Осколки света

Я зарыла это воспоминание глубоко внутри. В самом укромном уголке дома. И оплела паутиной, словно коконом. Но Берни все равно его нашла. Распутывала нити тонкими, нечеловеческими пальцами.

Никто меня не насиловал, – шепчут голоса. – Это не его вина, а моя.

С другой стороны, разве не так говорят все жертвы? Разве не пытаемся мы обвинить себя? Быть жертвой – значит чувствовать вину. Мы с Берни обе это знаем. Стыд и вина – две стороны одной медали, временами они неразличимы. Может, потому мы и зарываем воспоминания поглубже. Строим для них потайные комнаты. И все же яд порой просачивается. А иногда дверь распахивается настежь…

Он ушел утром, около девяти. Я сварила ему кофе. Потом долго-долго мылась в душе, заправила постель и чувствовала себя прекрасно, пока не нашла на полу презерватив. Меня охватила дрожь. «Спасибо хоть использовал, – подумала я. – Значит, это не изнасилование. Правда же»

Сейчас такое называют «стелсинг». Это когда в процессе снимают презерватив, не сказав девушке и не спросив разрешения. Кто-то считает это игрой, хотя на самом деле это насилие. Четыре недели спустя, когда месячные так и не начались, я обо всем позаботилась и избавилась он нежеланного сгустка клеток, и с тех пор не оглядывалась, даже не вспоминала…

А я-то думала, что изгнала воспоминание из памяти. На самом же деле – просто глубоко зарыла в надежде, что само умрет. Зарыла там же, где Адама Прайса и вину за свой поступок. Там же, где зарыла мысль: я заслужила насилие, ведь сама поступила так же с Адамом. А вместо того, чтобы признать вину, позволила обвинить невиновного. Он пострадал из-за страха, который я спрятала в самых тайных уголках своего «дома».

Боль вгрызается в живот под поясом платья из ламе; от стыда и ненависти к себе, всегда приходящих с кровью, мне хочется свернуться калачиком и умереть. Это был Мартин, – передаю Берни я. – Мартин, а не Адам похитил мое детство. Я не та Кэти, которой ты меня считала. Она была лишь мечтой.

Затем Берни уходит из моего «дома», и я опять становлюсь собой. Обмен мыслями занял всего несколько секунд, хотя и кажется, что мы с ней стояли на сцене тридцать лет в ожидании этой минуты. Берни поворачивается ко мне. Раскрывает объятия. Зрители до сих пор хлопают. Кажется, этот миг будет длиться вечно.

И наконец сверкает молния. Силуэт во тьме служебного крыла. Адам Прайс, следивший за нами все выступление. Адам Прайс, чей «дом» я видела во времена, когда магия казалась проще арифметики.

«Твой дом был красивее моего», – сказал он в ночь выпускного. Да, правда. Мой дом и впрямь был красивым. А жизнь – приятной. В отличие от жизни Адама. Он страдал от издевательств родителей, переходил из одной приемной семьи в другую. Несчастный, без друзей; его озлобленность росла. Чудовище в лабиринте. А я вторглась в его душу, проникла без разрешения, заглянула в его «дом» и посмеялась над чахлыми тайнами, росшими в темноте. Глядите! Я принцесса! Бедный Адам. Насильно втолкнутый в мой «дом», он увидел жизнь, которую у него отняли: любящих родителей, хорошие отметки в школе, лучшего друга, горы игрушек, вкусную еду, сказки на ночь. Конечно, он разозлился. Конечно, он хотел туда вернуться. Конечно, следил за мной, жаждал меня, а со временем начал ненавидеть – с дней учебы в «Пог-Хилл» и до сегодняшнего вечера, сцены, зрителей, громовой развязки.

Заголовок «Вестника Малбри» гласит: «Инцидент в “Пог-Хилл”: нападавший “мог придерживаться радикальных взглядов”, утверждает полиция».

Все, однако, сошлись в одном: Адам Прайс с головой окунулся в конспирологию об МК2. Бедный Адам – или, как он любит себя называть, @уайти2947, – верил в войну полов и химическую «отмену», банками глотал «Мега Качок» и до недавнего времени был подписан на ютьюб-канал Вуди. Одни называли его троллем, перенесшим интернет-споры в реальный мир. А другие – человеком, пользующимся правом на свободу слова.

«Он хотел перемен, – пишет Джаред Нунан Филлипс в “АнХерд”. – Его поступок привел к трагедии. Кого же винить в этом жесте отчаяния? Прайса, удобного козла отпущения, или общество, пораженное опухолью токсичной феминности?»

В общем, Адам принес нож. Правда, канцелярский, зато острый, и в его руке лезвие казалось огромным, способным отразить целый мир. Адам не бросился на Берни, а скорее подобрался бочком со смятением и яростью на лице, столь свойственными ему в детстве. Выглядел он намного старше нас: седые волосы, красное лицо. Несмотря на страх перед ножом, мне было безумно жаль Адама, хотя, возможно, это чувство скорее исходило от Берни.

На мгновение он застыл, как мотылек в свете софитов. Тишина оглушала. В лезвии отражалась вся моя жизнь.

– Это ты! – сказал он голосом ребенка. – Ты виновата. Ты мне все испортила. Ты и другие «иксы». Джим Вуд знал правду. Он сказал в последнем посте, что вы наконец до него добрались. Он-то знал, кто настоящие чудовища!

Берни смотрела на него без страха. На высоких каблуках она возвышалась над Адамом, как монолит.

– Я понимаю, Адам, – проговорила она.

– Ни хрена ты не понимаешь! – Он сорвался на яростный вопль.

Поверь, понимаю, – ответила Берни мысленно.

И на миг мы обе очутились в «доме» Адама. Как ни удивительно, он почти не изменился. Остался таким же маленьким, как прежде. И почему в детстве он мне казался огромным, страшным?.. Теперь я чувствовала лишь жалость и пронзительную грусть. Ведь Адам тоже был жертвой. Несчастной, так и не повзрослевшей жертвой нас обеих. В детстве его винили за все: за поведение, за голод. За поиски лучшей жизни. А когда они не удались, его винили за злость и глупость. Адам, недолюбленный и позаброшенный, Адам – козел отпущения, чудовище, тролль в доме незнакомцев.

– Тебе-то откуда знать?! – Слезы текли у него по щекам, лезвие в руках угрожающе блестело и сверкало, как зеркальный шар.

Иди сюда, – подозвала его Берни без слов.

Адам на мгновение замешкался; цветные огни сцены отражались в его слезах. И в этих отражениях промчался «дом» Берни, как мчались мы с ней в те годы, когда магия была проще арифметики. В них я увидела осознание того, что Мартин сделал с нами; того, что мы, в свою очередь, сделали с Адамом Прайсом. Так и возникает порочный круг. Витражные краски стекали по стенам собора, статуи рассыпались в песок, слова взвивались в небо, как дымок ладана.

Иди сюда, – повторила Берни, и в ее голосе почти звучало прощение.

Адам бросился ей на грудь, Берни осторожно его подхватила, и они вдвоем упали на сцену, взметнув волну алой ткани.

8

Отрывок из «Выпуска девяносто второго» Кейт Хемсворт

(Опубликовано в «Лайф стори пресс» в 2023 г.)

Потом началась суматоха. Свет погас, опустился противопожарный занавес. Мартин во все горло звал врача.