Ошибка канцлера

– Постой, Алексей Яковлич! Ты свое сказал, теперь дай я скажу. Гнева на тебя не держу. Жаль только, год молчал, да что уж об этом толковать. Виновата перед тобой, как есть виновата. Мне бы ждать, мне бы у окошка косящата сиднем сидеть, на дорогу глядеть, а ну чудо случится, мил-любезный друг на троечке обратно прилетит. Помене бы любила, так бы и сидела, от жизни бы не отступилась. А меня такая тоска взяла, что руки на себя наложить хотела, головой об стенку билась. Знала, не будет троечки с дружком любезным, не будет и весточки никакой – Анна Иоанновна, разлучница проклятая, сама доглядит, сама обо всем позаботится. Вам, мужикам, тут бы водку пить, а мне она как вода была: больше пью, горше на душе становится. Жила с Разумовским, детей ему рожала. Хороший он человек, простой, чего не поймет, того не тронет, сторонкой обойдет, слова добрые найдет, веселить старается, да бог с ним. Ты о камчадалке говорил, а я о нем так же скажу. Только что ты о ночах моих знаешь, о думах неотвязных – все будто как надо, а сердце рвется, места себе не найдет. Скажешь, какая той тоске цена? А про то одни бабы знают. Я, может, от тоски этой и о престоле думать стала, власти себе захотела, чтобы с каждым счеты свести, за каждую слезинку вдесятеро спросить. Искали-то тебя по Сибири, а я знала – не найдут, казню, лютой смерти не пожалею, хоть иная баба через то убиваться будет, счастья своего лишится. И то знала, ничего по-прежнему не станет. А надежду-то бабью, неразумную, имела – вдруг да вернутся те деньки слободские, вдруг все, что промеж нас легло, туманом разойдется. Неужто за тоску-то людскую платы нет, чтоб по справедливости, чтобы каждому свое. Да ладно, слова все это пустые! Сказала – не могла не сказать, а ни к чему. Чего видеть-то хотел, Алексей Яковлич?

– Отпусти, Елизавета Алексеевна.

– Как – отпустить?

– Отпусти от двора совсем, не приживусь я здесь.

– Да что ты, Алексей Яковлич, разве что посурьезней стал, не смеешься. Аль служба твоя тебе не нравится?

– Да что служба! Коли о правде заговорили, государыня, не могу я с графом Разумовским встречаться, каждый божий день его обок тебя видеть. Разум одно, а обида другое – отпусти.

– Куда ж ехать-то решил?

– Изволила ты, государыня, село мне на Волге подарить, большое, пребогатое – Работки. Я бы дом там построил, церковь благодарственную в память благодеяний твоих царских ко мне, грешному, там бы и жил.

– И не скучно тебе будет?

– Какая скука! Вот если б только...

– Говори, говори, Алексей Яковлич!

– Сынка со мной и дочку.

– А вот об этом не проси, Алексей Яковлич. Живут они, племянники Шмидтши, так и будут жить, так и судьбу их устрою. Нечего языкам повадку давать – одних разговоров не оберешься.

– Родные ведь – а так, без отца, без матери...

– Какие в царской семье родные. Да и лучше им отца с матерью не видать и не знать – легче жизнь проживут, бог даст, зла меньше встретят.

– Государыня!

– Оставь, Алексей Яковлич! Свою судьбу решил, не мне тебе перечить. Поезжай на Волгу, живи как хочешь, а о племянниках госпожи Шмидтши не поминай. Жаль, тебе их показала – обрадовалась больно, что живой, что снова тебя вижу.

– А судьбу какую им готовишь?

– „Судьбу“! Какая у них судьба. В деньгах нужды не увидят, а остальное – как случай будет. Вот мальчонка к наукам прилежен, учится пускай.

– Августу бы замуж..

– Сказала же, случай подвернется, не упущу.

– Может, за небогатого какого, подальше от Петербурга.

– Подальше-то подальше, да дорожка к царскому двору тот час проторится. От слухов не уйти. Это с камчадалками просто, а с дочерью царской поди сообрази. Разве с кем-нибудь из голштинцев дело сладится.

– А люди-то они какие?

– Известно какие. Они невесту возьмут, а ты им денег дай, в делах их государственных помоги. Да все это не твоя печаль, Алексей Яковлич. Едешь – поезжай. Проститься не заходи.

Лондон Министерство иностранных дел Правительство вигов

– Итак, оказывается, лопухинское дело далеко не единственное, Гарвей. Как следует из депеши, существовали и другие заговоры в пользу императора Иоанна.

– Вряд ли они заслуживают внимания, милорд, – несколько человек, не имеющих поддержки ни в придворных кругах, ни в армии.

– Как нельзя более заслуживают, Гарвей, прежде всего потому, что самим своим существованием подтверждают – императрица Елизавета не пользуется такой уж безусловной популярностью и поддержкой. В одном из таких заговоров, помнится, были замешаны и гвардейцы?

– Если вы имеете в виду прапорщика Преображенского полка некоего Ивашкина. Он действительно намеревался прибегнуть к радикальным мерам – убить императрицу и ее наследника.

– Прапорщик был один?

– Нет, в его намерении собирались участвовать сержант того же полка и камер-лакей арестованной правительницы.

– Иными словами, доступ во дворец в той или иной форме был обеспечен, а для убийства, как вы сами знаете, вполне достаточно трех брави, [4] лишь бы у них была решимость и знание обстановки. Но среди противников Елизаветы, если память мне не изменяет, мелькнул и какой-то более высокий офицер.

4

Наемные убийцы (ит.).

– Да, подполковник Иосиф Батурин. Но его планы выглядели иначе – уничтожить Алексея Разумовского и возвести на престол наследника. Самое подозрительное в этой истории, как сообщает наш резидент, слухи о том, что Батурин якобы передал великому князю написанную то ли на иностранном языке, то ли просто латинскими буквами записку, которая и была перехвачена.

– Иными словами, появились сторонники наследника престола.

– И их совсем немало. По словам Бестужева, в Тайном приказе очень много дел об оскорбительных речах против императрицы, и прежде всего ее фаворита. Ходят также такие разговоры, что императрица решила раздарить семейству Разумовских всю Россию, и поэтому от фаворита любой ценой надо избавляться.

– Но разве Елизавета действительно стала испытывать сильное влияние Алексея Разумовского?

– Нисколько. Но граф имеет многочисленных родственников, и ни один из них не остается обойденным ни чинами, ни земельными наделами. Это невольно бросается в глаза посторонним наблюдателям.

– Сам Бестужев настроен против Разумовского?

– И да, и нет. Но он счел нужным женить одного из своих сыновей на племяннице фаворита Авдотье.

– Сын в отца.

– Как раз наоборот, милорд. Он очень долго сопротивлялся, и только железная воля отца вынудила его согласиться на подобный брак Впрочем, совершенно неудачный.

– В каком смысле?

– Молодой Бестужев сразу же начал ссориться с женой, даже, как говорят в Петербурге, бить ее, и каждая подобная ссора становилась известной императрице, что, естественно, вызывает ее недовольство. Вряд ли Бестужев-старший нуждается в подобных семейных осложнениях.

– Зная характер сына, он действительно поступил неосмотрительно. Молодой человек служит?

– В том-то и дело, что нет. Его вполне удовлетворяют средства, доставшиеся от родителей.

– Надо полагать, с рождением первого ребенка все уладится.

– Если такое рождение состоится: молодая графиня потребовала немедленного развода, и дядя-фаворит как будто принимает ее сторону.

– На что же рассчитывал Бестужев?

– Думается, исключительно на увеличение богатств своей семьи.

– Это по-прежнему имеет для него значение?

– И очень большое. Из меркантильных соображений канцлер приостановил даже строительство великолепной московской церкви, которую решил воздвигнуть в честь восшествия на престол Елизаветы.

– Неосторожный шаг!