Ошибка господина Роджерса

– Нам пора, - сказал Зоря, взглянув на часы.

– По русскому обычаю положено присесть и помолчать перед дорогой, - предложил Роджерс и, возвращаясь в комнату, первый сел на диван.
– И самое последнее. Не злоупотребляйте спиртными напитками. Вы слишком откровенны.

– Я ему об этом говорил, - заметил Зоря.

– Постараюсь.

Что мне оставалось еще говорить? Я и сам понимал, что это к хорошему не приведет.

Мы все дружно встали.

Фани грустным взглядом проводила нас до дверей. С братом не удалось больше поговорить. На вокзале Роджерс стоял в стороне, молча наблюдая за нами. Мы шля вдоль состава, у моего вагона остановились.

– Будем прощаться?
– спросил я Зорю.

– Да хранит тебя святая дева Мария. Прости. Может так случиться, больше и не увидимся. Поклонись родной земле. Привезенный тобой пакетик я сохраню до конца своих дней.

Я смотрел на него и видел слезы в его глазах.

Мы обнялись. В эту минуту Роджерс подошел к нам.

– Ни пуха ни пера...
– сказал он и пожал мне руку.

Я поднялся в вагон.

Поезд тронулся. Я подошел к окну. Зоря, увидев меня, вяло поднял руку и помахал мне.

И все...

Из дневника Марины

«Мне больно смотреть на маму. Она, по-моему, кое-что начинает понимать. Каждое утро заводит разговор об отце и с тревогой заглядывает мне в глаза. Что я могу ответить?.. Писем нет, телеграмм нет. Если причина в болезни дяди Зори, значит, беспокоиться нечего. А если он здоров? Я боюсь об этом даже думать. Но разве можно не думать?!

Вчера случайно встретила участкового уполномоченного. После его профилактического визита к нам на квартиру я долго не находила себе места. Какой стыд и позор пришлось мне тогда пережить. Мой уход из дому ничему не научил родителей. Будь прокляты эти заграничные шмотки. Они слабых людей делают своими рабами. Сильных развращают. Когда я его заметила, хотела свернуть в сторону, но было поздно. Решила проскочить мимо: может, не узнает. Но не тут-то было. Не учла - у них профессиональная память на лица.

– Добрый вечер! Как дела?

– Дела, насколько я понимаю, у вас...

Что можно было ему ответить? Говорить правду не хотелось, а лгать я не могу.

– Ясно. В случае чего - я к вашим услугам. До свидания.
– И участковый, галантно откозырнув, пошел дальше.

– Я бы не хотела этого, - сказала я ему вслед.

Участковый обернулся, посмотрел на меня, улыбнулся и помахал рукой. Он понял. И согласился со мной. Спасибо ему».

Тюбик «Поморина»

Мне повезло. Всю дорогу ехал в купе один.

Границу пересекли благополучно. Таможенный досмотр прошел быстро, хотя заставил меня пережить ужасные минуты. Таможенник, осматривая вещи, вдруг взял в руки зубную пасту «Поморий» и, внимательно рассматривая ее, спросил:

– Говорят, предупреждает кариес зубов. Это верно?

Замерло сердце, перехватило дыхание. Я растерянно пожал плечами, еле выдавил:

– Говорят...

Мне вдруг захотелось сейчас же, немедленно, рассказать ему все об этой «пасте». Но... меня сразу снимут с поезда. Посадят - и все пропало.

А там в Москве уже ждут. Будут встречать... Нет... Нет... Я пока еду. Я еще подумаю. Все остальное - потом.

«Как вот только оно будет выглядеть - все остальное?» - невольно подумал я.

Уже десятки раз представлял, как твердо и уверенно шагну в двери нужного учреждения. Как обстоятельно и спокойно расскажу о событиях, которые закрутили меня. Почему-то в моем воображении это должно будет случиться утром. На утро я уже назначал однажды свой визит в советское посольство. Но Роджерс словно почувствовал это. А может, не эта, так другая причина помешала бы мне.

Я гнал от себя эти мысли, откладывая все на потом.

На вокзале меня встречала вся семья. Первой бросилась навстречу жена.

– У нас большая радость. Виктор сделал предложение Марине...
– поспешила сообщить она.

– Ну и?..

– Думает, дурочка. Или притворяется.

– Правильно делает. Ей, а не вам жить... Пусть как следует подумает, - ответил я.

Марина была сдержаннее и как-то испытующе смотрела на меня.

– А ты что-то похудел, осунулся. Наверное, на этот раз не так сладко было за границей?.. Что с дядюшкой?
– спросила она.

– Ты как в воду глядела...
– улыбнулся я.
– У Зори все налаживается.

Мы долго ждали такси. На остановке я тоже ничего путного не мог сказать. Сославшись на усталость и головную боль, отвечал односложно. И дома я продолжал молчать. У меня не было никакого настроения самому показывать привезенные подарки. Этим деловито, без лишней суеты занялась жена. А я молча сидел и смотрел на нее. Марина была по-прежнему ко всему равнодушна.

Все это время, как только я сошел с поезда, у меня не выходил из головы тюбик «Поморина», в котором были спрятаны средства тайнописи. Я мучительно соображал, где безопаснее его спрятать, а пока он лежал в боковом кармане моего пиджака.

– Сними пиджак или ты куда-то собираешься идти?
– спросила жена.

Я снял пиджак и повесил его на спинку, стула. Для безопасности на пиджак набросил рубашку, галстук. Думал, так лучше.

Жена - надо же - заметила:

– Зачем же ты все кладешь на пиджак? Помнешь. Давай его в шкаф повесим...

Я взял пиджак из рук жены, сам повесил его в шкаф.

– Не доверяет, - усмехнулась жена и посмотрела на Марину.

«Фу-ты, черт. Привлек внимание», - подумал я с досадой. Ночью спал плохо. На душе было тревожно. Проклятый тюбик не давал покоя.

Утром, убедившись, что тюбик на месте, я зашел на кухню. Там оказался Елисеев. Он, как всегда, варил себе кофе.

– С приездом, Алексей Иванович, - поприветствовал он.

– Спасибо.

– Как гостилось на сей раз?

– Да ничего.

– Что так тоскливо? Случилось что?

– Да так... Вспомнился наш с вами разговор...

– Что, насмотрелись на этот раз?

– Пришлось-таки увидеть...
– согласился я,

– Что, - засмеялся Елисеев, - вырвались из объятий родственников? На часик?

Я с удивлением посмотрел на него. У меня, наверное, вытянулось лицо. А Елисеев продолжал смеяться.

– Угадал?

– Да...
– протянул я.

– Нехитрое дело...
– объяснил он.
– Обычно, когда человек попадает за границу, его начинают таскать или родственники, или туристские фирмы. Ну, разумеется, показывают только блеск. День, другой... Человек ахает, охает... Потом...
– Елисеев сосредоточенно помешивал кофе. Убедившись, что все в порядке, он продолжал: - И вот выйдет прогуляться... За ручку его уже никто не ведет, сам шевствует. Настроение благодушное. И вдруг... начинаются открытия.