Осколки ледяной души

— Да, Таисья Пална, я, кажется, приехал, — промямлил он и едва не заскулил от тоски.

Жениться на Нюське отчаянно не хотелось. И это его нежелание ширилось, крепло и разрасталось с каждой минутой все сильнее. Что же это за помутнение на него нахлынуло, что он их всех довел почти до порога загса?! С ума, что ли, сошел?!

— А у нас тут и мама твоя, и папа, — продолжала захлебываться восторгом будущая теща. — Мы подарки тут перебираем. Кажется, все уже купили. Ты не забыл, ваше сочетание уже через месяц.

Уже!!! Господи, как скоро-то!!!

Кирилл запустил пальцы свободной руки себе в волосы и с силой стиснул.

Все! Он пропал! Пропал окончательно и бесповоротно! Эти хитрые бледные бестии — Нюся и ее мамуся — вцепятся в него пираньями и уже никогда не отпустят. И станут ходить за ним по пятам. И караулить у дверей офиса. И маячить в витражах баров, где ему захочется отдохнуть вечерком. И карманы его брюк будут выворачивать и по записным книжкам шарить. Это был приговор! И обжалованию, судя по всему, он не подлежал! Вряд ли найдется на небесах какой-нибудь архангел-адвокат, способный отвести от его буйной головы этот карающий, посягающий на его свободу меч.

— А Нюся-то где? — промямлил он, устав от сладкоречивой тещеньки.

— Нюсенька? А она… Она вышла в магазин. Ты позвони, Кирочка, ей на мобильный. Она очень будет рада. Очень!

— А уж как я-то буду рад, — едва не захлебнулся он сарказмом и положил трубку. — Дурак!

Это он уже о себе.

Дурак он, конечно же. Дурак, каких мало. Кидался из огня да в полымя, Куролесил из одного брака в другой, ничего для себя не черпая. И если в первых двух браках его избранницы были такими конкретно сексуально задурелыми, ум-м-м, то здесь!..

Нюся ответила почти сразу. Но, на удивление, была сдержанна и не в пример мамаше особых восторгов на предмет его звонка не выражала.

— Ты где, Кирилл? — строго, как завуч средней школы, спросила она.

— На работе вообще-то, — возмутился он вполне обоснованно. — А где я, по-твоему, должен быть? А ты где? Дома нет, на работе тоже.

На работу он ей не звонил и звонить не собирался. Еще чего! Но раз Таисия Павловна сказала, что дочечка пошлепала в магазин, значит, так оно и было.

— Я в магазине, — сдержанно ответствовала Нюся и чем-то для убедительности зашуршала. — Я… Я приготовила тебе подарок, Кирилл.

— Да? Спасибо. — Он помедлил и соврал:

— Я тоже кое-что приготовил для тебя, дорогая.

Купит какую-нибудь безделицу по дороге. Теперь-то уж придется наведаться к будущей.., нет, ну просто язык не поворачивается назвать ее женой. Надо же было так вляпаться! Детей с ней завести хотел, идиот. И тут вдруг его осенило, и Кирилл похолодел.

— Слушай, ты о каком подарке?

— Это сюрприз, — снова бесцветным голосом проговорила Нюся. — Скажу, когда увидимся.

— Скажешь?!

Господи! Неужели и правда она беременна?!

Нет! Нет! Нет!!!

Ну, не может быть судьба так несправедлива к нему, не может! Он не может, не хочет, не должен жениться на такой вот Нюське! На такой, когда существуют такие, как Татьяна Верещагина. Пускай не она — там гавань прочно зафрахтована Степкой, — но другие тоже имеются.

— Слушай! Ты не темни мне, ладно! Давай говори, увидимся не знаю когда. Ну! — Он старался говорить очень строго, может быть, даже грубо, чтобы не выдать трусливого холодка в желудке. — Нюся, говори! Я… Я требую!

— До вечера, Кирилл, — обронила Нюся и отключилась.

— Сука!!! — взревел Кирилл и так шарахнул трубкой о стол, что из-за перегородки тут же выглянула испуганная Шитина.

Шурочка успела переодеть колготки, поскандалить с Генкой и даже прочертить на его порочной физиономии пару царапин, поэтому пребывала в относительно хорошем настроении.

Рев Кирилла из-за тонкой стенки она услышала, еще когда тот разговаривал со своей очередной избранницей, и почти никак на него не прореагировала.

Но когда он вдруг начал портить имущество, она решила вмешаться.

— Проблемы? — подняла она изумленно шелковистые бровки и выдвинулась из-за двери в комнату к начальству. — Что случилось, Кирилл? Вы так взволнованы! Что-то стряслось?

Произнося это, она подошла к его столу. Умело подошла, поигрывая бедрами и так выбрасывая длинные ноги, что он тут же позабыл и про Нюсю, и про обещанный ею сюрприз. Осторожно высвободила из его крепких пальцев трубку, оглядела ее внимательно. Послушала, дунула для чего-то туда, куда обычно было принято говорить, и вернула ее на аппарат.

— Нежнее нужно, Кирюша, еще нежнее, — пропела Шитина, стрельнув в него черными глазищами.

С ним она могла себе позволить нечто подобное, со Степаном — никогда. Кирилл был распутным вольнодумцем, и если бы не Генка, то кто знает, может, и уступила бы его натиску.

Натиск был что надо. Шурочка до сих пор внутренне содрогалась от воспоминаний.

Как это у него получилось тогда так ловко?..

Прямо раз — и она уже сидит на столе лицом к нему. Два — и ноги ее широко разведены в стороны, крепко обхватив его бедра. Три — и его руки у нее за пазухой. На четыре ей пора было возмутиться, что она, собственно, и сделала. А на пять врезала ему как следует. И дулась потом целый квартал, намеренно игнорируя его подписи на документах.

Дуться-то дулась, но не вспоминать не могла. И умению не могла не восторгаться. Мужик был что надо, не то что Генка. Только вот что-то с женщинами, как она справедливо отмечала не раз, ему ну никак не везло.

Двух первых его жен ей как-то при случае показали в ресторане подруги. Дамочки были откровенными дешевыми шлюшками, хотя и не без внешней привлекательности. Но таких вот откровенных, без шарма, стиля и глубокого внутреннего эго, она тихонечко презирала.

Увидев Кирилла с третьей избранницей, Шитина едва не лишилась чувств.

Девица была столь безлика, столь дурно сложена, так безвкусно одета, что представить себе Кирилла с ней в постели отказывалось даже ее буйное воображение. Бунтовало, и все тут. Он, кажется, ни о чем таком не догадывался и упорно двигал девицу к мысли о замужестве. Шурочка слышала через стену разговоры о кольцах, подарках и машинах с бубенцами. Слышала и продолжала недоумевать.

И тут вдруг…

И тут вдруг — сука?!

Чем же могла провиниться такая серая тихая мышь, что навлекла на свою невзрачную голову такой безудержный гнев? Шурочке стало интересно. Так интересно, что она позволила себе коснуться его плеча.