Осенние сказки
Шрифт:
Кто придет следом?
Те, кто придут… Нет, они будут не лучше нас. Они смотрят сейчас на нас большими наивными глазами, и мы смотрели когда-то так же – на тех, кого считали богами и пророками, не зная, что они – просто люди. И мы – просто люди. Просто, да не просто. И все-таки…
…Нас опять выбивает картечью…
22.06.2005.
Сказка про крылья
Андрею и Юле
Никто не знал, что он умеет летать…
Внешне Он был такой же, как все. Так же, как все люди, вставал утром со звонком
Так же, как все, в переполненном трамвае Он добирался до работы. Он любил свою работу. Каждый день дарить людям радость новых знаний, видеть свет в их глазах и удивленные улыбки открытия– что может быть лучше? Да и студенты, кажется, тоже любили его. По крайней мере, ему так казалось. Он хотел в это верить.
Так же, как все, Он возвращался домой – в пустую и неуютную свою квартиру, по пути покупая в магазине хлеб и апельсины. Бабки у подъезда здоровались с ним. Наскоро обедал (или ужинал?), заваривал крепкий чай и садился к столу, заваленному книгами. Иногда отодвигал книги в сторону и принимался быстро писать что-то, зная, что утром вряд ли что разберет в этих листах, исчерканных крупным, неразборчивым почерком. А потом поднимал голову и грустно смотрел на фотографию, стоящую на подоконнике, - фотографию спокойной сероглазой девушки с пушистыми волосами. Или - изредка - молча стоял у окна. И думал о большом красивом городе, в котором сейчас живет Она, о ее суматошной работе и о том, когда же они, наконец, встретятся.
Рядом с фотографией на столе лежала толстая пачка писем, надписанных аккуратным почерком. Она писала часто, и всегда словно ни о чем – о своем отделе, о работе над диссером, о новом программисте, который «опять допоздна ставил 1С – я из-за него в театр опоздала», и изредка - о том, что скучает без него. Эти письма Он носил с собой и перечитывал в трамваях.
Так же, как все. Никто не знал, что Он летает по ночам. Он распахивал окно, всей грудью вдыхая свежий, прохладный ночной воздух. Вставал на подоконник, раскинув руки, и смотрел вверх. Там, в вышине, тускло мерцала одинокая звезда. И от его взгляда тянулась к звезде дорожка из серебристых плит. И Он бежал по ней, чувствуя, как тело становится невесомым. А потом отталкивался от плит ступнями и устремлялся вверх, вверх. И пустота охватывала его, растворяя в себе.
Нет, там, наверху, не всегда была ночь. Чаще – закат. Ярко-алый или золотистый, или расчерченный фиолетом и пурпуром, нежный и легкий или тревожный и резкий. А бывал и жаркий полдень. И высокая мягкая трава, и синева вокруг. И там он встречал ее.
Она бежала вприпрыжку ему навстречу. Взявшись за руки, они бродили по облакам или валялись в траве и смеялись. Или ели апельсины. Он срывал звездные ромашки – знаете, есть такие, они чуть меньше настоящих, но гораздо ярче и сияют, как настоящие звезды в августовскую ночь. И Он дарил ей охапку этих ромашек, а Она смеялась, уткнувшись в них лицом. И капли росы скатывались по ее пушистым волосам.
Иногда они бродили по черепичным крышам ночного города. Это были замечательные крыши – уютные, прихотливо изогнутые, нагретые за день и ласковые, как прирученные медвежата. Они перепрыгивали с карниза на карниз, и Она порой испуганно ойкала. Часто
звезды скатывались им в ладони и запутывались в ее волосах.Устав, они садились на облако, как на качели, и долго-долго разговаривали. Он рассказывал ей о своих студентах, Она внимательно слушала, покусывая губы, и иногда что-нибудь советовала ему – не обязательно по делу, но всегда очень точно. А потом говорила сама – о том, что скоро добьет свой окаянный диссер, и тогда они встретятся. О том, что очень хочет увидеть его. Она говорила то, чего никогда не писала в письмах, потому что эти слова можно только сказать – и только глядя в глаза.
Вот только летать по-настоящему она не умела. Так обидно! Она боялась высоты и даже по крышам шла, крепко держа его за руку. Это было так здорово – ощущать в своей ладони ее тонкие пальцы, чувствовать рядом ее дыхание. Но нельзя было подняться в небо и показать ей, как это здорово – когда пустота охватывает тебя, растворяя в густой синеве.
И однажды Он решил, что сделает ей крылья – настоящие, как у эльфов.
Он забросил работу и перестал готовиться к лекциям. Он переворошил кучу журналов по воздухоплаванию и перечитал сотню книг про эльфов. Маленькую квартиру заполонили банки с краской, мотки веревки, рулоны бумаги и щепки, а соседи жаловались на вонь варящегося на плите клея. Он похудел и почернел, потому что почти разучился спать. И, наконец, крылья были готовы.
Это были самые красивые и легкие крылышки из всех, какие только существовали на земле. Маленькие и легкие, они, тем не менее, выдерживали вес взрослого человека. Тонкие, почти прозрачные, они матово светились в темноте, и по контуру их обводили серебристые узоры. Сам Андерсен, наверное, мечтал о таких для своей Дюймовочки. Крылья были так невесомы, что свободно умещались в кулаке ребенка. Он вложил в них душу – и протянул ей на дрожащих ладонях.
И Она замерла в восхищении. А потом засмеялась и кинулась ему на шею.
Всю ночь они летали, держась за руки, и бродили по звездной дорожке, и кружились над крышами, и хохотали в вышине. И следующую ночь. И еще одну. И еще.
А потом Она не пришла.
Он ждал ее всю ночь, сидя на облаке, качая босой ногой. Он был уверен, что она придет. И Она появилась - уже перед рассветом. Ласковая, запыхавшаяся и виноватая, бежала по крыше, протягивая к нему руки.
Он вскочил ей навстречу. И удивился:
– Почему ты пришла пешком? Где же твои крылья?
Она смутилась:
– Знаешь… я дала их… ну, на время…
– Как – дала? – не понял Он. – Кому?
– Одному человеку…. – Она покусывала губы и мягко смотрела на него. – Ну, понимаешь, только на время. Он обещал вернуть…
– Кому? – тихо спросил Он.
– Сашке… - и, видя, что Он не понял, объяснила: - Помнишь, я тебе писала, у нас программист новый? Ну вот… я ему рассказала, что умею летать, и он попросил… На одну ночь только. Не сердись.
Он не сердился. Он просто не мог понять.
– Это же мои крылья, - сказала Она с легким нетерпением. – Ведь я же могу их отдать, правда?
– Да, конечно, - глухо сказал он.
Звезды сыпались с неба к его рукам, а Он не мог разжать пальцы – их свело судорогой. Небо на востоке розовело – к городу приближалось утро. Они стояли у самого края покатой крыши и молча смотрели друг на друга.
А потом Она подняла руку, чтобы погладить его по щеке, но Он отстранился. Шагнул в сторону – и Она, оступившись на краю, сорвалась с крыши и полетела вниз. Он видел, как тело ее, ставшее враз невесомым, переворачивается в воздушном потоке, как кленовый лист. И понял, что сейчас она долетит до земли. И кинулся следом.