Осирис

– Ты прав в том, что у нас осталось мало надежды. Но самое важное в том, что она вообще есть, - ответила Майя.
– И это единственное, о чём нам следует думать, если мы хотим остаться самими собой.

– Пойми меня, в таких условиях я не могу думать об альтернативах. Которые никто ещё не проверял. Хотя некоторые из них проверить можно...

– Что бы тебя ни тревожило, ты всегда можешь этим поделиться. Если у тебя есть конструктивные идеи, к чему их срывать? Если не можешь проверить - выброси всё это из головы. Зачем так волноваться по поводу того, что не способен изменить, на что никак нельзя повлиять?

– Я так не могу. Вовсе не благодаря смирению я здесь, - отрубил капитан.

– Ну, хотя бы на миг, - умоляюще сказала она, - И ты не посещал зоны рекреации уже месяц. Ещё немного, и я пожалуюсь штатному психологу.

– Мой пост - здесь, - упрямо возразил капитан.
– И нет, ты этого не сделаешь, - неожиданно улыбнулся он.

– Ты не можешь бесконечно смотреть в одну точку, делая вид, что изучаешь данные или проводишь расчёты и ищешь выход из этой... ситуации.

Она нагнулась и подняла одну выдранную, но не сложенную в бумажный планер страницу.

– "Прелюдия в Доме Мертвых" - зачла она вслух.
– Ты опять перечитывал?

– Библиотека оказалась не столь велика, как изначально рассчитывали...
– невесело усмехнулся он.

– Так наполни её.

Капитан громко, скорее трагически, чем издевательски рассмеялся.

– Зачем?
– спросил он.

– Чтобы я смогла прочитать что-нибудь. Поделись мыслями, чувствами. Выплесни их наружу. Все так делают.

– И в этом ведь и заключается вся суть нашего нынешнего существования. Даже не смысл! Верно? На корабле правят эскапизм, уход в себя: каждый запирается от мира в одиночной или даже коллективной, но камере. Экипаж переваривает сам себя, вместо того чтобы направить свои усилия вовне и бросить вызов судьбе. И потому я здесь - уже номинальный начальник, коль скоро мои желания настолько расходятся с устремлениями моих людей, а я не могу на них повлиять.
– Капитан стоял напротив Майи.

– Ты преувеличиваешь.

– Ничуть, - усмехнулся Новак.
– Мы всё дальше удаляемся от Земли, и не только в пространстве. Когда пропал сигнал - намного раньше времени - люди сначала переживали, обсуждали это; теперь, кажется, одного меня это волнует.

– Он должен был пропасть: никто и не предполагал, что мы заберёмся так далеко, - возразила Майя.

– Ты так старательно убеждала в этом экипаж, что теперь хочешь уверить в этом и меня?
– удивился Новак.
– Если я засекретил информацию, опасаясь за моральное состояние экипажа - это вовсе не означает, что и между собой мы должны играть в эту нелепую игру... Или ты решила выступить их адвокатом?

– Нельзя винить людей за стремление к душевному равновесию.

– Блаженны неведающие?
– будто бы и не спрашивая, а утверждая сказал капитан.

– Тем более их нельзя винить за выбор, который они по твоей воле даже и не совершали, - фыркнула Майя.

– Верно. И поэтому им не нужно, как это принято говорить... выбирать между пыткой молчаливой неопределённостью и спасительным, казалось бы, отрицанием действительности. Хотя и выбора, само собой, тоже никакого нет - если мы не говорим про мысли о нём, или о желании его иметь. Мы все - марионетки нашего кода, как созданного природой, затем портированного сюда: послушные рабы обстоятельств и доступного знания... и именно потому я никого ни в чём не обвиняю.

– Ты чего-то боишься. Но скрываешь это от меня. И... мне больно смотреть на то, до чего ты себя довёл.

– Боюсь, - не стал отрицать Новак.
– Но информация - это вирус. Хочешь ты того или нет, если скажу, что именно вызывает у меня страх, это начнет терзать и тебя. Затем ты поделишься этим ещё с кем-то... Я не в силах предсказать реакцию экипажа.

– Это не очень-то красиво, - отвернулась Майя.

– Зато я не лгу. Иногда я думаю - в чём заключается истинное милосердие? В том, чтобы не нарушать чужого покоя, уверенности в своём положении в мире, этого ложного упования на своё неизбежное будущее? Самодовольной уверенности в значимости собственной жизни. Или же милосерднее толкнуть стоящего у пропасти, не подозревающего о трагедии собственного существования? Трагедия эта от этого не станет печальнее, если её участники узнают о своей судьбе. Конец не изменится. В нём всё также будут титры, а затем - темнота.

– К чему эта патетика?
– удивилась Майя.

– Мы, так или иначе, рано или поздно, встречаемся с Ней, но стараемся не думать о том, что не способны вообразить. "Ничто", "темнота", абсолютное незнание. Всё это удивительно близко от нас... Так почему бы мне не бояться?

– Если тебя не подменили, то это не пустые рассуждения. Что ты замыслил? Что заставляет тебя говорить такие мрачные вещи? Пугать меня своим настроем? Ну же, облегчи душу.

– О нет, я ничего замышляю, - горько усмехнулся Новак, - я, как безмолвное зеркало - лишь отражаю состояние нашей экспедиции.

– Ты наверняка выдумал что-то, накрутил себя. Может, не стоит зацикливаться на мысли, которую лучше оценить со стороны? Вдруг ты ошибаешься? И, в конце концов, это непрофессионально - опираться только на своё мнение. А если это и вправду угрожает нам всем? Ты просто обязан поделиться информацией, - быстро заговорила Майя.
– Так или иначе, держать всё в себе - не лучшее решение

– Уверен, что мне пока лучше молча отражать черноту, - ответил капитан.
– Без сомнения, человеческой природе свойственно не обращать внимания на объективные обстоятельства, на своё место в картине вселенной, но мы-то не можем позволить себе такой роскоши и должны трезво оценивать нашу ситуацию. Возьмём хотя бы то, что твёрдо известно нам обоим. Без моих, хм-м-м, домыслов? Сигнал с Земли затих не плавно, как следовало ожидать: отношение сигнал-шум ухудшалось не постепенно с нашим удалением от источника радиосигнала, в какой-то момент он оборвался. Как струна. А до того мощность орбитального передатчика не росла, а падала. Напоминает стоны агонизирующего больного, не находишь? Предсмертный вопль.

– Не говори так. Диаграмма направленности могла быть изменена. Антенна могла выйти из строя. Могло произойти что угодно.

– Я должен радоваться тому, что наши "родители" не умерли, а просто забыли о нашем существеннее? Выбросили из жизни?

– Уж лучше это, чем твоя основная гипотеза. Совершенно необоснованная.

Новак вновь недобро рассмеялся.

– Вполне возможно, что мы совершаем эти бессмысленные, ритуальные перелеты от светила до светила в полном одиночестве. Последний островок человеческой цивилизации. Умирающий ковчег, заполненный призраками.

– Наш корабль - не единственный. И ты, тем более, совсем не один.
– Она приобняла капитана.

– Вечная иллюзия, понуждающая нас идти или летать, в атмосфере или через пустоту...
– с раздражением пробормотал он. Отстранившись. Затем твёрдо продолжил: - Корабль не один. И самое главное - не единственный, с которым Земля поддерживала в прошлом связь, но это как раз не повод чему-то радоваться. С того момента, как она оборвалась, прошло сто девяносто лет - и ещё куда больше с учётом различного временного лага до четырёх наших систершипов, но ни один из них на тот момент не нашёл подходящей планеты. В самом лучшем случае нашу миссию сочли бесперспективной, причём куда более информированные чем мы с тобой субъекты. Или они изменили свои цели - что тоже вопрос без ответа. Я не могу исключать и этого.

– С тех пор им могла улыбнуться удача. Колония, просуществовавшая несколько сотен лет, обязана выйти с нами на связь. Остаётся дожидаться сигнала.

– Ждать?! Ты опять предлагаешь мне ждать?
– встрепенулся капитан.
– Я провёл расчёт. С учётом расстояния, всех временных лагов, времени потребного на строительство передатчиков достаточной мощности. И то, что с нами ещё до сих пор не связались наши коллеги, говорит только о том, что с высокой долей вероятности их судьба ничем не отличается от нашей. Не однозначно, если ты опять захочешь поговорить со мной о "надежде", но рассчитывать стоит на это. Продолжая в будущее полученную зависимость - все они, скорее всего, стоят перед тем же выбором что и мы. Или я.