные хвосты кошмаров. Но это не значило, что они скрылись навсегда.

Женщина вновь заговорила, и Снежка поняла – она собирается уйти. Нельзя принимать её предложение. Нельзя. Но она вынесла чай, предлагая бескорыстную помощь, и сделала нечто большее, чем все люди до этого.

Снежка чувствовала, что чудовищ рядом с женщиной нет. Возможно именно из-за отторжения изнанкой незнакомки, когда она уходила, её каштановые волосы под бледным уличным светом казались огненным маяком.

В её доме было странно: никаких обшарпанных обоев, поломанных вещей, спрятавшейся на полу грязи. Каждая вещь будто бы вылезла из фантастического фильма: изогнутая под кривым углом вешалка, куча блестящих баночек для моющих средств, названия большинства из которых Снежка видела впервые, новейшая стиралка, похожая на маленькую квадратную космическую лодку, стеклянный душ и широкая лейка, крепко прикреплённая к стене. На плитках не было ржавчины или плесени, не торчали батареи, не гремел водопровод, стены явно не картонные. И всё настолько насыщенно-цветное, что слепило глаза. Снежка подумала, что она спит, и сон в этот раз опасный – слишком глубокий и яркий – поэтому тянула время, не желая выходить из ванны, хотя живот скручивало от голода. Она щипала и дёргала кожу на руках, но понимала, что в этом не было смысла. Хотела переждать, пока все закончится, но ничего не происходило.

Она натянула свитер, сунув под него все свои вещи и прижимая их рукой. И вышла. В единственной комнате, соединяющей в себе гостиную и кухню, не было теней. Даже за стеклянной дверью балкона ночная тьма разжижалась фонарями. Её усадили за стол, а затем хозяйка развернулась и замерла.

– У нас дилемма. Я могу постелить пару одеял на полу, но всё равно будет твёрдо. Могу диван раздвинуть… и тогда ты ляжешь у одной ручки, я у другой.

Спать? Во сне? Уж что Снежка никогда не пробовала, так этого.

Она дёрнула плечами, а женщина вздохнула.

– Тогда раздвигаю. Уложить тебя на полу совесть не позволит, а сама я на нем не усну.

Она загремела и зашуршала, а Снежка сидела, сжавшись и не оборачиваясь. Она ждала. Всё ещё ждала.

– Ты чего не ешь-то, горе луковое? Я ничего туда не добавляла. Правда. Давай отолью себе и при тебе съем?

– Я не… – Снежка моргнула, пытаясь придумать причину, чтобы сказать о реальном положении вещей, но не смогла: глаза у женщины были синими, очень тёмными, но ни капельки не злыми. Спокойными, немного усталыми, – уж больно красноречиво прорисовывались темные мешки под глазами.

Снежка сама не поняла, как взялась за ложку и отпила горячего.

– Тебя как зовут-то? А то в гости оформила, а имя не спросила.

– Снежка.

– Снежка? То-то тебя так к снегу-то тянет.

И смех у женщины красивый, светлый, тягучий такой…

– А я Мия. Если с отчеством – Михайловна. Давай, Белоснежка, ешь. Потом кинешь посуду в раковину и ложись-ка спать. Тебе куда-нибудь нужно? Мне просто к двенадцати вставать, хочу понять тебя будить или нет.

– Не надо.

Если это сон, она скорее всего просто не отключится, а если нет… никто не сможет её разбудить, пока Снежка не откроет глаза сама.

Друзья отца назвали это нарколепсией. Говорили, что такое случается и нужно просто следить, чтобы Снежка не засыпала в опасных местах. Говорили: «Носи с собой бирку, чтобы не проснуться в больнице с врачами над головой, которые будут в один голос твердить о коме». Она не хотела, словно больная собака, таскать на руке пластиковый жгут с маленьким кругляшком, на одной стороне которого было написано: «Я не в коме, просто сплю». А на другой выжжены мелкие цифры рабочего номера отца. Не хотела, но пришлось.

Снежка знала, что это не болезнь, а проклятье.

Мия Михайловна уснула быстро. Олейник мельком наблюдала за ней, всё ещё ожидая появления чудовищ, но все было тихо.

«Будто бы реальность…» – Думала она, убирая со стола одной рукой, а второй придерживая клубок собственных вещей под свитером. Рефлекторно оглядывалась, полоща тарелку и кружку все той же свободной рукой. Она все больше недоумевала.

К дивану Снежка подходила рывками, вслушиваясь в медленно нарастающий гул машин на улице. Напряжённо ждала, укладываясь на самый край подушки и укрываясь углом отдельного одеяла.

И сама не поняла, как уснула.

«Третья классификация», – поняла она, заметив рябящий, словно старый экран телевизора, снег и тени кошмаров за пределами квадрата восприятия. – «Подтип…» – Но намеков, позволяющих определить конкретный вариант своего проникновения в Морфей, она не видела. Подтипы всегда определялись очень тяжело.

Снежка сорвалась на бег сразу, как заметила медленное шевеление теней. Вещи, прижатые к телу, мешали бежать быстрее, соскальзывая и рассыпаясь. Она не боялась замедлиться и подобрать их, потому что в этот раз малые стражи законов были вялы, но это не значило, что они перестали нести угрозу.

Благодаря вещам Снежка смогла определить подтип, – меняющий. Тот, на который она могла влиять, её босые ступни оставляли в снегу чёткие следы. Тот, на который распространялось строгое правило – не касаться людских отражений. Одно неловкое движение – и на неё откроет охоту весь Морфей.

Снежка подняла голову и замерла, потому что увидела их, – осколки реальности. Или памяти. Каждый меняющий говорил о мире изнанки разное.

Олейник учили не вмешиваться в события из сна. Последствия будут жестокими, как объясняла и заповедовала мама. Но сегодня бездействие мерзко ворочалось под рёбрами, отправляя разряды онемения в кончики пальцев.

Две тени, одна из которых мужская, а вторая – детская.

«Девочка», – поняла Снежка. Кажется, она уже видела этот осколок раньше.

Маленькую кроху тащили за воротник футболки, попеременно встряхивая, от чего ткань натягивалась и расползалась, пока в какой-то момент она не порвалась окончательно. Мужчина, не останавливаясь, выкинул клок ткани и пнул снег в сторону ребёнка.

Он ушёл, оставляя за собой кривую цепочку следов. А девочка так и не поднялась.

Снежка замерла. Нельзя.