Ошибка канцлера

Впрочем, от суммы объявленной до суммы затраченной дистанция огромного размера – на нее и рассчитывает канцлер. Следит за настроениями императрицы. За тем, как складываются судьбы тех, кто ее окружает.

От этого и зависят его денежные распоряжения: не опоздать бы, но уж тем более и не потратиться зря.

Петербург. Зимний дворец Императрица Елизавета Петровна, М. Е. Шувалова

– Что это ты, Мавра Егоровна, долго ждать себя заставляешь? Второй раз за тобой посылаю. Дела, что ль, какие неотложные?

– Никак нет, государыня, просто так я замешкалась, не гневайся.

– И жмешься ты чего-то, в глаза не глядишь. Знаешь, что ли, о чем разговор пойдет?

– Откуда знать, матушка. О чем, может, и станешь догадываться, да мысли-то это ненужные, страшные, прочь их, как мух надоедных, гонишь.

– Авось обойдется, значит, так рассуждаешь, Маврушка? А тебе-то что за печаль? За кого болеешь, чего опасаешься?

– Да не спрашивай ты меня, матушка, уволь, лучше уж сама скажи, чего надобно от меня.

– Ну коли так, так так. Потолкуй, Мавра, с Алексеем Григорьичем, скажи, хочу, чтобы со дворца съехал.

– Матушка Елизавета Петровна!

– Что такое? Чего зашлась?

– Не надо, матушка, повремени, голубушка ты наша! Повремени, Христом богом прошу. Глядишь, с мыслями соберешься, охолонешь, опять все по-старому пойдет. Сколько лет с Алексеем Григорьевичем прожила в мире да согласии, ну когда какое неудовольствие и бывало, так не без этого – жизнь-то она непростая. Он ли тебя не любит, он ли о тебе не заботится. Сердцем к тебе прикипел, а ты разом – из дворца! Красавица ты как была, так и осталась, а все же годков-то тебе набежало. Со стороны не видно, да уйти от них не уйдешь. Без малого двадцать лет никто не нужен тебе был, а тут накось, все наперекос пойдет. Рушить старое-то легко, да будет ли новое лучше-то, кто знает. Да и что за новое – смех один...

– Вот и договорилась ты, Мавра, до словечка заветного. Смешно, значит, тебе стало.

– Да говорится это так На деле какой смех – слезы одни. Прости, матушка, если по глупости сорвалось. Да только юнец совсем Иван Иванович-то. Что тебе от такого радости на твои-то годы. Так, забава одна, да и та надоест.

– Забава, говоришь. Вот что, Мавра, сколько рядом прожито, переговорено сколько, а выходит, знать ты меня не знаешь.

– Как не знать!

– Не знаешь! Разумовским коришь, а не подумала, не припомнила, Маврушка, как любовь-то наша у нас с ним началась. Как я от слез свету божьего не видела, а ты все Алешку певчего звала, чтобы песни попел, голосом своим бархатным сказки посказывал. Заговорил, спору нет, песнями своими околдовал, а сердца, сердца-то не тронул, тебе ли про то не знать. А когда цесаревна с певчим слюбилась, что ж тогда не говорила, что смешно, что толки пойдут, что забава одна? Тогда-то молчала, тогда-то всему поддакивала. Обо мне тревожилась? Знаю. Только тревога твоя была не обо мне одной – о себе не меньше думала. Чтоб не случилось с цесаревной чего, чтоб сохранить вашу принцессу Лавру, [5] чтоб до престола ее довести да и самой с ней вместе во дворец войти. Не корю я тебя, Мавра, не корю, и в мыслях у меня того нет. Ты мне Алексея Григорьича от сердца сватала, в утешенье. Только вот Алексей Григорьич-то быстро на новом месте пригрелся, и песни петь перестал, и с голосу спал. Одно дело за деньги, другое от охоты, а охоты-то и не стало. Сытно есть, мягко спать да еще родне своей денежки собирать. Не жалела я, никогда не жалела. Сколько могла, столько давала, радовалась, что хоть кого еще облагодетельствовать могу. А ведь он брал, не думаючи, может, самой цесаревне нужно, может, ей от тех рублевок да червонцев тоже радость бы была.

5

Принцесса Лавра – действующее лицо в пьесе Мавры Шуваловой, прообраз цесаревны Елизаветы.

– Так ведь мать же у него родная, сестрицы, братец, сердце-то доброе, вот за всех и болит.

– А за меня болело ли? Уж если про любовь ты толк завела, то, может, любовь – она чтоб все отдать, ничего не спросить, как ты сейчас сынку своему? А случись ничего не осталось бы у меня, пошел бы твой Алексей Григорьевич по-прежнему коров пасти, чтоб жену кормить, аль другое место теплое поискал?

– Да полно, матушка, к чему ты все это придумала?

– Придумала? Да я все годы о том думала. Слышь, все годы. И когда во хмелю озоровал, и руку на меня подымал, и когда с дружками веселиться на задний двор шел. Что ж за годы-то эти долгие не обучился ничему, ни политесу, ни обхождению придворному – лень, да и так хорош, и так царице-матушке люб. Вон она, голубушка, каждое слово его хвалит, каждому слову поддакивает, какую дурость ни скажи. Влюбилась на веки вечные, и аминь!

– Бог с ним, с политесом, государыня. Когда человек в чести, кто ж ошибки его считать будет? Да и разговоров таких про Алексея Григорьевича чтой-то не слыхивала. Не иначе наплел кто.

– Что другим-то плести, у самой глаза есть. В ночь ту страшную струсил, дома отсиделся и в помыслах не держал, чтоб голубушку свою цесаревну защитить да прикрыть. Только отговаривал: мол, и так проживем, и так, мол, ладно, абы помаленьку, абы потихоньку, как мыши под метлой. Вот потому и поддакиваю, потому и во дворец взяла, чтоб в стыде своем не признаваться. Коли выбрала, коли детей прижила, так и должна до себя поднять. Не валенок ношеный, за порог не кинешь.

– А чего ж теперь-то кидать решила? Недаром сердце у меня болело, как ты с канцлером полвечера толковала, не к добру, думаю, ой не к добру.

– Алексей Петрович-то тут при чем?

– Не любит он Алексея Григорьевича, никогда не любил, хоть к нему и ластился.

– „Ластился“! Да с какой такой радости Бестужеву к Алексею Григорьичу ластиться? А что не любил его канцлер, так не жена, не девка – какая тут любовь нужна. Карты ему Алексей Григорьич путал, это верно. То с одним посланником милостиво потолкует, то другого не ко времени в дом свой зазовет. Политика для него – лес темный, а все норовил вид делать, будто государством правит, будто со мной дотолковать может.

– А не мог разве?

– Ничего не мог. Я и слушать-то его речей никогда не слушала, строго-настрого отступиться от дел государственных велела. То-то бы он у нас дров наломал, кабы воля его!

– Озлобилась ты против него, государыня. Знамо дело, без канцлера не обошлось. Неужто думаешь, у Ивана Ивановича-то пятен нету? Дай до власти дойти, а там уж видно будет.

– Ты Шувалова в покое оставь. Судить тебе о нем нечего. И так наговорилися всласть, сколько времени потеряли. Ты, Мавра Егоровна, тем довольна будь, что в сродственниках мужниных состоит, родней числится. Всегда заступит, так что ты не в убытке.

– „Сродственник“! До сего дня неведомо от каких таких Шуваловых, как родством-то счесться.

– Во дворец переедет, сразу и сочтешься. Ведь не то тебе нужно, чтоб считаться, а с кем. Не ошибешься, Маврушка.

– А ведь толк такой был, будто он с Бироном переписывается аль Бирон ему письма шлет. С чего бы?

– Вишь, даже про письма бироновские знаешь, а говоришь, неведомо какой человек Ладно, ступай к Алексею Григорьичу да скажи – все богатства его, все дворцы и угодья ему оставляю. Еще награжу, только чтоб во дворце не канителился, быстро бы съезжал. Со мной пусть прощаться не приходит – во дворце свидимся, как на куртаг придет аль к обеду приглашение получит.

Лондон Министерство иностранных дел Правительство вигов

– Отставка Алексея Разумовского! Невероятно.

– Не так уж невероятно, если себе представить, что императрице Елизавете за сорок Это ее последний шанс как женщины, и она решила использовать его.

– Но вы сами любите повторять, милорд, что у высокорожденных дам, тем более коронованных особ, не бывает последнего шанса.

– Я имел в виду не успех Елизаветы как женщины – об этом действительно смешно было бы говорить в отношении императрицы, – а ее попытку изменить свою жизнь. Очередная иллюзия, будто смена фаворита может зачеркнуть все те неприятные воспоминания, которые связаны с его предшественником.

– Каким же образом в таком случае наш резидент в предыдущей депеше сообщал об исключительно возросшем влиянии Разумовского и его деятельном участии в политической жизни?

– Именно эта деятельность и могла спровоцировать назревавшее исподволь решение императрицы. Ведь Елизавета никогда не поощряла вмешательства Разумовского в государственные дела.

– Резидент писал, что императрица отправилась вместе с фаворитом на богомолье в Новый Иерусалим, по дороге провела некоторое время в Подмосковье у Разумовского. Поездка не была омрачена никакими ссорами или разногласиями. Столь же безоблачным было и возвращение. О нем писали русские газеты.