Осенний Донжуан

– Все-таки быть рядом с таким красавчиком хлопотно, - покачала головой Алена, первой закончившая сочинять историю об Иване и Полине.

– Да, - согласилась с ее историей Галя.
– До фига найдется желающих.

– Так он что же, фотограф?
– спросила Чуча, сочинившая себе историю об Иване, но не про Полину.
– Слууушай, как кстати! У меня как раз один проект требует классного фотографа.

– Неужели?
– изумилась Галя.

– Ты видела его работы?
– не обратила внимания Чуча.

– Зачем видеть его работы? Достаточно разок увидеть его самого, - не унималась Галя.

Чуча опять проигнорировала ее. А Полине пришлось признаться, что работ она не видела, как называется студия – не знает и даже понятия не имеет, как у Ивана фамилия. Эти признания немного обесценивали ее загадочный вид, так как свидетельствовали о самом поверхностном знакомстве с предметом. Знакомство могло вылиться в нечто больше. А могло и не вылиться. Алена и Галя переглянулись с понимающими улыбками, но Чуча и бровью не повела. Она озадаченно пожаловалась на слабые связи в среде фотографов и, извинившись за настойчивость, сказала, что все-таки нуждается в контакте с Иваном. Полина, уличенная в попытке представить решенными отношения, которые на самом деле только начинаются, от раскаяния продиктовала Чуче номер. Судьба немедленно вознаградила ее за совестливость: раздался телефонный звонок, и звонок был от Ивана.

– Я долго думал, - сказал Иван, - что должно означать твое утреннее исчезновение, но в конце концов решил спросить у тебя.

– О... Я...
– сказала Полина и умолкла.

– Ясно. В таком случае я заеду за тобой и поедем ужинать. Я за этими размышлениями совсем забыл поесть.

Рейтинг Полины в глазах подруг взлетел до небес, когда она рассказала, что звонивший был Иван и что он сейчас за ней приедет.

Когда Иван не пожелал подняться в квартиру, подруги не скрывали разочарования, и их прощальные слова Полине прозвучали сдержанно.

– Ежели где чего убывает, то в другом месте этого самого прибывает, - изрекла Галя.

– Ты про что?
– спросила Алена, впавшая в меланхолию.

– А, - махнула Галя рукой, - про мужиков я.

Про жениха Чучи на фоне Ивана как-то забылось. Обменявшись еще некоторым количеством вялых реплик, Алена и Галя объявили хозяйке девичника, что отбывают домой. Чуча не удерживала их. Едва гостьи, забыв пожелать Чуче скорейшего семейного счастья, но захватив с собой недопитую бутылку водки, покинули квартиру, Чуча позвонила Нелюдину.

– Девичник получился замечательный, - информировала она его.
– Но знаешь, зайка, давай не пойдем завтра подавать заявление. Да... да... Понедельник – день тяжелый, тем более после девичника. Ага. Ну, конечно. Целую тебя... Да! Кстати! Алло! А, слышишь. Хотела спросить: у тебя тот синий шарфик цел еще? Ну, как какой – ты еще говорил, что тебе его кто-то из Милана привез... Не помнишь... Да нет, неважно. Правда, совсем неважно, просто мы тут болтали, я и вспомнила.

Закончив разговор, Чуча долго еще крутила в руках телефон, задумчиво рассматривая объедки на столе.

Из дневника Полины***

Между Парижем и лимонным мороженым есть кое-что общее. Это максимум и минимум, поменявшиеся местами. Это протон и электрон, превратившиеся со временем друг в друга. Это Атенаис де Монтеспан, спускающаяся по лестнице, и поднимающаяся ей навстречу мадам де Ментенон. Единство и борьба противоположностей... Но по порядку.

Первое — Париж.

Сначала Дюма-пэр со столь завлекательными для юных дев мушкетерами. Потом Сименон с его бродящим по улицам Мэгре. Наконец Хемингуэй, у которого, пока он жил в Париже, всегда был праздник с собой. Я пропиталась сознанием, что Париж — единственный город, где следует побывать. Потому что там каждый камень имеет свою неподражаемую историю, какая не случилась бы ни в одном другом городе. Если бы довелось мне тогда сойти на парижскую землю, клянусь, я умерла бы от восторга. Но в те времена, когда я так думала, попасть на Елисейские поля дочке инженера было так же реально, как магаданскому зеку — оказаться на приеме у английской королевы.

Прошло несколько лет, и времена изменились. Я познакомилась с людьми, которые добирались до Парижа, невзирая на отсутствие виз и наличие границ. Они не отказывались взять меня с собой, собираясь снова отправиться в путешествие. Но тогда же мне открылось, что интересной жизнь может быть не только в Париже (первый курс университета — масса новых впечатлений). К тому же, путешествие автостопом, нелегальный переход границы, голодное шатание по Европе выглядели, конечно, захватывающе, но не подпадали под формат моих представлений о пребывании в городе мечты. Да еще и опасно. А и кроме того, очень смущали отзывы очевидцев: по их словам, мушкетеров с мостовых прекрасного города давно вытеснили японские туристы, а Лувр — это тот же Эрмитаж, только помрачнее.

Прошло еще несколько лет. Стало совсем можно в Париж. Только дорого.

Когда же это стало по карману и оставалось лишь зайти в туристическое агентство да оформить документы, я с холодным сердцем поняла: не хочу в Париж. Дюма-пэр был враль и фанфарон, в глобальной коммерциализации (и профанации) искусства есть и его немалый вклад. Мушкетеры были тупые, немытые забияки. И Хемингуэй – доведись ему сейчас быть во французской столице - тоже, наверное, стал бы сетовать на повсеместную наглость арабов.

Так умерла мечта Париж.

Второе — лимонное мороженое.

Его продавали в Риге по семь копеек, в бумажном стаканчике, в придачу давали плоскую деревянную палочку. Было оно светло-желтого цвета, кисленькое на вкус, водянистое. Бабушка презрительно и раздраженно говорила - «вода замороженная». Один раз я все-таки попробовала его, преодолев бабушкино сопротивление, и помнится, лимонное мороженое не понравилось мне. Я даже не доела порцию.

Но вот уже несколько лет я хочу его. Я вспоминаю освежающий, легкий вкус и летом хочу его еще сильнее. Я пытаюсь заглушить тоску невыполнимого желания, поедая другое фруктовое мороженое, какое есть в городе, но это все не оно... Я мечтаю о лимонном. Но где ж его взять, именно такое, как тогда, где же взять его — не Париж ведь...

Глава 8. Париж в огне

Город расцвел. Он стоял спелой красавицей, томно поводя плечами, опустив длинные ресницы воловьих очей. Пик красоты достигнут. Отсюда возможно лишь одно направление движения – вниз. И оно уже совершалось, пока не слишком очевидное для общей картины: мелкие ее частички листья слетали с дерев повсеместно, делая время расцвета началом упадка. Особенно заметно это было в старом городском лесопарке, где на склонах разворачивалось величественное полотно, а по аллеям летели скомканные его ошметки.

Старый парк когда-то блистал не только природными красками. Среди деревьев здесь лежали аккуратные дорожки, на холмы поднимались широкие лестницы с парапетами, они вели к разнообразным павильонам, аттракционам, прудам, бассейнам, каналам, зеленому театру, трактиру “Олень”. Теперь от зеленого театра осталось обезглазевшее приземистое здание, на площадке для зрителей тесно растет орешник, скрывая оставшиеся от скамеек металлические колья. Бассейны высохли, пруды загнили, трактир “Олень” снесен до основания. На центральной аллее давным-давно вытоптаны ее знаменитые клумбы, но сохранились еще кое-где лавочки с навесами. Лавочки были пусты. А по аллее стремительно шагал Нелюбов.