Осенний Донжуан

Они допили водку, и ни один не помнил, как каждый из них добрался до своей постели, при том, что постель Алены находилась в двенадцати кварталах от постели Нелюбова.

Нелюбов свернул с центральной аллеи и стал подниматься по разбитой каменной лестнице. По обе стороны лестницы тянулся кирпичный парапет; местами он был совсем обрушен, местами на нем даже сохранилась блеклая штукатурка; стертые, расколотые, проваленные плиты ступеней засыпаны были бурой кирпичной пылью и крошкой.

Нелюбов шагал вверх. После того, как он поговорил с Чучей, слова, сказанные Аленой вчера, впились в затылок, подгоняли вожжами. “Она тобой оботрется и выкинет”. Он, конечно, не бог весть какого высокого мнения был о прозорливости Алены, но последние несколько дней Чуча действительно вела себя подозрительно: передумала спешить с подачей заявления, не звонит по восемь раз на дню и сдержанно отвечает в аське; а тут еще этот Иван нарисовался... Да нет, конечно, Алена никакой не пророк. Но вот насчет Гали она попала прямо в точку. Буквально все так и было, как она сказала.

После делового, как всегда обстоятельного секса, Галя взяла такой же деловой тон:

– Слушай, Нелюбов. Я ухожу от Левушки. Мастерскую я у него заберу – пусть читает свои книжки, а мне детей кормить надо. Машину, я думаю, он тоже отдаст. Автомобилист он ни все равно ни к черту. Жить первое время придется на даче родителей. Но дом капитальный, теплый и не так уж далеко от города. И вот я подумала: давай, Нелюбов, жить вместе. Ты давно хотел своим делом рулить – я предлагаю тебе готовое дело, рули. Какая, в конце концов, разница, мастерская или агентство. Дело – оно и есть дело, хоть водовозка. Детей я от тебя не запрошу – двоих за глаза хватает. Дом свой есть – ты сейчас за аренду этой хатки сколько отдаешь? Мешать мы друг другу не будем – слава богу, за столько лет характеры изучили. И в сексе мы замечательно подходим – уж что проверено, то проверено. Так что смотри сам: одни плюсы.

Нелюбов лежал на спине, задрав подбородок, сложив руки на животе. Галя тоже лежала на спине. Чуть повернув голову, она смотрела на профиль Нелюбова и говорила:

– У нас будет замечательная жизнь, Нелюбов. Представляешь, большой, обустроенный дом, завтрак на веранде, потом всей семьей едем в город... все-таки надо будет купить вторую машину... да... разъезжаемся по работам и трудимся, добываем, а вечером несем добытое в клювике домой. Я тебе жалуюсь на учеников и дирекцию. Ты мне – на клиентов и работников. Я тебе говорю: дави их, гадов, победа будет за нами. А ты мне говоришь, что если кто еще на меня рот разинет, то ты тому умнику пасть порвешь... Будем в отпуск ездить к морю. Трейлер купим. Красота. Иногда будем и отпускать друг друга. Скажем, захочется тебе одному поехать куда-нибудь на недельку – да пожалуйста. Хоть и на две недельки. Мы люди взрослые. Человеку нужна своя неприкосновенная территория, я ж понимаю. Просто заразу всякую в семью не тащи, да и ладно. И мне ничего не рассказывай, если вдруг баба какая подвернется, не хочу. А еще можно продать все и уехать в Германию. У меня там родственники. Правда, дальние, но помочь первое время не откажутся. Я Левке давно предлагала уехать, но он все ныл: что я там делать буду, что я там делать буду? Господи! зачем только я вышла за него замуж???
– Галя отвернула лицо от Нелюбова и скорбно протянула руки к потолку.

Нелюбов все молчал. На слова Гали он не улыбался и не хмурился, не поджимал губы, не шевелил носом – никак не реагировал. Одобряет ли он то, что она говорит, или порицает, понять было невозможно.

Галя немного подождала: вдруг ей кто-нибудь ответит на вопрос, зачем она вышла замуж за Левку. Но потолок был молчалив, как Нелюбов, и Галя продолжила говорить, рассматривая свои руки. Она то подносила ладони ближе к лицу, то отодвигала, поворачивала их так и эдак – мягкие белые ладони с недлинными ровными пальцами, а на пальцах маленькие чистенькие ноготки, снизу кругленькие, сверху остро заточенные.

– Мечты у меня всегда были обыкновенные, бабьи. Был бы милый рядом... Никогда никакими принцами не бредила, веришь-нет. По-моему, все проще. Все должно быть проще. Вот есть я. Вот есть человек, с которым мне неплохо. А остальное – дело техники. Всего-то и надо от мужика, чтоб не мешал. Делай свою часть дела и другому не мешай. Весело тебе – готова с тобой посмеяться. Тоскливо – отползи в уголок и отдышись. Только не надо одеяло на себя перетягивать.

Нелюбов молчал. Галя уложила руки вдоль тела и рассказала потолку все как на духу:

– На руках меня носить не надо. И без бриллиантов я обойдусь. Пусть все будет просто, по-крестьянски, понятно, без зауми. Пусть кошки будут для того, чтобы ловить мышей, ведра – для того, чтобы носить воду, машины – чтобы на них ездить, столы – чтобы за ними сидеть, а не для чего-то другого. Пусть мужик будет для того, чтобы жизнь была удобнее, понятнее и проще, а не наоборот. Не надо смотреть на меня влюбленными глазами сутки напролет – дай мне секса, какого я хочу, раз в неделю, и ладно. Не надо мне всего мира к ногам – приноси в дом нормальную зарплату. Не нужен мне голливудский красавец – они только для картинок годятся, по мне здоров мужик – и слава богу.

Она повернулась к Нелюбову и приподнялась, опершись на локоть.

– По-моему, у меня очень правильная мечта. А, Нелюбов?

Нелюбов чуть развернул голову и некоторое время бесстрастно смотрел на Галю. Потом сказал:

– Правильная.

– Присоединяешься?
– улыбнулась Галя.

– Нет.

У Гали глаза расширились, как у кошки, увидавшей мышь:

– Что так?

Нелюбов вздохнул:

– Устал я что-то... Давай, что ли, кофе сварим.

– Нелюбов, не увиливай. Что не так?

– Да все так, Галь. Просто у каждого свои мечты. У тебя свои, у меня свои. И наши мечты что-то не пересекаются.

– До сих пор пересекались.

– Так то какие были мечты? Мелкие. Сиюминутные. Вроде как мне сейчас о кофе мечтается. Одно дело потрахаться с тобой. А если речь заходит о глобальном и всемерном – тут уж извини. Никогда не мечтал о крестьянском счастье.

Галя, мгновенно извернувшись, обеими ногами ударила Нелюбова в бок и столкнула с дивана; спрыгнула на пол, едва не наступив ему на голову. Нелюбов ударился затылком об пол и заорал:

– Ты что, офигела???

– Пошел ты!..
– заорала в ответ Галя и установила мировой рекорд по скорости одевания.

Нелюбов неспеша вскарабкался обратно на диван и демонстративно там разлегся. Одетая Галя подскочила к нему и зависла, будто в сомнениях: вцепиться ему в лицо ногтями или отпинать ногами по пузу. Нелюбов сохранял индейскую невозмутимость. Галя подняла сжатые в кулаки руки, крикнула:

– Чтоб ты сдох, скотина!
– и выбежала вон, последовательно хлопнув всеми встретившимися на пути дверями.

Нелюбов полежал еще немного и пошел варить кофе.

Нелюбов размашисто шагал по тропе, изгибавшейся по краю широкого оврага. Листья, гладкие свежепалые и уже высохшие скукоженные, устилали узкую тропу так, что ее не было видно, но Нелюбов-то знал: она есть. Листья нежно шуршали под ногами, только Нелюбову было сейчас не до нежностей. Он до сих пор слишком уж нежничал – а бабам все-таки нужна плетка. Он все жалел их, а они решили, что можно затыкать им дыры в своей личной жизни. Что можно ему пальцами щелкать и командовать “к ноге!”. Что можно вешать на него чужие долги и мифическую вину. Вот уж дудки.