Ошибка господина Роджерса

– Точно...
– пробормотал я.

Потом, не выдержав, засмеялся вместе с Елисеевым. На какой-то миг я забыл даже о всех тревогах.

В это время открылась дверь комнаты, и на кухню вышла жена Елисеева.

– Ничего не понимаю. Здравствуйте, Алексей Иванович. Что за хохот с раннего утра?

– Разговор тут один...
– туманно объяснил Елисеев.

– Ага... Мужской...
– понимающе сказала Люся.

– Самый обыкновенный... Житейский. Вот Алексей Иванович вернулся...

– Вижу... И все-таки что веселого рассказывал Алексей Ивансвич?
– допытывалась Люся.

– Веселого мало, - сказал Елисеев.
– Да и не успел рассказать. Ему довелось побродить часик без провожатых,

– Там?
– куда-то неопределенно кивнула Люся.

– Именно там.

– Часик - тоже достаточно, - серьезно согласилась Люся.
– Мы, Алексей Иванович, в одной стране три года жили. У нас были знакомые, соседи. Многое мы тогда повидали.

Люся, направляясь к двери, махнула нам рукой:

– Ну, я побежала...

В это время раздался телефонный звонок. Лена выглянула на кухню:

– Папа, это тебя.

Я посмотрел на Лену и... обмер. В руках она держала зубную пасту «Поморин». Не помня себя, я бросился в комнату и на ходу вырвал у Лены «Поморин». Она с недоумением посмотрела на меня, потому что я направился не к телефону, а открыл шкаф, полез в карман пиджака. Что за черт? Мой тюбик на месте. А этот откуда? Хотя все так просто. Обыкновенная паста...

– Папа, телефон...
– напоминает Лена.

Я быстро натянул на себя пиджак, отдал Лене ее «Поморин» и направился к телефону.

– Алло!
– как можно спокойнее говорю в трубку. А сам краешком глаза оглядываю кухню. Моих соседей уже нет. Успокаиваю себя тем, что они ничего не заметили, что побежал я уж не так неестественно быстро, как мне самому показалось.
– Алло! Алло!
– громко повторяю я, но в ответ слышу в трубке частые гудки. С досадой вешаю трубку на место.

Нужно взять себя в руки. Черт знает что с нервами. Сколько будет продолжаться эта сумасшедшая жизнь? К такому привыкнуть невозможно.

– У тебя есть время?
– спрашивает жена. Занятая своими делами, она не обратила внимания на инцидент с «Поморином».

– А что?

– Сходил бы за хлебом... Я минут через двадцать приготовлю завтрак.

– Конечно...
– радостно отвечаю я.

Я почти выбежал из дому. На улице моросил мелкий дождь. Вынул из кармана газету, прикрыл голову. Ближайшая от нас булочная - в пяти минутах ходьбы, но она была закрыта. Пришлось идти в соседнюю. Но только я сделал несколько шагов, как услышал за собой топот. Кто-то тяжело бежал.

– Стой! Стой, тебе говорят!

Я непроизвольно втянул голову в плечи. Обернулся назад. Первое, что бросилось в глаза, сжатые кулаки грузного мужчины.

– Нашкодил и убегаешь, сукин ты сын!
– кричал он.

Я тут же теряю самообладание. В следующее мгновение бегу под арку многоэтажного дома, в три прыжка перемахиваю небольшой двор и - о ужас!
– чувствую, как кто-то резко толкает меня в спину, и я прижат к земле. Чудовище с оскаленной пастью, полной зубов, обдало меня теплым дыханием. Пытаюсь пошевелиться, в ответ слышу злобное рычание. Я замер в испуге, ничего еще не соображая.

– Стой! Фу!

– доносится до моего слуха мужской голос.

Через несколько секунд тот самый человек стоит надо мной со сжатыми кулаками.

– Извините, пожалуйста, товарищ. Дурной пес, одно в ним наказание...
– Он помог мне подняться с земли.

– Развели тут всяких...
– говорю я больше для приличия, сообразив наконец, в чем дело.

– Понимаете, товарищ... Не знаю, что с ним, сукиным сыном, случилось.

– Надо намордник надевать!
– кричу я. А в сердце - радость, как хорошо все кончилось.

Что же это такое? Неужели меня начал преследовать страх? Или это простая случайность?

Разбитый и подавленный, я вернулся домой с пустыми руками.

– Где же ты был?
– удивилась жена.
– А хлеб?

– Бородинского нигде нет, - соврал я.

– Господи, ничего попросить нельзя. Купил бы любой.

– Я пойду... Мне пора на работу.

– А завтракать?

– Уже опаздываю, - проворчал я.

– Нельзя и слова сказать. Обиделся...
– по-своему все истолковала жена.
– Теперь буду чувствовать себя виноватой...

Я шел на работу без всякого энтузиазма. Настроение было скверное. Никого мне не хотелось видеть, ни с кем не хотелось разговаривать. Не то что в тот раз...

Когда я вошел в контору, навстречу поднялся Савельев.

– Привет, старина. Рад тебя видеть целым и невредимым, - произнес он, крепко сжимая мне руку.

– А что со мной могло случиться?
– Сделав безразличное лицо, я пожал плечами.

Что за чертовщина? О чем это он? Неужели он о чем-то догадывается? Ерунда. Нервы.

– Там трамвайщики бастуют, вдруг тебе пешком пришлось ходить, а это небезопасно в условиях современного капитализма. Ясно?
– На лице у Савельева расплылась широкая улыбка.

– Доморощенный остряк...
– пробормотал я.

– Ладно. Не сердись. Как там?

– Бери. Тебе. И отстань.

– Что это?

– Марки.

– Думаешь этим отделаться? Рассказывай.

– Потом, потом, - немного раздраженно говорю я,

– Что-нибудь случилось?

– Ничего. Извини. Еще в себя не пришел.

– Ладно. Потерпим, говорит Савельев, раскрывая конверт с марками.
– Может быть, с приездом по единой?

– Потом.

Я стоял и смотрел, как он с неподдельным интересом рассматривает марки, молча шевеля губами. В эти минуту для Савельева ничего больше не существовало. Я знал это. Можно позавидовать! Спокойное, доброе лицо. Значит, и на сердце спокойно.

– Спасибо...
– говорит он.
– У меня таких нет. Удачно выбрал.

– Выбрал! Я специально попросил филателиста продать редкие марки. Вероятно, они были подобраны хорошо, со вкусом.

– Теперь можно похвастаться...
– продолжал Савельев.
– Можно даже кое-кого удивить.

Пришла Катя. Поздоровались. Помолчали. Немного повертелась и ушла. Заглянула тетя Маша. Кивнула мне головой и закрыла дверь. Пришла Фаина. Пыталась задержаться и поболтать, но, поняв мое настроение, удалилась.