Ошибка. Мозаика судеб

– Оттуда...
– Шерх отвернулся от матери. Как-то так получилось, что подробности своего первого сексуального опыта он с Питтой никогда не обсуждал. Это всегда было для него табу. Скорее всего, потому что разговоры обычно носили довольно скабрёзный характер, или, как минимум, насмешливый. А над Агнией ему шутить не хотелось. К этой девушке Шерх испытывал нежное, даже трепетное чувство, как к первой учительнице.
– Она мне сама призналась. Я же напугался...

– Что?!
– Не поняла последних слов сына заботливая мать.

– То! Пытаюсь заснуть, а тут в комнату пробирается служанка, скидывает с себя халат и голышом залазит ко мне под одеяло! Я же с кровать упал и чуть под неё не уполз от страха! Тебе смешно, а мне не до смеха было...

– Что, юношам первый раз тоже страшно?
– игриво осведомилась Питта.

– Весело, - огрызнулся Шерх.
– Спасибо Агнии, объяснила, что это ты обо мне так позаботилась.

– Я что-то сделала не так?

– Тогда ты всё сделал так... но сейчас, прошу, не вмешивайся!

– Шерх!

– Мама, я не тронусь отсюда, пока Кьяра не сможет нормально перенести дорогу! Всё! Ты можешь уходить, я тебя не держу... и не осуждаю.

– И не отдам артефакты...
– со злой укоризной добавила Питта.

– И не отдам артефакты, - в тон ей ответил Шерх.

– Не доверяешь!

– Страхуюсь...

– Кого я воспитала! Не доверять родной матери! Променять родительницу на чужую, совершенно незнакомую девчонку! Ужас! Кошмар!

– В тебе умерла актриса, - насмешливо буркнул Шерх, наблюдая за разыгрываемой мизансценой.

– Правда?
– Питта изобразила смущение. Она и так и эдэк подбирала ключики к вдруг изменившемуся сыну, но всё никак не могла нащупать ту струну, на которой смогла бы играть в сложившейся ситуации.
– Мне раньше говорили, что я смогла бы играть в театре. Была бы сейчас столичной примой.

– Можно подумать ты об этом жалеешь... Ладно, закончим этот пустой разговор.

Шерх отправился в дом, а мадам Тиссар с сожалением подумала, что хорошо научила сына тонкостям общения с женщинами. Слишком хорошо, что даже сама не может пробить его позиций. А такое с ней никогда не случалось в жизни. Потерпеть фиаско с собственным учеником... этим надо гордиться или наоборот?

– Как я такое допустила?

– Кьяра!

Крик Шерха заставил её вздрогнуть. Питта поняла, что там что-то случилось. Судя по отчаянью, которое прозвучало в голосе сына, произошло непоправимое... для сына. Но для неё это было долгожданным облегчением. Она поспешила в дом, убедиться в своих догадках.

Шерх стоял на коленях перед кроватью, на которой лежала Кьяра. Невероятно красивая, со счастливой улыбкой на лице... и стеклянными безжизненными глазами. Живой осталась лишь прядка волос, которую колыхал ветерок, залетевший в открытую дверь.

– Шерх, - Питта тронула сына за плечо.
– Мне жаль...

Он нервно дёрнулся, заставляя мать убрать руки.

– Уйди...

– Шерх.

– Уйди, прошу тебя... Уйди-и-и!!!

– Мальчик мой...

– Мне больно, мама! Уйди-и!!

– Это жизнь...

Он обернулся. Лучше бы Питта послушала его и ушла. Чёрные, пустые глаза сына, ужасали своей бесконечностью и смертельной тоской. Бледное лицо стало похоже на гипсовую маску. Губы посерели. Желваки ходили с такой скоростью, что мать не на шутку испугалась той ярости, которая клокотала сейчас в душе у Шерха.

Первая настоящая любовь. Такая скоротечная, яркая, опасная и трагичная. Она может сломать человека. Заставить его совершить необдуманный, даже непоправимый поступок. И хорошо, если в такой момент рядом находится человек, способный помочь, поддержать, не дать сорваться.

Питта надеялась, что сможет помочь сыну.

Надеялась...

Шерх замкнулся в себе, как моллюск, схлопнул раковину своего отчаяния, и не позволил матери даже приоткрыть створку. Он сам похоронил девушку, больше ни проронив ни слова, и не подпустив мать к телу Кьяры. Также молча достал припрятанные артефакты, подхватил свой дорожный мешок и, не оглядываясь, направился на запад. Туда, где дожидался заказанных раритетов высокопоставленный заказчик. Мадам едва успела прихватить свои вещи. Просить сына подождать хоть минуту она не решилась. Ведь совсем недавно всю плешь ему проела, что надо уходить из этих мест, и как можно скорее. За такую просьбу Шерх мог её и пристукнуть тут, в таком он сейчас пребывал жутком состоянии.

К обеду следующего дня мать и сын подошли к последнему горному перевалу, за которым начинались земли Септерри.

– Остановись, надо поесть, - Питта постаралась придать голосу уверенности, а не блеять жалобно.

– Не хочу, - впервые за последние сутки открыл рот Шерх.

– Я хочу!
– Разозлилась мадам. Можно горевать о мёртвых, но не стоит забывать в это время о живых! В конце концов, что сделала хорошего ему эта девчонка? Переспала с ним пару раз? И из-за этого надо гнобить собственную мать, которая рожала его в муках, не спала ночами, душу вкладывала?!

– Ешь!
– Раздражённо ответил сын, остановился и демонстративно встал в позу: 'Я жду'.

– Шерх!
– Питта остановилась напротив него, кипя от негодования.

Выражения лиц у них в этот момент были почти одинаковые. И тот и другой были крайне недовольны напарником. И каждый пытался донести это до другого при помощи поз, жестов и мимики. Слов они опасались, боясь сорваться на скандал. А так как темперамент у обоих был семейным, то скандал мог закончиться весьма печально.

Первой не выдержала Питта.

– Пойми... нам нельзя ссориться...

– Угу.

– Заказчик очень влиятельный... если не сам...
– мадам потыкала указательным пальцем в небо.
– И мы должны...

– И плевать на жертвы!
– Шерх не дал матери договорить.
– Кто-то очень богатый возжелал иметь в своей коллекции диковинную вещицу, а какой ценой, его не интересует! Он же платит! Так, мама? И то, что погиб человек...

'Два человека', - мысленно поправила его Питта, вслух же сказала совершенно другое:

– Такова наша профессия, Фарт!
– Она специально назвала сына прозвищем, пытаясь вернуть ему ясность ума.
– Ты знаешь, что потери неизбежны.

– Поэтому я всегда работаю один! Если мне что-то не удаётся, то виноват в этом только я! Не надо сожалеть о чьих-то ошибках, мечтать их исправить!..

Вдруг Шерх резко замолчал, хотя секунду назад казалось, что свой обличающий монолог он будет произносить ещё долго. Лицо его разгладилось, в глазах появилось осмысленное выражение, а губы растянулись в торжествующей улыбке.