Оскорбление третьей степени
Шрифт:
Поддавшись на уговоры с нашей стороны, фрау Штрунк позвонила в «ФБ» узнать, когда же приедет ее супруг. Цель звонка заключалась в там, чтобы мы, гости, не причинили герру Штрунку неудобства своим присутствием в его доме. Поздно вечером, после десяти часов, ей перезвонили и сообщили, что герра Штрунка не ждут раньше следующего утра, после чего она попросила нас побыть с ней еще какое-то время, чем дольше, тем лучше.
Около полуночи раздался звонок от дамы, которая, по словам фрау Штрунк, уже целых десять лет является причиной ее семейных трудностей. После этого звонка фрау Штрунк очень расстроилась. Чтобы поддержать ее, мы с двумя другими гостями провели в доме еще около часа. Затем мы ушли вместе, но я опоздал на свой автобус, а до следующего было еще около получаса. В ожидании автобуса я решил позвонить фрау Штрунк из ближайшего телефона-автомата, чтобы
Во время телефонного разговора фрау Штрунк с мольбой в голосе попросила, чтобы я вернулся в ее дом и пробыл там до отправления следующего автобуса. На что я ответил: «Я считаю, так поступать неправильно, но, если своим присутствием мне удастся вам как-то помочь, я готов вернуться». Фрау Штрунк заверила, что я ей очень помогу, и я возвратился к ней.
В ходе дальнейшего разговора в квартире фрау Штрунк я пытался убедить ее, что, если она пере станет много курить и время от времени выпивать, ее нервы наверняка придут в норму, и тогда она сможет привести свой брак в порядок. На это ушло около часа. Я попросил фрау Штрунк отпустить меня, напоминая, что хороший ночной сон тоже важен для нервов. Однако фрау Штрунк настояла на том, чтобы я остался, ибо она не могла заснуть. Я предложил ей прилечь на диван, она согласилась. Полностью одетая фрау Штрунк улеглась на диван, прикрывшись шкурой леопарда. Я же продолжил сидеть в кресле и ждал, пока она уснет. Когда я попытался бесшумно уйти, фрау Штрунк открыла глаза и слезно попросила меня не покидать ее, потому что одной ей будет не заснуть. На последний автобус мне было уже не успеть, а поскольку за день я изрядно устал, а фрау Штрунк, казалось, задремала, я прилег с краю на довольно широкий диван, положив между собой и фрау Штрунк леопардовую шкуру. Моим планом было дождаться первого омнибуса, который приходит примерно в пять часов утра.
В качестве объяснения, почему я был относительно легко одет, заявляю следующее: в настоящее время я испытываю финансовые затруднения и потому не могу позволить себе поехать домой на такси, если дело происходит в часы, когда общественный транспорт уже не курсирует. По этой же причине у меня сейчас имеется только один приличный костюм. Вот почему я снял брюки, чтобы не помять их, тем более что на другой день мне предстояло явиться на новую работу. Однако на мне были рубашка, нижнее белье и носки.
Подчеркну, что, хотя описанная ситуация выглядела крайне подозрительной, я никогда не вступал в половую связь с женой гауптштурмфюрера СС Штрунка и наши отношения были чисто дружескими. Моя версия того, как развивались события после возвращения гауптштурмфюрера СС Штрунка домой, совпадает с той, которую он уже изложил.
Кручинна завершает свой излишне подробный монолог, нарочито подчеркивающий благородные мотивы, которыми он руководствовался. На лицах судей не читается ни малейшего волнения, скорее они смотрят на Кручинну со смесью разочарования и пресного недоверия во взглядах. Всем ясно, что здесь все ясно. Даже если он говорит правду, история вырисовывается скверная. При этом семерым взрослым мужчинам, собравшимся за длинным столом в зале заседаний, и в голову не приходит вызвать на разбирательство фрау Штрунк или хотя бы конфисковать шкуру леопарда в качестве улики. Нет никакой необходимости докапываться до истины, надо только определить, имело ли место оскорбление чести, а с учетом положения дел и вне зависимости от того, сумела ли леопардовая шкура стать достаточно прочным барьером и не дать свершиться непоправимому, ответ на этот вопрос может быть только утвердительным.
В совещании за закрытыми дверями тоже нет необходимости. На фоне всеобщего молчания гебитсфюрер Шлюндер поясняет, что Кручинна явился на слушание в штатском по приказу рейхсюгенд-фюрера, как будто это уточнение играет важную роль, однако в словах Шлюндера слышен явный намек на то, что присутствующие офицеры не пожелали видеть Кручинну в военной форме.
Кручинну отправляют в коридор, а Штрунка приглашают прокомментировать его заявление. Штрунк дает следующий ответ, разбив его на шесть пунктов:
Первое: я не подозревал, что моя жена и обергебитсфюрер Кручинна обращаются друг к другу на «ты». Еще в конце сентября, незадолго до моего отъезда, они были на «вы».
Второе: хочу отметить, что обергебитсфюреру Кручинне незачем было ложиться на диван рядом с моей женой, потому что в комнате есть еще один диван.
Третье: памятуя о том, что я увидел у себя дома ранним утром двадцать восьмого числа, я не в состоянии изменить своего мнения, изложенного ранее, даже после ознакомления с версией обергебитсфюре-ра Кручинны.
Четвертое: супруги, упомянутые в показаниях обергебитсфюрера Кручинны, написали мне письмо, в котором сообщают, что, уехав с ними на омнибусе, он без их ведома вернулся в дом Штрунка. Из письма супругов притом следует, что обергебитсфюрер Кручинна навещал мою жену в нашем летнем доме.
Пятое: в моем понимании, когда мужчина в такой одежде ложится рядом с женщиной на диван, тем самым он либо выражает свое пренебрежение к ней, либо подтверждает, что имеет на это право в силу интимных отношений, связывающих его с нею.
Шестое: сразу после происшествия жена сообщила мне, что уйдет из дома. Не желая причинять неудобств своему ребенку, я ответил жене, что уйду сам. Примерно через сорок восемь часов мне пришлось снова побывать дома, чтобы уладить ряд вопросов, связанных с моим ребенком. Когда мы встретились, жена объяснила, что между ней и обергебитсфюре-ром Кручинной ничего не произошло.
Честность со всех сторон, хотя Штрунку, конечно, можно поставить в вину то, что он никак не комментирует слова Кручинны о своей любовнице, с которой поддерживал отношения в течение десяти лет. Не упоминает он и тот факт, что шкура леопарда была подарком от рейхсфюрера; возможно, Штрунк поступает так, дабы не обидеть Гиммлера, который будет читать протокол.
Суд удаляется на совещание — вернее, это Штрунку и Кручинне приходится выйти за дверь. Оппоненты мирно курят в просторном длинном коридоре, сидя на деревянных скамьях примерно в пятнадцати метрах друг от друга. Через четыре дня они будут стрелять друг в друга с этого же расстояния.
Не успевают они докурить, а суд уже приглашает их в зал и объявляет, что дело чести между гаупт-штурмфюрером СС Штрунком и обергебитсфюрером Кручинной должно быть решено на поединке с использованием оружия. Согласно двадцать восьмой статье Регламента арбитража и суда чести СС, при выборе оружия следует отдавать предпочтение сабле.
В этот памятный момент судьба совершает еще один поворот: Штрунк говорит, что дуэль на саблях для него слишком опасна, и, ко всеобщему удивлению, предъявляет справку, выданную четырнадцатого октября 1937 года главой Медицинского управления СС Эрнстом-Робертом Гравицем, который подтверждает своей подписью, темно-синей на белом, что вследствие перенесенного заболевания малярией участие в сабельной дуэли является для Штрунка нецелесообразным, ибо малейшие травмы могут привести к серьезным воспалительным процессам, а потому в соответствующих обстоятельствах приоритет следует отдавать пистолетной дуэли.
Эта справка, почти величественная в своей нелепости, принимается без возражений и судьями, и противником Штрунка. Дуэль на пистолетах назначают на семь часов утра восемнадцатого октября, местом проведения выбирают Хоэнлихен. Семеро участников судейской коллегии скрепляют это решение подписями.
Разногласие Штрунка и Кручинны обсуждается по-деловому и довольно буднично, как один из множества пунктов повестки дня. Что касается Эрнста-Роберта Гравица, упомянутая справка является ранним предвестником того, на что еще он пойдет в качестве врача, а затем рейхсврача СС и полиции, обергруппенфюрера СС и генерала войск СС. На фоне его дальнейшей биографии диагноз несуществующей малярии вместо запущенного туберкулеза кишечника есть лишь курьезная и при этом умышленная ошибка, а медицинская рекомендация предпочесть саблям пистолеты — лишь сравнительно безобидное проявление парадоксальной смелости. Всего через пару лет Гравиц согласует привлечение врачей СС к убийству людей с физическими и умственными недостатками. Говорят, при этом он скажет: «Задача, конечно, не из приятных, но нужно быть готовым брать на себя и такие» — и выразит готовность собственноручно умертвить первого психически больного после создания первого центра смерти. При этом Гравиц возьмет на себя управление медперсоналом в лагерях смерти; под его руководством и по его указанию будут проводиться медицинские эксперименты над узниками концлагерей. Он напишет Гиммлеру, что в исследовательских целях желательно вживить людям вирусы гепатита, выращенные в экспериментах на животных, и для этих целей Гиммлер предоставит ему восьмерых евреев из Освенцима. Гравиц же прикажет Карлу Гебхардту провести эксперименты с сульфаниламидом на шестидесяти польских женщинах в концентрационном лагере Равенсбрюк и потребует нанести им ранения, идентичные тем, какие получают на войне, а еще дополнительно ввести под кожу грязь и осколки стекла. Двадцать третьего апреля 1945 года виллу в Бабельсберге, на которой в тот момент будет жить Гравиц с семьей, сотрясет мощный взрыв: сидя за обедом с детьми и женой, глава семейства дернет под столом чеки двух ручных гранат.